Доминион

Матео старался сохранять хладнокровие, хотя ещё никто не касался столь интимных частей его тела. Даже когда он стоял на постаменте с теми похитителями, чужие руки не касались тех мест, где сейчас были пальцы Рамы. Он ощущал, как господин исследует его анус, и всхлипнул, когда кончик пальца проник внутрь.



— О-о-о, это превосходно. Молодой и нетронутый. Так узко, что я уже горю желанием овладеть тобой самому, но приберегу тебя для бога Элоя. Уверен, ему это понравится. Когда он последний раз был с девственником? — размышлял Рама, лукаво улыбаясь и прикидывая, сколько денег получит его дом, если он сумеет сделать из Матео того, кто придется по вкусу богу.



— Могу ли я просить три недели, чтобы быть уверенным, что он готов к такому роду деятельности? — спросил лекарь.



— Две недели. Он может просто лежать, не дергаясь, — заявил Рама.



— Он то может, господин. Но можем ли мы быть уверенными, что богу Элою придется по вкусу такая пассивность?



И снова Рама вздохнул от досады, что он не может получить желаемое из-за рекомендаций лекаря.



— Черт с ним. Три недели. Но он должен быть полностью готовым угодить богу.



— Хорошо, господин, — пообещал лекарь.



Матео был не настолько сведущ в порядках цивилизованного мира, как другие пленники, прибывшие с ним, но прекрасно понимал, что его судьба решается без его участия, словно Матео там и нет. Он осознавал, что лишен права голоса, и это приводило его в ярость. Они отдадут его богу Элою, чтобы тот удовлетворил свои сексуальные прихоти, воспользовавшись его телом. Мысль об этом побуждала его сорваться с места и расправиться со всеми присутствующими в комнате, но его тело ещё слишком ослаблено, да и физических навыков для атаки было недостаточно.



Никогда он ещё не ощущал себя настолько беспомощным. И все же Матео не жалел о том, что до сих пор жив, так как у него оставалась надежда, которую он не терял ни на минуту.



Глава 7

Элой запрокинул голову, расслабившись на своем троне и наслаждаясь оральными ласками, оказываемыми одним из шести своих рабов. От того, как раб орудовал ртом на его члене, по его спине побежали мурашки, и он застонал от удовольствия. Пальцы раба только усиливали приятные ощущения, все явственнее приближая его к оргазму.



— Давай кончай быстрее, чтобы мы могли нормально пообщаться, — поторапливал его Симеон, сидя на троне напротив, скрестив ноги и положив руки на подлокотники.



— Не гони коней… уххх, — простонал Элой.



Симеон тяжело вздохнул, не скрывая своего раздражения.



— Вообще-то, ты сам пригласил меня.



— Так как ты напросился, — поправил его Элой.



— Связавшись с тобой, я поймал себя на ощущении, что тебе необходимо выговориться, — отметил Симеон.



— Пусть так. — Элой открыл глаза и одарил своего собрата-бога недовольным взглядом. — Почему бы тебе тоже не получить удовольствие от моего раба? Они мастера своего дела.




Он жестом указал на одного из парней, стоявших неподалеку, на котором была лишь прозрачная набедренная повязка, отливающая золотом, которая, по сути, бесполезна, так как гениталии все равно прекрасно просматривались. Но именно это и вдохновляло Элоя.



Симеон одарил раба безразличным взглядом и нахмурился.



— Я не возбужден сейчас, а ты, к моему разочарованию, видимо, всегда на взводе.



Элой усмехнулся.



— Не завидуй. — Он снова закрыл глаза и расслабился, погружаясь в удовольствие от ласк раба.



На лице Симеона читалось недовольство, когда он поднялся с трона и направился на балкон. Выйдя наружу, он окунулся в негу, создаваемую легким, прохладным ветерком, который был в его власти. Он редко отказывал людям в такой благодати, как ветер, но если его собратья-боги сходились во мнениях, он уступал и вершил наказание. Если народ переставал поклоняться им должным образом, особенно это казалось разочарований в Играх, боги по очереди применяли к ним карательные меры. Со своей стороны Симеон мог увести ветер прочь, оставляя воздух затхлым и душным в одном случае, или же, напротив, усилить порывы ветра, сделав его пронизывающим до костей.



Но это ни шло ни в какое сравнение с тем, что мог сделать Киджани, если бы ощутил неуважение со стороны расы, представителей которой он считал низшими созданиями. Бог Земли славился тем, что создавал сильнейшие землетрясения, ведущие за собой разрушения колоссальных масштабов, или устраивал глобальные засухи, лишая земли плодородия. Второе, конечно же, было недостижимо без участия Одессы, который попросту лишал людей воды. Он всего-навсего отменял все дожди, откладывая их настолько, насколько ему вздумается.



Гораздо сокрушительнее были наводнения, которыми Одесса не брезговал в прошлом, уносившими множество жизней, уничтожавшими посевы и наносившими невосполнимый урон. Люди не могли отрицать реальность богов, но все же больше боялись их, чем любили. Симеон осознавал все это и ненавидел. К несчастью, он, по всей видимости, был единственным из богов, которого не удовлетворяла природа такого поклонения, потому что остальных троих, казалось, устраивало, что они являются силой, перед которой люди падают ниц от ужаса, а не от уважения и почтения.



Когда до него донеслись громкие стоны Элоя, он понял, что его собрат достиг кульминации, а значит, теперь сможет уделить время беседе. Симеон выждал несколько минут, давая возможность Элою привести себя в порядок, а затем вернулся в гостиную, как раз когда все рабы были выпровожены вон.



— Наконец-то, — пробормотал Симеон, усаживаясь обратно на трон.



Элой усмехнулся:



— Мой друг, я искренне не понимаю твоей брезгливости.



Симеон отмахнулся.



— Это не брезгливость. Я упивался плотскими удовольствиями на протяжений многих десятилетий. Однако ваши с Одессой необузданные желания явно превосходят мои собственные.



Элой только пожал плечами, так как не мог поспорить с этим. Он был настолько ненасытен в сексе, что испытывал ежедневную потребность в нем. Выносливость его тела во много раз превосходила возможности любого из людей, но он все еще мог получать разрядку и сексуальное удовлетворение с ними. Элой искренне не понимал, почему Киджани и Симеон не испытывали подобной потребности.



— Итак, ты еще не разговаривал с Киджани? — поинтересовался Симеон.



— Оу, я бы предпочел избежать этого.



Симеон усмехнулся:



— Он все еще злится на тебя за то, что ты вмешался в ход сражения на Играх.