Дорога в Китеж
Часть 54 из 65 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Из синего вагона первого класса на перрон упруго спрыгнул молодой человек с высоким лбом и холеной бородкой, махнул котелком. Большому железнодорожному начальнику было едва за тридцать, энергия из него так и брызгала.
– Вот какая штука, – сразу, без «здрасьте-как-поживаете», заговорил Сергей Юльевич. Он, как и Адриан, никогда не тратил времени на светскости. – Может и чушь, гарантировать не берусь, но черт его знает. Моя кузина Элен, про которую я вам рассказывал – та, что оккультистка-спиритка-волшебница, – ненадолго приехала в Питер из своей Индии. Европейские газеты пишут про Элен чудеса. Чуть ли не мертвых она воскрешает. Почему не попробовать, коли вашей дочке больше ничего не помогает?
Про кузину Элен он действительно рассказывал. Любопытное.
Якобы она с детства проявляла удивительные, не объяснимые наукой свойства. Махнет рукой – из соседней комнаты слышится звук рояля, хотя ни музыкального инструмента, ни людей там не было. Однажды, когда вблизи имения нашли труп со следами насильственной смерти, назвала приметы убийцы – и потом всё подтвердилось.
– Возможно, – говорил Сергей Юльевич, – это преувеличения и семейные легенды. Я сам свидетелем этих чудес не был, но вот вам факт, за который поручусь. Однажды Элен была у нас в гостях, посмотрела на меня и предсказала мою судьбу: «Сережа, ты будешь жить по Эвклиду, а докажешь правоту Лобачевского». Я был пятнадцатилетний оболтус, который собирался поступать в гусары, решил, что она мне пророчит математическую карьеру, и ужасно напугался. Только теперь начинаю понимать эту метафору.
– А я нет, – признался Адриан. – Что-то про параллельные прямые?
– Разумеется! Я посвятил свою жизнь двум параллельным линиям – рельсам, которые уводят за горизонт, то есть в бесконечность. Я разгонюсь по этим прямым до такой скорости, что однажды взлечу в космос, где всё возможно!
Вот каков был Сергей Юльевич, одного с Адрианом поля ягода. Его кузина «улетела в космос» еще лет двадцать назад. Сбежала от мужа, покинула Россию и с тех пор жила в Европе, в Америке, на Востоке.
…Адриан не колебался ни секунды. Произнес одно-единственное слово:
– Едем.
Показать Марусю женщине с необычными способностями? Почему нет. Девочке этот визит не повредит, а Антонине, которая мучается бездействием, пойдет на пользу. Кроме того, в Питер нужно было наведаться, чтобы посмотреть, как оно там у них, после убийства императора. Ларцев беспокоился, не заменят ли Лорис-Меликова на какого-нибудь дурака, который не будет понимать важности железнодорожного проекта.
Адриан отправил дежурного доставить жену и дочь. Сам поднялся в вагон с Сергеем Юльевичем, потому что тот сказал:
– Есть еще одна тема.
Он всегда выкупал для себя целое купе, не любил соседей. Беседа происходила с глазу на глаз.
– Мы с вами железнодорожники, у нас по горло дел, – без вступлений начал Сергей Юльевич, плотно закрыв дверь, – однако бывают моменты, когда нужно оставить свою работу и взяться за общую, иначе всё пойдет прахом. Как в деревне: если у кого-то загорелась изба и дует сильный ветер, люди дружно бегут гасить пожар, чтоб он не спалил всё село.
– Вы про политику, – догадался Адриан.
– Разумеется. В государстве пожар, и дует очень сильный ветер. Наверху все растерялись, мечутся. У них только багры и топоры, которыми подобное пламя не потушишь. А еще у них устав пожарной команды, связывающий им руки. Одно нельзя, другое не положено, третье неприлично. Все кричат, размахивают руками, а что нужно не делают. В результате от России останется пепелище. Ни железных дорог, ни телеграфии, ни телефонии – ничего не будет.
Ларцев слушал, не перебивал.
– Надо брать дело в свои руки, – сыпал быстрыми словами молодой человек. – К черту правила. Враг себя ими не связывает. Вот и мы должны быть такими же. Конспирация так конспирация, убийство так убийство. Similia similibus. Моя идея состоит в том, что нужно создать подпольную террористическую организацию, которая будет находить и истреблять врагов государства. Я знаю вас как редкого на Руси человека, который мало говорит, но может многое сделать. Потому и зову в компаньоны. Помню ваши рассказы о том, как в Америке вы охотились на бандитов, которые мешали вам прокладывать трассу. Здесь то же самое. Что вы про это думаете?[7]
– Я думаю, что со мной вы говорите не с первым и наверняка уже что-то предприняли, – сказал Адриан, еще не решив, как относиться к энергичной затее. Убийство главного администратора корпорации, то бишь империи, ему не понравилось. Всякая политическая турбуленция снижает деловую активность, перенаправляет инвестиционные потоки и повышает риски. Однако было не до конца ясно, бандиты ли те, кто убил царя. Бандиты ведь живут только шкурным интересом, а тут другое.
– Разумеется, – повторил собеседник свое любимое слово. – Я изложил свой план в письменном виде и отправил дяде Ростиславу. Не рассказывал я вам про него? О, у нас в высшей степени колоритное семейство. – Сергей Юльевич рассмеялся. – Дядя Ростислав тоже человек действия. Генерал Фадеев – тот самый. Наверно, слышали? Ему всегда было тесно в рамках конвенционной жизни. Он помогал египетскому хедиву создавать армию. Во время войны сражался волонтером в Черногории. Потом сделался писателем. Одним словом, такой же искатель приключений, как кузина Элен, хоть совсем в ином роде.
– Что-то припоминаю из газет, – кивнул Ларцев. – Хотя обычно я читаю только деловую страницу.
– Дядя Ростислав в Петербурге считается рыцарем-крестоносцем самодержавия и патриотизма. Должностей ему не дают, он у властей слывет субъектом непредсказуемым и неконтролируемым, но всех знает и всюду вхож. Я был уверен, что в эти дни он не станет сидеть сложа руки. Так и есть. Мне немедленно пришел ответ, телеграммой. «Приезжай. Сведу с хорошими людьми». Вот я и еду. Решил захватить вас с собой. Завтра вечером свожу вас к Элен, предварительно с нею поговорив. Покажете дочь. А потом отправимся к дяде и его «хорошим людям». Их я тоже предварю.
Сергей Юльевич наклонился, тронул Ларцева за рукав:
– Право, не отказывайтесь. Просто сходите и послушайте. Да – да, нет – нет. Я поручусь перед ними за то, что вы в любом случае сохраните тайну. Тем более, что, если я правильно угадываю масштаб участников, опасаться разоблачения им нечего.
Адриан вспомнил, как в прошлом году его заманивал на другую сторону баррикад Мишель Питовранов, и поморщился.
– Давайте по-честному, по-деловому. – Сергей Юльевич заметил гримасу и протянул ладонь. – Если завтра кузина поможет вашей дочери, вы идете со мной к дяде Ростиславу.
– Если поможет – пойду куда угодно.
Скрепили уговор рукопожатием.
* * *
В назначенный час Сергей Юльевич подвез Ларцевых к меблированным номерам на Петроградской стороне в своем экипаже, но сам входить не стал.
– Элен вас ждет, а меня увольте. Я давеча пообщался с Посланницей Космоса – так она себя теперь называет. Хватит. До сих пор мурашки по хребту. С годами Элен сделалась жутковата. Глядит – как череп сверлит. И вот еще что. Надо будет сделать взнос в «Фонд Познания Непознанного». Или «Неопознанного»? Не запомнил. Когда будете уходить, положите в чалму (увидите там на столе) рублей сто, а лучше двести. Посланница Космоса и с меня слупила, даром что я ей родственник.
Позвонили в колокольчик. Дверь открылась будто сама собой. В неосвещенной прихожей никого не было.
– Духовито, – шепнула Антонина, потянув носом.
Пахло какими-то пряными, сладкими ароматами. Маленькая Маруся с несвойственной ей резвостью вдруг кинулась вперед, в полумрак.
– Как козленок к мамкиной тите, – удивилась госпожа Ларцева.
Адриан покосился в сторону. Дверь все же открылась не сама. Сбоку, полускрытый створкой, стоял смуглый отрок с длинными вьющимися волосами. Он был в расшитой золотом бархатной куртке и атласной шапочке, смотрел вниз.
Супруги двинулись вперед – туда, откуда лился мягкий свет. Азиат, бесшумно ступая, следовал за ними.
В комнате из мебели имелся только стол (на нем действительно лежала чалма), по полу были разбросаны подушки, стены задрапированы разноцветными шелковыми тканями, окна укрыты переливчатой кисеей.
В углу на ковре сидела грузная немолодая тетка (дамой назвать ее было трудно) – в бесформенной хламиде, цыганского вида шали на голове, с длинной папиросой в зубах. Посередине лба у диковинной особы посверкивала приклеенная точка.
Удивительней всего, что Маруся стояла перед этим чудищем, не выказывая никакого страха. Они смотрели друга на друга не отрываясь. Взгляд у мадам Блаватской (Сергей Юльевич сказал, что такова фамилия его кузины) был тяжелым, лицо холодным. На детей обычно так не смотрят.
Ларцев открыл рот, чтобы поздороваться, но жена толкнула его локтем: никшни! Удивившись еще больше, Адриан рот закрыл. Стал наблюдать.
Молчаливая сцена длилась долго. Никто не шевелился, только спиритка время от времени выпускала изо рта клубы дыма. В какой-то момент Маруся вдруг подняла руку и потрогала блестящую точку на лбу своей визави. Тогда и Блаватская тоже медленно коснулась родинки на лбу Маруси. В этой странной позе обе опять надолго замерли. Адриан заметил, что жена беззвучно шевелит губами. Молится? На нее непохоже.
– Сядь рядом со мной, детка, – наконец сказала женщина неожиданно приятным, мелодичным голосом, похлопав по ковру.
Маруся села, подобрала ноги. Ее глаза были полузакрыты.
Блаватская произнесла фразу на каком-то квохтающем наречии. Восточный отрок вышел и вернулся с двумя табуретами.
– По-какому это вы с ним? – спросил Ларцев. Ему надоело молчать.
– На гуджарати. Мой Булла невосприимчив к иностранным языкам. Его ум вообще еще не пробудился, – очень естественно, будто старому знакомому, стала объяснять мадам Блаватская. – Булла – то, что я называю sleeping bud, «спящая почка». Это особенные, редко встречающиеся особи, подобные растениям, которые распускаются очень поздно. Тем пышней и неистовей их расцвет. Я умею видеть подобных людей. Такой у меня дар. И ваша дочь тоже этой породы. Когда Сережа рассказал, я сразу заподозрила. А сейчас убедилась. Лучше всего было бы, если б вы отдали мне ее на воспитание. Этого хочет ее карма. Я знаю, как взлелеять такой цветок. Но вы ведь не отдадите?
– Нипочем! Ни за что! – в испуге воскликнула Антонина.
– Конечно-конечно, – печально кивнула Блаватская. – В Индии любые родители были бы счастливы, но на Западе иные правила. По крайней мере не делайте с девочкой того, что может ей повредить. О, это очень интересный ребенок. Ее сила сосредоточена вот здесь, в родинке.
Она вновь коснулась лба Маруси, а та, кажется, и не заметила. Судя по ровному дыханию, девочка спала.
– У меня тоже такая. И что? – пожал плечами Адриан.
– В мужчине эманация рассудочности заглушает эманацию души. Только женщина способна раскрыть эту энергию в полную силу.
Ларцев вспомнил покойную мать. Та в самом деле была женщиной энергичной.
– У вашей дочери, судя по тому, что она дожила до шести лет в полном молчании, концентрация энергии должна быть феноменально высока. Ах, без опытного учителя этот талант не получит полного развития. Вы уверены, что не хотите отдать мне девочку в ученицы? Ее могло бы ожидать великое будущее.
Набивает себе цену, догадался Ларцев и решил, что больше ста рублей все равно не даст. Тоже еще волшебница. Эка невидаль – загипнотизировать ребенка, чтоб он уснул. Этот нехитрый фокус с Марусей проделывали и предыдущие магнетизеры.
– Нам бы, чтоб она говорить начала, – настороженно сказала Антонина. – А великое будущее – бог с ним.
– Ну, это просто. Только я бы не стала открывать коммуникационный канал, пока дар не созрел, – с сомнением молвила Блаватская. – Почка откроется сама, когда наступит время.
«И ста рублей не дам. Ничего не дам», – подумал Адриан.
– Открывайте канал, открывайте, – хмуро сказал он вслух. – И пойдем мы. Время позднее.
– А что скажет мать? – Тяжелый взгляд обратился на госпожу Ларцеву. – Слушайте сердца, сударыня.
– Хоть бы словечко от нее услышать… – прошептала бледная Антонина. Она, кажется, относилась к этому спектаклю всерьез, не то, что муж.
– Как желаете…
Лицо Блаватской вдруг исказилось от невероятного напряжения, на лбу выступила жила, пальцы левой руки скрючились, словно сжимая нечто невидимое. Правая рука дотронулась до лба Маруси, и Ларцеву померещилось, что там, в точке соприкосновения, мерцают искры. Это, без сомнений, было видение, навеянное гипнозом.
Он зажмурился, чтобы избавиться от наваждения, но потом не смог разлепить веки – они будто склеились.
– …Исполнено, – раздался усталый, спокойный голос. – Теперь очень интересно, какое слово девочка произнесет первым.
Адриан стал разжимать непокорные веки пальцами. Но еще прежде, чем это удалось, послышался другой голос, верней голосок – тонкий и сердитый.
Он произнес:
– Дува!
Антонина вскрикнула. Чуть не оцарапав себе глазницы, Ларцев разжал-таки веки.
– Вот какая штука, – сразу, без «здрасьте-как-поживаете», заговорил Сергей Юльевич. Он, как и Адриан, никогда не тратил времени на светскости. – Может и чушь, гарантировать не берусь, но черт его знает. Моя кузина Элен, про которую я вам рассказывал – та, что оккультистка-спиритка-волшебница, – ненадолго приехала в Питер из своей Индии. Европейские газеты пишут про Элен чудеса. Чуть ли не мертвых она воскрешает. Почему не попробовать, коли вашей дочке больше ничего не помогает?
Про кузину Элен он действительно рассказывал. Любопытное.
Якобы она с детства проявляла удивительные, не объяснимые наукой свойства. Махнет рукой – из соседней комнаты слышится звук рояля, хотя ни музыкального инструмента, ни людей там не было. Однажды, когда вблизи имения нашли труп со следами насильственной смерти, назвала приметы убийцы – и потом всё подтвердилось.
– Возможно, – говорил Сергей Юльевич, – это преувеличения и семейные легенды. Я сам свидетелем этих чудес не был, но вот вам факт, за который поручусь. Однажды Элен была у нас в гостях, посмотрела на меня и предсказала мою судьбу: «Сережа, ты будешь жить по Эвклиду, а докажешь правоту Лобачевского». Я был пятнадцатилетний оболтус, который собирался поступать в гусары, решил, что она мне пророчит математическую карьеру, и ужасно напугался. Только теперь начинаю понимать эту метафору.
– А я нет, – признался Адриан. – Что-то про параллельные прямые?
– Разумеется! Я посвятил свою жизнь двум параллельным линиям – рельсам, которые уводят за горизонт, то есть в бесконечность. Я разгонюсь по этим прямым до такой скорости, что однажды взлечу в космос, где всё возможно!
Вот каков был Сергей Юльевич, одного с Адрианом поля ягода. Его кузина «улетела в космос» еще лет двадцать назад. Сбежала от мужа, покинула Россию и с тех пор жила в Европе, в Америке, на Востоке.
…Адриан не колебался ни секунды. Произнес одно-единственное слово:
– Едем.
Показать Марусю женщине с необычными способностями? Почему нет. Девочке этот визит не повредит, а Антонине, которая мучается бездействием, пойдет на пользу. Кроме того, в Питер нужно было наведаться, чтобы посмотреть, как оно там у них, после убийства императора. Ларцев беспокоился, не заменят ли Лорис-Меликова на какого-нибудь дурака, который не будет понимать важности железнодорожного проекта.
Адриан отправил дежурного доставить жену и дочь. Сам поднялся в вагон с Сергеем Юльевичем, потому что тот сказал:
– Есть еще одна тема.
Он всегда выкупал для себя целое купе, не любил соседей. Беседа происходила с глазу на глаз.
– Мы с вами железнодорожники, у нас по горло дел, – без вступлений начал Сергей Юльевич, плотно закрыв дверь, – однако бывают моменты, когда нужно оставить свою работу и взяться за общую, иначе всё пойдет прахом. Как в деревне: если у кого-то загорелась изба и дует сильный ветер, люди дружно бегут гасить пожар, чтоб он не спалил всё село.
– Вы про политику, – догадался Адриан.
– Разумеется. В государстве пожар, и дует очень сильный ветер. Наверху все растерялись, мечутся. У них только багры и топоры, которыми подобное пламя не потушишь. А еще у них устав пожарной команды, связывающий им руки. Одно нельзя, другое не положено, третье неприлично. Все кричат, размахивают руками, а что нужно не делают. В результате от России останется пепелище. Ни железных дорог, ни телеграфии, ни телефонии – ничего не будет.
Ларцев слушал, не перебивал.
– Надо брать дело в свои руки, – сыпал быстрыми словами молодой человек. – К черту правила. Враг себя ими не связывает. Вот и мы должны быть такими же. Конспирация так конспирация, убийство так убийство. Similia similibus. Моя идея состоит в том, что нужно создать подпольную террористическую организацию, которая будет находить и истреблять врагов государства. Я знаю вас как редкого на Руси человека, который мало говорит, но может многое сделать. Потому и зову в компаньоны. Помню ваши рассказы о том, как в Америке вы охотились на бандитов, которые мешали вам прокладывать трассу. Здесь то же самое. Что вы про это думаете?[7]
– Я думаю, что со мной вы говорите не с первым и наверняка уже что-то предприняли, – сказал Адриан, еще не решив, как относиться к энергичной затее. Убийство главного администратора корпорации, то бишь империи, ему не понравилось. Всякая политическая турбуленция снижает деловую активность, перенаправляет инвестиционные потоки и повышает риски. Однако было не до конца ясно, бандиты ли те, кто убил царя. Бандиты ведь живут только шкурным интересом, а тут другое.
– Разумеется, – повторил собеседник свое любимое слово. – Я изложил свой план в письменном виде и отправил дяде Ростиславу. Не рассказывал я вам про него? О, у нас в высшей степени колоритное семейство. – Сергей Юльевич рассмеялся. – Дядя Ростислав тоже человек действия. Генерал Фадеев – тот самый. Наверно, слышали? Ему всегда было тесно в рамках конвенционной жизни. Он помогал египетскому хедиву создавать армию. Во время войны сражался волонтером в Черногории. Потом сделался писателем. Одним словом, такой же искатель приключений, как кузина Элен, хоть совсем в ином роде.
– Что-то припоминаю из газет, – кивнул Ларцев. – Хотя обычно я читаю только деловую страницу.
– Дядя Ростислав в Петербурге считается рыцарем-крестоносцем самодержавия и патриотизма. Должностей ему не дают, он у властей слывет субъектом непредсказуемым и неконтролируемым, но всех знает и всюду вхож. Я был уверен, что в эти дни он не станет сидеть сложа руки. Так и есть. Мне немедленно пришел ответ, телеграммой. «Приезжай. Сведу с хорошими людьми». Вот я и еду. Решил захватить вас с собой. Завтра вечером свожу вас к Элен, предварительно с нею поговорив. Покажете дочь. А потом отправимся к дяде и его «хорошим людям». Их я тоже предварю.
Сергей Юльевич наклонился, тронул Ларцева за рукав:
– Право, не отказывайтесь. Просто сходите и послушайте. Да – да, нет – нет. Я поручусь перед ними за то, что вы в любом случае сохраните тайну. Тем более, что, если я правильно угадываю масштаб участников, опасаться разоблачения им нечего.
Адриан вспомнил, как в прошлом году его заманивал на другую сторону баррикад Мишель Питовранов, и поморщился.
– Давайте по-честному, по-деловому. – Сергей Юльевич заметил гримасу и протянул ладонь. – Если завтра кузина поможет вашей дочери, вы идете со мной к дяде Ростиславу.
– Если поможет – пойду куда угодно.
Скрепили уговор рукопожатием.
* * *
В назначенный час Сергей Юльевич подвез Ларцевых к меблированным номерам на Петроградской стороне в своем экипаже, но сам входить не стал.
– Элен вас ждет, а меня увольте. Я давеча пообщался с Посланницей Космоса – так она себя теперь называет. Хватит. До сих пор мурашки по хребту. С годами Элен сделалась жутковата. Глядит – как череп сверлит. И вот еще что. Надо будет сделать взнос в «Фонд Познания Непознанного». Или «Неопознанного»? Не запомнил. Когда будете уходить, положите в чалму (увидите там на столе) рублей сто, а лучше двести. Посланница Космоса и с меня слупила, даром что я ей родственник.
Позвонили в колокольчик. Дверь открылась будто сама собой. В неосвещенной прихожей никого не было.
– Духовито, – шепнула Антонина, потянув носом.
Пахло какими-то пряными, сладкими ароматами. Маленькая Маруся с несвойственной ей резвостью вдруг кинулась вперед, в полумрак.
– Как козленок к мамкиной тите, – удивилась госпожа Ларцева.
Адриан покосился в сторону. Дверь все же открылась не сама. Сбоку, полускрытый створкой, стоял смуглый отрок с длинными вьющимися волосами. Он был в расшитой золотом бархатной куртке и атласной шапочке, смотрел вниз.
Супруги двинулись вперед – туда, откуда лился мягкий свет. Азиат, бесшумно ступая, следовал за ними.
В комнате из мебели имелся только стол (на нем действительно лежала чалма), по полу были разбросаны подушки, стены задрапированы разноцветными шелковыми тканями, окна укрыты переливчатой кисеей.
В углу на ковре сидела грузная немолодая тетка (дамой назвать ее было трудно) – в бесформенной хламиде, цыганского вида шали на голове, с длинной папиросой в зубах. Посередине лба у диковинной особы посверкивала приклеенная точка.
Удивительней всего, что Маруся стояла перед этим чудищем, не выказывая никакого страха. Они смотрели друга на друга не отрываясь. Взгляд у мадам Блаватской (Сергей Юльевич сказал, что такова фамилия его кузины) был тяжелым, лицо холодным. На детей обычно так не смотрят.
Ларцев открыл рот, чтобы поздороваться, но жена толкнула его локтем: никшни! Удивившись еще больше, Адриан рот закрыл. Стал наблюдать.
Молчаливая сцена длилась долго. Никто не шевелился, только спиритка время от времени выпускала изо рта клубы дыма. В какой-то момент Маруся вдруг подняла руку и потрогала блестящую точку на лбу своей визави. Тогда и Блаватская тоже медленно коснулась родинки на лбу Маруси. В этой странной позе обе опять надолго замерли. Адриан заметил, что жена беззвучно шевелит губами. Молится? На нее непохоже.
– Сядь рядом со мной, детка, – наконец сказала женщина неожиданно приятным, мелодичным голосом, похлопав по ковру.
Маруся села, подобрала ноги. Ее глаза были полузакрыты.
Блаватская произнесла фразу на каком-то квохтающем наречии. Восточный отрок вышел и вернулся с двумя табуретами.
– По-какому это вы с ним? – спросил Ларцев. Ему надоело молчать.
– На гуджарати. Мой Булла невосприимчив к иностранным языкам. Его ум вообще еще не пробудился, – очень естественно, будто старому знакомому, стала объяснять мадам Блаватская. – Булла – то, что я называю sleeping bud, «спящая почка». Это особенные, редко встречающиеся особи, подобные растениям, которые распускаются очень поздно. Тем пышней и неистовей их расцвет. Я умею видеть подобных людей. Такой у меня дар. И ваша дочь тоже этой породы. Когда Сережа рассказал, я сразу заподозрила. А сейчас убедилась. Лучше всего было бы, если б вы отдали мне ее на воспитание. Этого хочет ее карма. Я знаю, как взлелеять такой цветок. Но вы ведь не отдадите?
– Нипочем! Ни за что! – в испуге воскликнула Антонина.
– Конечно-конечно, – печально кивнула Блаватская. – В Индии любые родители были бы счастливы, но на Западе иные правила. По крайней мере не делайте с девочкой того, что может ей повредить. О, это очень интересный ребенок. Ее сила сосредоточена вот здесь, в родинке.
Она вновь коснулась лба Маруси, а та, кажется, и не заметила. Судя по ровному дыханию, девочка спала.
– У меня тоже такая. И что? – пожал плечами Адриан.
– В мужчине эманация рассудочности заглушает эманацию души. Только женщина способна раскрыть эту энергию в полную силу.
Ларцев вспомнил покойную мать. Та в самом деле была женщиной энергичной.
– У вашей дочери, судя по тому, что она дожила до шести лет в полном молчании, концентрация энергии должна быть феноменально высока. Ах, без опытного учителя этот талант не получит полного развития. Вы уверены, что не хотите отдать мне девочку в ученицы? Ее могло бы ожидать великое будущее.
Набивает себе цену, догадался Ларцев и решил, что больше ста рублей все равно не даст. Тоже еще волшебница. Эка невидаль – загипнотизировать ребенка, чтоб он уснул. Этот нехитрый фокус с Марусей проделывали и предыдущие магнетизеры.
– Нам бы, чтоб она говорить начала, – настороженно сказала Антонина. – А великое будущее – бог с ним.
– Ну, это просто. Только я бы не стала открывать коммуникационный канал, пока дар не созрел, – с сомнением молвила Блаватская. – Почка откроется сама, когда наступит время.
«И ста рублей не дам. Ничего не дам», – подумал Адриан.
– Открывайте канал, открывайте, – хмуро сказал он вслух. – И пойдем мы. Время позднее.
– А что скажет мать? – Тяжелый взгляд обратился на госпожу Ларцеву. – Слушайте сердца, сударыня.
– Хоть бы словечко от нее услышать… – прошептала бледная Антонина. Она, кажется, относилась к этому спектаклю всерьез, не то, что муж.
– Как желаете…
Лицо Блаватской вдруг исказилось от невероятного напряжения, на лбу выступила жила, пальцы левой руки скрючились, словно сжимая нечто невидимое. Правая рука дотронулась до лба Маруси, и Ларцеву померещилось, что там, в точке соприкосновения, мерцают искры. Это, без сомнений, было видение, навеянное гипнозом.
Он зажмурился, чтобы избавиться от наваждения, но потом не смог разлепить веки – они будто склеились.
– …Исполнено, – раздался усталый, спокойный голос. – Теперь очень интересно, какое слово девочка произнесет первым.
Адриан стал разжимать непокорные веки пальцами. Но еще прежде, чем это удалось, послышался другой голос, верней голосок – тонкий и сердитый.
Он произнес:
– Дува!
Антонина вскрикнула. Чуть не оцарапав себе глазницы, Ларцев разжал-таки веки.