Дорога в Китеж

У Маруси глаза тоже были открыты и полны слез.

– Псти, дува! – плаксиво прогнусавила девочка и оттолкнула руку гипнотизерши от своего лба, а потом закатила рев. Впервые в жизни.

Мать кинулась к ней, обняла, стала целовать, приговаривать. Антонина тоже плакала.

Ларцев стоял, как истукан, и только моргал.

Блаватская вытирала платком пот.

– Канал открыт. Теперь она будет говорить. – Удивленно покачала головой. – Любопытно, что первое произнесенное ею слово – «дура». И это она про меня, самую умную женщину мира. – Сказано было безо всякой помпы – просто констатация факта. – Неужто будет еще умней? Это опасно и для нее, и для мира… Вы вот что, сударь. Сделайте взнос в «Фонд познания неизведанного» и ступайте. Я очень устала.

От потрясения Ларцев вывалил в чалму всё содержимое бумажника, так что не осталось и на извозчика. Пришлось идти до гостиницы пешком. Жена несла дочку на руках, крепко прижимая к себе. Даже мужа не подпускала.

Маруся называла всё, что попадалось ей на глаза, немного коверкая звуки:

– Лофадь. Фональ. Пианица. Вуна. Обвако.

Ну, теперь осталось только уплотнить Россию, думал счастливый Ларцев.





* * *


Уговор есть уговор. На следующий день (верней, дело было уже вечером) Адриан Дмитриевич в условленное время вышел из гостиницы и направился к поджидавшей у входа карете.

Думал он не о предстоящей встрече с контрреволюционными заговорщиками, а о том, что Маруся пока еще ведет себя странно. Родители весь день пытались ее разговорить. На какие-то вопросы девочка отвечала, и вполне толково, а какие-то будто пропускала мимо ушей. И не все в ее речи было понятно, чуть не половину букв ребенок произносил по-своему.

– Это вы? Садитесь, садитесь, – поторопил голос Сергея Юльевича из совершенно темного экипажа. Фонарь, обычно зажигаемый в вечернее время, почему-то не горел.

Ларцев уже поблагодарил коллегу письменно, но счел необходимым выразить признательность снова, теперь на словах.

– Я вам очень обязан, Сергей Ю…

– Никаких имен! – рявкнула карета с другой стороны строгим басом. – Наденьте вот это на голову.

Рука в перчатке протянула шелковый мешок.

– Правила конспирации, – извиняющимся тоном сказал Сергей Юльевич. – Я тоже в футляре сижу. Нас сопровождает член организации, который не представился. Таков порядок.

– Познакомимся, когда дадите присягу, – пообещал неизвестный. – Сели? Едем.

Карета тронулась.

– Пока расскажу вам, господа, то, что можно знать кандидатам. Вы вступаете в тайный орден «Священная дружина». Его цель и задачи, а также методы деятельности, насколько я понимаю, вам известны. Иначе вы бы не ехали туда, куда едете.

– Убивать революционеров, не обращаясь к закону? – уточнил Ларцев.

– Это крайняя мера. К ней мы будем прибегать лишь в том случае, если враг почему-либо не может быть арестован. Например, арест вызовет скандал в обществе. Или же объект скрылся за границу и его не выдает тамошняя полиция. Если нужно, «Священная дружина» исполнит приговор хоть в Швейцарии. У нас огромные возможности и неограниченные средства.

– А куда и зачем мы едем сейчас? – спросил Адриан, думая, что он пообещал Сергею Юльевичу лишь поехать с ним и выслушать «хороших людей».

– Я уже сказал. Давать присягу. Ее примет лично господин попечитель ордена.

– А если я… – «не захочу давать присягу», хотел спросить Ларцев, но Сергей Юльевич толкнул его коленом, и Адриан пробормотал: – Ясно.

«Ку-клукс-клан какой-то, – мрачно подумал он. – Надеюсь, кресты по ночам жечь не будем?»

Ехали минут двадцать, но Ларцев с его отличным чувством ориентации без труда определил, что последний отрезок пути, состоявший из четырех поворотов, был повторен дважды.

Вышли вслепую. Сергей Юльевич чертыхнулся, чуть не грохнувшись с каретной ступеньки. Ларцев рисковать переломом ноги не стал. Сдернул с головы тряпку – сунул пышноусому человеку в плаще, обладателю баса.

– Посекретничали, и хватит. Или я поворачиваюсь и ухожу.

– Здесь уже можно, я сам собирался, – смущенно прогудел тот. – Тут нужно подниматься по ступеням…

Крыльцо было солидное, с двумя каменными львами.

– Это же дядин дом! – возмущенно вскричал Сергей Юльевич. – На что был нужен мешок?

Лакей в ливрее провел кандидатов через богато обставленные комнаты в гостиную. Там вокруг стола сидел десяток мужчин. Ларцев знал только одного из них – Вику Воронина, но тот покачал головой: не здороваемся.


Все кроме Сергея Юльевича и еще одного носатого господина с большими подусниками были немолодые, важные. Судя по выправке, по меньшей мере половина – военные, хоть одеты присутствующие были в статское.

– Это и есть твой человек дела? – спросил корпулентный плешивец, с прищуром глядя на Ларцева. Наверняка хозяин дома. Но главной персоной здесь, кажется, являлся не генерал Фадеев, а молодой человек с внушительным носом.

– Мы все тут люди дела, – сказал он значительно, и собравшиеся сразу стали смотреть только на него. – Я не против конспирации, господа, но давайте с нею не перебарщивать. Мы не какие-нибудь карбонарии. Мы хозяева страны.

– Верно, ваше высочество! – воскликнул сосед. – И мы не собираемся прятаться. Смысл таинственности в другом.

– Незримое больше пугает, – подхватил Фадеев. – Полицию, жандармерию, суд видят все. Мы же, подобно «Народной воле», будем невидимы. Наши удары обрушатся на врагов без предупреждения. Пусть разрушители России страшатся собственной тени.

– Нужна организация. Логичная, стройная, управляемая по-военному, – горячо заговорил Сергей Юльевич. – Дядя, я писал вам. Следует ввести систему пятерок. Только старший будет знать вышестоящую инстанцию. В каждой пятерке – разделение функций. Обязательно кто-то один с опытом боевого дела и крепкими нервами.

– Учредить исполнительный комитет, как у народовольцев! – перебил крутолобый старик с припухшими глазами.

Посыпались и другие предложения.

– Нужен тайный трибунал, с полномочием выносить приговоры!

– Затребовать у Департамента полиции копию картотеки революционеров!

– Лично я готов возглавить резидентское бюро в Париже, господа. У меня там особняк, это поможет избежать лишних издержек.

– Ах, барон, за издержками дело не станет. Банкиры и заводчики обеспечат нас любыми суммами. Поручите это мне.

– Господа, господа, эмблема у нас уже есть, но нужен девиз. Была грозная формула «Слово и дело!», а я предлагаю: «Не слово, но дело». Как вам?

В оживленной беседе не участвовали только Адриан и Воронин. Вика внимательно слушал и кое-что записывал.

Об обещанной присяге никто не вспоминал.

В одиннадцать постучался дворецкий, сообщил, что накрыт ужин. Остались все кроме Ларцева, отговорившегося семейными обстоятельствами, и Воронина, сказавшего, что он должен ехать к обер-прокурору.

– Как тебе «Священная дружина»? – спросил Вика, когда они вышли на улицу.

– Ничего путного не выйдет. Когда государство защищают бандитскими методами, оно становится бандитским.

«Сергей Юльевич – человек умный, он скоро это поймет и не будет на меня в претензии», – мысленно прибавил Ларцев, вспоминая, каким укоризненным взглядом проводил его коллега.

– Именно так, – кивнул Воронин. – Государство – это Порядок, Революция – Хаос. Нельзя спасти Порядок, впрыскивая ему дозу Хаоса. Такая гомеопатия слишком рискованна. Мне затея первоначально показалась перспективной, но теперь я вижу, что вы оба правы.

– Кто это – «вы оба»?

– Мой начальник сказал то же самое, на свой божественный лад: бесы архангелу не помощники. Я уговорил его послать меня на разведку – посмотреть на затею Владимира Александровича вблизи.

– Владимира Александровича?

– Государева брата. Того, к кому обращались «ваше высочество». М-да, – задумчиво прибавил Воронин, – еще одного, теневого царя России не нужно. И вообще я прихожу к выводу, что всякая самодеятельность, даже самого похвального, верноподданнического толка приносит системе больше вреда, чем пользы. Ключевое условие Порядка – единый контроль. В том числе и над своими.

– А сохраните вы с Лорис-Меликовым контроль? – спросил Ларцев про главное. – Мне хаоса в стране не надо.

– Сохраним. Только без Лорис-Меликова, – ответил Вика.

Адриан удивился. Он понятия не имел, что приятель поменял одного сюзерена на другого, и полагал, что под «начальником» Воронин имеет в виду министра внутренних дел. Однако расспрашивать не стал – политические тонкости Ларцева не интересовали.

– Ну и хорошо. Тогда я завтра же уеду.

– Куда?

– К себе, в Бологое. Семья останется в Петербурге, дочке нужно заниматься с логопедом, а я буду жить на озере, прямо у места испытаний, у меня там сторожка. Сейчас потеплеет, лед будет утоньшаться, и начнется самое интересное…

Он стал увлеченно рассказывать про выведенную им формулу корреляции массы и скорости поезда с толщиной ледяного покрытия, а также про «длинные шпалы» – изобретение, которым гордился. Очень простое: если класть не стандартные шпалы, а саженные, прочность льда троекратно возрастает.

– Завидую я тебе, – со вздохом сказал Воронин. – Азартно живешь. Мне предстоит работа куда скучнее.

– Какая?

Виктор Аполлонович только вздохнул.





Августейшая диэтология