Дом алфавита

— Нет. Сначала объясните мне, чего ваш муж хочет от Герхарта Пойкерта?

— Честно говоря, я понятия не имею. Вам лучше знать.

Лорин сжала губы — от морщин в уголках рта на макияже появились трещинки.

— Я не знаю.

— Послушайте, Петра Вагнер!

Официант прошел мимо их столика, высоко держа поднос. Во взгляде, которым он наградил Лорин, когда она взяла за руку другую женщину, читалось если не неодобрение, то по меньшей мере сожаление.

— Расскажите то, что знаете. Можете мне довериться.



От удивления и сомнения Лорин растерялась. Прошлое медленно шло ей навстречу. То, что довелось пережить ее мужу, было прошлым чужого человека. Она и понятия обо всем этом не имела. Петра Вагнер послужила ей проводником.

Постепенно у Лорин перед глазами возник госпиталь с его жизнью и палаты, где лежал Брайан. «Какой ужас», — произносила она время от времени. «Это правда?» — шептала она, не ожидая ответа.

Рассказ о резервном госпитале в горах и проведенных в нем месяцах обнажил оковы страха. Мир больницы: систематическое неправильное лечение, одиночество и трое мужчин, тихо терроризировавших и командовавших окружающими.

Но однажды Арно фон дер Лейен исчез — а с ним и еще два человека.

— Говорите, что мой муж и этот самый Герхарт Пойкерт в госпитале никакого отношения друг к другу не имели?

— Никакого, — растерянно ответила Петра. — Даже наоборот. Герхарт всегда отворачивался, если Арно фон дер Лейен был рядом.

— А что с Герхартом Пойкертом потом случилось?

В ту же секунду, когда прозвучал вопрос, Петра выдернула руку. Ей было дурно. Отвернувшись, она сняла со спинки стула платок. Завязывая его, она застыла. С ее щек незаметно сошел румянец. Когда потекли слезы, она без колебаний взяла у Лорин носовой платок.

В тот день были минуты, казавшиеся Петре часами, и были часы, пролетевшие как доли секунды. Эти несколько минут открыто кричали об одиночестве и недостатке доверия — чувствам нужно было дать волю и озвучить их. В конце концов Петра решилась улыбнуться. Высморкавшись, она отрывисто рассмеялась, застенчиво и облегченно:

— Вам ведь можно верить, правда?

— Можно, — ответила Лорин, вновь беря ее за руку. — Можете — только учтите, что я понятия не имею, в понедельник родилась моя дочь или нет.

Она смущенно засмеялась:

— Просто расскажите мне о себе! Думаю, нам обеим это будет полезно.

Петра влюбилась в Герхарта Пойкерта. Она слышала про него кошмарные вещи, но все равно его любила. После того как Герхарта вместе еще с парой пациентов перевели в Энзен, в районе Порц, у Кёльна, ему стало немного лучше. Петра пустила в ход и уговоры, и взятки, чтобы ей разрешили поехать с ним.

Когда объявили капитуляцию, Герхарт был еще очень и очень слаб. Он мог целыми днями лежать в полубессознательном состоянии, не замечая окружающих. Его хорошо лечили в конце войны, но многочисленные сеансы электрошоковой терапии и грубое обращение со стороны офицеров службы безопасности и других пациентов больницы Фрайбурга высосали из него почти все силы. Ко всему прочему, его состояние напоминало некую форму хронического аллергического шока — ни у кого не было на него времени, да и никто и не понимал, что к его болезни надо отнестись серьезно. Что еще хуже, после завершения войны врачам стало неинтересно лечить этого пациента. Его положение менялось день ото дня. Он принадлежал прошлому, о котором лучше не вспоминать. Были и другие пациенты, над которыми не висело проклятие свастики. И они были важнее. За Герхарта всерьез беспокоилась лишь Петра. У нее не было ни опыта, ни знаний о том, что нужно делать в его случае. Он принимал те же таблетки, что и всегда, — из-за них он спал целыми днями.

Так все и шло, пока не появились те двое из Дома алфавита.



В этот момент Лорин поняла, что страх Петры имел под собой очень веские основания. Эти двое мужчин хотели убить ее любимого человека. Один из них — здоровяк по имени Ланкау — был в числе сбежавших из госпиталя вместе с мужем Лорин.

Двое мужчин, надев халаты, вошли с улицы. Их никто не заметил: постоянно сновали так называемые наблюдатели из оккупационных войск. Документов они не предъявили, и тем не менее сотрудники госпиталя в точности выполнили все их требования. Странное было время: авторитеты менялись в мгновение ока, по мере того как росло количество арестов и облав. От беспорядка страдали все.

Ситуация была шаткая, но никто из немцев не пытался с этим бороться.

Когда Петра во второй раз за день принесла в палату лекарства, Герхарта там не оказалось. Его кровать унесли. Один санитар указал в сторону бельевой — там она и обнаружила Крёнера и Ланкау, склонившихся над кроватью Герхарта. Едва увидев их, она отступила в дверной проем — шумный коридор за ее спиной послужил ей защитой. Происходящее потрясло ее. Дрожащий Герхарт прерывисто дышал.

Приди она несколькими минутами позже, было бы поздно.

Эти двое отпустили Герхарта Пойкерта, потому что пришла она. Она их узнала, а они — глядя полными ненависти глазами — узнали ее. Бросив Герхарта Пойкерта, они вышли из отделения по коридору. В последующие дни они периодически появлялись по очереди — оба улыбались и вели себя безобидно. Пока они приходили поодиночке, Петра не могла ничего с ними поделать. Всегда останется второй — и он придет отомстить. А Герхарт был беззащитной мишенью.

Им обоим грозила опасность.

Так продолжалось пять дней — Петра старалась не оставаться одна и в то же время не выпускать Герхарта Пойкерта из поля зрения больше чем на несколько минут. С каждым днем она отмечала, что он слабеет. С момента появления тех двух мужчин он казался испуганным и оцепеневшим, почти перестал есть и пить. На шестой день она встретила третьего человека из фрайбургского госпиталя.

Они поджидали ее снаружи. Петра шла под руку с подругой — она тут же отошла в сторону и вдруг начала флиртовать с рябым, Крёнером. Так она себя вела со всеми хорошо одетыми мужчинами.

Ситуация получилась неудобная.

К ней обратился третий пациент из Фрайбурга — невысокий, любезный мужчина по имени Петер Штих. Она считала его неизлечимо больным, пока врачи не признали его годным к строевой службе. Ланкау стоял, широко расставив ноги, и беспокойно озирался по сторонам. Ситуация опасная — за ее исход могли дорого заплатить обе женщины. Петра слушала внимательно.

— Герхарта Пойкерта, — заговорил, спокойно улыбаясь, Петер Штих, — надо бы перевезти в более безопасное место. Время-то сейчас какое — я вот о чем. Он же военный преступник, верно? А к ним сочувствия никто не испытывает. Разве не так?

Погладив ее по локтю, он коротко кивнул Ланкау — тот мигом испарился.


— Может, вам захочется это обсудить? — продолжил он. — Где и когда вам будет удобно?

Проявить сговорчивость Петре оказалось нетрудно. Она осознавала серьезность ситуации. Болен Герхарт Пойкерт или нет, он вполне мог поплатиться за прошлое. Подтверждения тому находились каждый день. На самых ярых сторонников нацистского режима полным ходом шла охота. Многих уважаемых жителей Кёльна сажали в тюрьму, а людей, служивших в гестапо и специальных подразделениях СС, мог преследовать буквально кто угодно. Пощады, не говоря уже о помощи, не приходилось ждать ни от друзей, ни от врагов.

День тогда выдался странный. Пока несколько ее коллег весь день дурачились и отказывались браться за любое дело, нашли еще одного человека, прятавшегося в подвале больницы, — его увидели одетые в форму люди. У самой Петры разболелся живот.

Она договорилась встретиться с пациентами из Фрайбурга на вокзале, в зале ожидания. Снаружи народу почти не было. Ни одного автобуса из тех, что обычно отправлялись оттуда. На полу в самом зале ожидания лежало много людей — все спали или дремали. Повсюду — чужие пожитки, перевязанные картонные коробки с бумагами, одеяла, в которые завернули самые ценные или крупные предметы, чемоданы, сумки и мешки. Подходящее место. Петра потребовала, чтобы пришли все симулянты, но говорить хотела лишь с одним. А еще она решила, что говорить будет там, где много людей.

Более многолюдного места, чем это, она и пожелать не могла.

В центре зала на полу устроилась целая семья. Минимум шесть маленьких детей и пара подростков. Лицо у жены морщинистое, встревоженное и уставшее. Ее муж спал. К этой группе Петра подошла и стала ждать. Пара детей, хитро поглядывая, потянули ее за платье.

Петер Штих ее сразу заметил. За ним в паре шагов шли Крёнер с Ланкау. Затем они остановились.

— А где еще двое? — спросила она, быстро оглядываясь через плечо.

Кто-то из детей уселся между ними на пол — округлив глаза, сначала он заглянул ей под платье, а потом уставился на Петера Штиха. Тот был абсолютно спокоен.

— Кто? — спросил он.

— Они сбежали тем же вечером, что и Ланкау. Арно фон дер Лейен и еще один. Не помню, как его зовут.

— Дитер Шмидт! Его звали Дитер Шмидт. Они погибли. Погибли той же ночью, когда сбежали. А что?

— Я вам не верю, а поэтому мне надо знать, сколько вас.

— Нас всего трое, а еще вы и Герхарт Пойкерт. Можете быть уверены.

Она снова обернулась.

— Вот, — произнесла она, протягивая открытый конверт.

Штих вытащил лист бумаги и прочел, не проронив ни слова.

— Зачем вы это написали? — спросил он, приподнимая уголок рта и передавая бумагу Крёнеру.

— Это копия. Оригинал я сдала на хранение вместе с завещанием. Это гарантия того, что со мной и Герхартом ничего не случится.

— Ошибаетесь. Если на нас донесут, мы Герхарта прихватим с собой, вам ясно?

Она кивнула Штиху.

— Вы считаете, что этим письмом мы друг друга удержим?

Она снова ему кивнула.

— Увы, — произнес Штих, секунду переговорив с остальными, — в сложившейся ситуации мы постоянно будем бояться, что с вами что-то случится. Страхование жизни должно быть двухсторонним. Мы вынуждены попросить вас уничтожить оригинал. Нельзя, чтобы он лежал у адвоката.

— А что дальше?

— Взамен можем предложить вам договор. Его вы отдадите на хранение адвокату. С ним у вас появятся уступки. Можем зафиксировать в нем, что мы получим крупную сумму в случае вашей смерти. Если вдруг вы и Герхарт умрете не своей смертью, мы окажемся под подозрением.

— Нет. — Петра отметила, как взбесился Ланкау, когда она замотала головой. — Эту бумагу я храню в другом месте.

— Где? — Штих склонил голову набок.

— Это мое дело.

— На такое мы точно пойти не можем.

Как только прозвучал ответ Штиха, Петра сразу же развернулась и решительно двинулась в сторону выхода. Остановилась она, когда Штих окликнул ее уже в третий раз.

Затем он подошел к ней.

Под любопытными взглядами целой толпы они проговорили весь вечер. Петер Штих принял ее предложение и был очень откровенен, но в то же время даже не попытался скрыть, что и ей, и Герхарту Пойкерту придется поплатиться, если она когда-нибудь злоупотребит его открытостью.

Ему удалось ее успокоить. Как ей было прекрасно известно, все трое, как и Герхарт Пойкерт, были высокопоставленными офицерами СС. Таких, как они, могли приговорить к пожизненному заключению или даже смертной казни, если их найдут и дело дойдет до суда. Все они будут в безопасности, если никто не узнает их настоящих имен. Поэтому им всем — и ей тоже — надо держаться вместе, чтобы Герхарт Пойкерт мог жить дальше. С ее стороны требовалось гарантировать молчание — свое и Герхарта.

Если она выполнит условие, у них было что предложить ей взамен. У Герхарта Пойкерта будет другое имя — то, что предназначалось Дитеру Шмидту.

В таком случае его будут звать Эрих Блуменфельд. Имея острые черты лица, он вполне сойдет за того, в ком течет еврейская кровь, особенно если его светлые волосы покороче сбрить. Пока они будут придерживаться этой версии, с ним ничего не случится. Скоро люди поймут, почему кое-кому из евреев потребовалась психиатрическая помощь. Симулянты подарят ему новую жизнь и впредь обеспечат ему уход.

Ничто не мешало Петре поехать за Герхартом Пойкертом и быть рядом с ним.