Дом алфавита

— И так вы осели во Фрайбурге? — Лорин покачала головой. — Но ведь именно в этом городе никто из вас не был в безопасности.

— Так уж получилось. Остальные выбор уже сделали. И тут неподалеку мои родственники живут. У меня ведь нет причин скрываться.

Сложив руки, Петра подтолкнула чашку костяшками пальцев.

— И все ведь было хорошо. Пока вы и ваш муж не появились. Двадцать семь лет все шло гладко. А с точки зрения симулянтов, у города много преимуществ. Во-первых, рядом Швейцария, а во-вторых, все, кто мог их узнать, погибли в результате бомбардировки резервного госпиталя, если до нее их никуда не увезли. Наконец, никто из симулянтов не рос во Фрайбурге и не имел с городом никаких иных связей. Если оглянуться назад, выбор был сделан правильный.

Так они и поступили. У всех появились новые имена — все организовал Штих. Сам он стал Германом Мюллером. Вильфрид Крёнер — Хансом Шмидтом. Хорст Ланкау — Алексом Фабером, а Герхарта Пойкерта поместили в частную клинику под именем еврея Эриха Блуменфельда. Отдав скромную сумму, четверо мужчин свели свои татуировки у пожилого врача из Штутгарта — хоть его и оправдали в Нюрнберге, ему было что скрывать. За две тысячи марок стерли все физические свидетельства истинных личностей всех четырех.

— По-моему, у Брайана татуировка до сих пор есть, — призналась Лорин.

Она уже много лет не обращала внимания на пятно, которое всегда считала результатом солдатского дурачества.



Переезд Герхарта Пойкерта не доставил им проблем. Из Кёльна он отправился в Ройтлинген, а оттуда его перевели в Карлсруэ. Когда они наконец забрали его оттуда и повезли во Фрайбург, новое имя уже давно за ним закрепилось.

Петра была счастлива, что Герхарт вернулся во Фрайбург, и долгое время мечтала, что он поправится. Поэтому она осталась одна. Такова была цена.

Но несмотря на силу и привязанность Петры, состояние Герхарта Пойкерта не менялось. Он, как всегда, оставался неприступным, замкнутым; он был совсем близко, но в то же время далеко.

Как любовник за стеклом.

Кроме нее, общался он только с теми тремя мужчинами. Насколько она знала, они всегда обращались с ним сносно. Через несколько лет они купили клинику. Чтобы приходить и уходить когда вздумается.

— А они богаты? — Лорин по-особому произносила это слово.

Когда она была молода, в нем сквозила насмешка. В Кардиффе богатыми были те, кто обирал отцов города и тянул силы людей, работающих в порту и на сталелитейных заводах. С тех пор как с финансовой точки зрения ее жизнь стала более стабильной, слово приобрело иное, дополнительное измерение, из-за чего она секунду медлила, прежде чем его произнести.

Петра стала смотреть в никуда, словно не услышала вопроса.

— Во фрайбургском госпитале у меня появилась подруга Гизела, на несколько лет старше меня. В госпитале лежал ее муж. Безнадежный случай. Его смерть во время бомбардировки в конце войны принесла ей облегчение. Представляете себе, мы вместе смеяться учились!

Улыбка — вялая и сентиментальная. Лорин подумала, что с того самого времени Петра Вагнер вряд ли часто смеялась.

— Так уж случилось, что в родной город моя подруга вернуться не могла, а эти трое мужчин пришли и перевернули мою жизнь. Через несколько лет я как-то вечером с ними встречалась и взяла ее с собой, просто за компанию. Не надо было мне этого делать — ей этот вечер принес одно несчастье. За одного из мужчин она вышла замуж. За Крёнера, рябого. Самого приличного из трех — но он замучил ее до смерти. И все же если бы не она, я бы абсолютно не понимала, почему они вели себя именно так.

Петра посмотрела на часы. Затем выпрямилась и стряхнула настроение, которое сама же на себя и напустила.

— Да, они богатые, — подытожила она. — Даже очень.



Как и Штих, Крёнер вложил лишь небольшую часть своей доли. Остальное движимое имущество, благодаря которому он приобрел влияние и власть, было заработано тяжелым трудом. Все, что хранилось в Базеле, оставалось нетронутым. Только Ланкау постоянно тратил свое состояние и, насколько понимала Петра, мог продолжать тратить еще много лет. Для окружающих он был владельцем машиностроительного завода, обеспечивавшего многих людей работой. Но завод приносил одни убытки. Ему он служил лишь прикрытием и хобби, подобно винограднику, благодаря чему у него появлялись связи и товарищи по охоте. Для города он — любезный чудак, всегда готовый повеселиться и прийти на ужин. Ланкау вел двойную жизнь.

Если говорить о Крёнере, он чем только не занимался — от торговли до земельной собственности. Для всей его деятельности было нужно политическое влияние и много друзей. Петре казалось, что в хороших домах не осталось ни единого младенца, кого бы Крёнер не трепал по щечке. Так он по большей части и жил, становясь все влиятельнее и забывая своих близких.

Штих — отдельная история. Жил он скромно, но был богаче всех остальных. Нажился на восстановлении Германии, на торговле во время бумажного бума шестидесятых. Малые риски — большая прибыль. Занятие, не требовавшее ничего, кроме проницательности и решимости. Поэтому он неизменно старался держаться отстраненно.

Неизвестная история — даже среди близких.

Все то время отношения между тремя мужчинами вращались лишь вокруг их общей цели: скрыть прошлое. Они регулярно навещали Герхарта Пойкерта и сделали так, чтобы иметь возможность влиять на его лечение. И по этой же причине они следили друг за другом: кого каждый из них берет в жены и как ведет себя на публике.

Все они привыкли к состоянию Герхарта Пойкерта. То, что таилось в глубине его души, вырвалось на поверхность лишь однажды — ко всеобщему удивлению. С ними была Петра. Произошло это на авиационной выставке. Впервые за много лет он хоть что-то сказал. «So schnell!» — прозвучали его слова. Больше ничего. Дело было в 1962 году. Петра не раз вспоминала о том дне, надеясь, что это случится вновь.

— Ну, вы же видите. Сейчас семьдесят второй год. Вильфриду Крёнеру пятьдесят восемь лет, Ланкау — шестьдесят, Штиху — шестьдесят восемь. Да, Герхарту Пойкерту пятьдесят, как и мне. Ничего не изменилось. Мы лишь постарели.

Петра вздохнула:

— Так время и текло — до сегодняшнего дня.

Лорин долго на нее смотрела. Рассказав эту историю, Петра почувствовала облегчение. Взгляд еще молодых глаз Петры прояснился и погрустнел.

— Петра… — произнесла она, замолчав на секунду. — Спасибо, что рассказали мне про себя. Я верю каждому вашему слову, но не понимаю, при чем здесь мой муж. С ним случится что-то плохое?

— Да, случится, если ваш муж не согласится на их условия.

— Какие условия?

— Держать язык за зубами, уехать домой. Не знаю.

Она стала подбирать слова.


— Говорите, муж у вас состоятельный?

— Да.

— Он сможет это доказать?

— Естественно, сможет. К чему вы клоните?

— Думаю, это будет необходимо, если ваш муж хочет уехать из Фрайбурга живым.

— Уехать из Фрайбурга живым? — Лорин пришла в ужас. — Повторите еще раз — вы хоть понимаете, что говорите? Вы обязаны рассказать мне, что с моим мужем!

— Я могу, но мне известно не все. Но с условием: вы поклянетесь своей жизнью, что ни вы, ни ваш муж не сделаете Герхарту Пойкерту ничего плохого.

За несколько часов Лорин швыряло из одного мира в другой быстрее, чем поспевал ее разум. Останется ее роль в происходящем пассивной или нет, зависело от этой женщины, только что доверившейся ей. Брайан вот-вот перенесет ее в очередной мир, и он, возможно, в беде. Вот-вот перед ней раскроется еще одна сущность мужа. Теперь она не знала, может ли поклясться Петре, что ее муж не сделает Герхарту Пойкерту ничего плохого. Прежде она бы не сомневалась.

Когда-то в прошлом.

— Да, клянусь собственной жизнью, — сказала она.





Глава 48




В ту секунду, когда Ланкау услышал обнадеживающий звук заводящегося «БМВ», он зажмурил здоровый глаз и улыбнулся.

Он избавился от своего мучителя.

Кое-что говорило о том, что они переоценили фон дер Лейена, а вот сам фон дер Лейен его недооценил. Прекрасное сочетание. Исключительно многообещающее начало.

Хорст Ланкау все еще был в своем доме. Привязанный к крепкому стулу с дубовыми подлокотниками, десять лет назад купленному его женой у торговца мебелью в Мюльхайме. Местного дельца и профессионального обольстителя, умеющего производить впечатление на женщин и влезать в карманы к их мужьям. Когда они покупали стул, выглядел он весьма солидно: грубая обивка и массивные ножки. Но на деле все обернулось совсем иначе. Вещь оказалась самым обыкновенным хламом — Ланкау захотелось как следует врезать торговцу мебелью за то, что он им его всучил. В конце концов стул, как и многие другие вещи, подремонтировали и отправили в загородный дом.

В данный момент, когда Ланкау стал рывками дергать подлокотники, о покупке он уже не жалел. Он решительно расшатывал стул.

Стул даже не скрипнул — оба подлокотника слетели со штырей и отвалились. На его руках болтались деревяшки — он тщетно пытался нащупать узлы на веревке, несколько раз обмотавшей его тело и приковавшей к спинке стула. Веревка и немалый живот мешали ему распутать ноги. Единственный вариант — шатать дальше, пока стул не развалится на составные части. В тот момент, когда часы, висящие над дверью, пробили четверть седьмого, стул рухнул — Ланкау был свободен.

Говорил Петер Штих как-то отстраненно. По его голосу было понятно, что, до того как зазвонил телефон, он некоторое время сидел и размышлял с рюмкой шнапса.

— Где ты, черт побери, был? — заорал он, едва узнав голос Ланкау.

— Английский подтягивал. Знал бы ты, какой я молодец.

Потирая руки, Ланкау прижал трубку плечом. Царапины оказались неглубокими.

— Да завязывай уже. Отвечай! Хорст, что происходит?

— Я на винограднике. Этот козел Арно фон дер Лейен меня скрутил, но я освободился. Этот идиот меня к дубовому стулу Герды привязал.

Ланкау рассмеялся.

— Где он сейчас?

— Поэтому-то я и звоню. Он видел Крёнера. Знает, где он живет. Я только что звонил Вильфриду, но он не берет трубку.

— А я? Про меня он что-нибудь знает?

— Я больше чем уверен, что нет.

— Хорошо.

На другом конце провода послышался плеск. Наверно, Андреа очередную рюмку наливает.

— Думаешь, фон дер Лейен к Крёнеру направился? — продолжил после краткого приступа кашля старик.

— Да, очень может быть.

— Крёнер домой не сразу пойдет. Он Петру Вагнер ищет.

— Петру? Зачем?