Дом алфавита

Проводя экскурсию по клинике, фрау Реман вела себя доброжелательно и много всего рассказала. Брайан вежливо и с интересом кивал и задавал совсем мало вопросов, — кажется, его сопровождающей это очень нравилось. Несмотря на профессиональные знания, большинство понятий психиатрии, которыми так и сыпала фрау Реман, пролетели мимо ушей Брайана. Его эмоции остались в другом месте.

Современная больница. Светлая и радующая глаз, неяркие цвета и улыбчивый персонал. В одном крыле почти все пациенты сидели в общей комнате. Повсюду — телетрансляции финальных соревнований, завершающих Олимпийские игры.

В первом отделении у подавляющего большинства пациентов была сенильная деменция, — как правило, они сидели вялые, накачанные лекарствами, на грудь им стекала слюна. Другие тихо, но непрестанно чесали в паху.

Женщин было совсем мало — и это бросалось в глаза.

Несмотря на удивление фрау Реман, Брайан настоял на том, чтобы посмотреть все палаты.

— Фрау Реман, я такого никогда не видел. Отсюда и мое любопытство. Неужели так бывает?

Заведующая заулыбалась. Она была на полголовы выше всех мужчин, встретившихся им по дороге. Разницу в росте объясняли длинные ноги, однако в немалой степени — прическа, все время грозившая развалиться. Каждый раз, когда Брайан делал ей комплимент, она хваталась за свою невероятную укладку. И вот снова схватилась.

Когда они миновали стойку регистратуры в приемной по дороге в другое крыло, было уже три часа. По обе стороны от входа стояло крепкое и загадочное экзотическое растение, тянувшее ветви к лампе в потолке. Растения не только служили украшениями, но и прикрывали две жуткие вешалки, куда и Брайану тоже пришлось повестить свою верхнюю одежду.

За гигантскими растениями и металлическими вешалками прятался человек — лицо его было покрыто оспинами. Он тихо и размеренно втягивал воздух сквозь зубы. При виде гостя фрау Реман он сжал кулаки.



Лишь когда они подошли к последней палате, фрау Реман позволила себе слегка отвлечься. Ее уже несколько раз вызывали по внутренней связи, однако она почти не обращала на это внимания.

Брайан осмотрелся. Обстановка такая же, как и в предыдущем отделении.

Но пациенты другие. Огромная разница по сравнению с тихой смертью от связанных с возрастом психических заболеваний.

По спине Брайана стекал холодный пот. Больше всего это отделение напомнило ему психиатрическое отделение госпиталя СС. Речь и позы. Ужасная апатия и ощущение оглушенности.

Хоть Брайан нигде не увидел совсем молодых пациентов, их средний возраст вряд ли превышал сорок пять лет. Кто-то на первый взгляд казался вменяемым и любезно приветствовал заведующую, отвечавшую коротким кивком, — прическа вынуждала ее здороваться аккуратно.

А еще были пациенты, на жесты и телодвижения которых явно наложила отпечаток шизофрения. Вялая, странная мимика, запавшие глаза, тревожный взгляд.

Все смотрели телевизор. Большинство уселись в ряд на модных светлых дубовых стульях, некоторые — на разноцветных диванах, а пара человек — в больших, тяжелых креслах с ушами, спинкой ко входу.

Скользивший по телезрителям взгляд Брайана наткнулся на серьезное лицо фрау Реман у переговорного устройства. Сказав кому-то пару слов, она подошла к Брайану и любезно взяла его под руку:

— Простите, мистер Скотт, но нам нужно поторапливаться. Вам придется меня извинить, но нам еще второй этаж осматривать, а там возникли кое-какие обстоятельства, и они требуют моего присутствия.

Несколько пациентов вяло наблюдали за тем, как они выходят из комнаты. Совсем никак не отреагировал лишь один человек. Он неподвижно сидел в кресле с ушами — за годы оно стало его постоянным местом. Он вообще не шевелился — только чуть-чуть двигались глаза.

Его захватило происходящее на экране.





Глава 39




В то же самое мгновение, когда они вышли из комнаты, сидевший в кресле мужчина вернулся к своим занятиям. Сначала он, как обычно, поболтал ногами. Потом растопырил пальцы на ногах, пока они не заболели, сделал глубокий вдох и расслабился. Напряг бедра, пока и они тоже не заболели, а затем — внешнюю часть голени и мышцы бедра. Он по очереди напряг и расслабил мышцы всего тела, а затем начал сначала.

Зернистый экран безостановочно менял цвет. У него перед глазами постоянно злились вспотевшие люди. Он уже в третий раз наблюдал за тем, как одни и те же спортсмены готовятся к одному и тому же забегу. Хлопают в ладоши и вскидывают ноги. У одних было три полосы на кроссовках, у других — только одна. Прозвучал выстрел — во время забега все они дико размахивали руками, сначала вперед-назад, а затем, пересекая черту, поднимая их вверх. Все мускулистые. Особенно цветной. Все тело. От макушки до пяток.

Затем мужчина осторожно встал и высоко поднял руки. Остальные пациенты не сводили с экрана глаз. Его никто не замечал. Затем он вновь начал напрягать мышцы — каждую группу по очереди. Тело у него, как у цветных, сложено гармонично, от макушки до пяток.

Кто-то из бегунов рухнул на газон. Цветных среди них не было, но все — в светлых шортах. Следовательно, у большинства — светлые шорты. Вытягивая руки к потолку в десятый раз, он пересчитал официальных лиц, выстроившихся у ограждения лицом к зрителям. Каждый раз, когда менялся кадр, он пересчитывал их снова. Двадцать два.

А затем он сел и начал все сначала.

Бегуны долго ходили, уперев руки в боки. Этот забег он тоже уже видел. Никто из спортсменов не смотрел друг на друга. У большинства из них — кроссовки с тремя полосками. Лишь один удовольствовался горизонтальной чертой. Затем он посчитал официальных лиц у ограждения. Во время этого забега их осталось мало. Восемь. Он пересчитал их еще раз.

В перерыве между репортажами он снова встал. Наклонился вперед, взялся за лодыжки и потянул верхнюю часть тела к бедрам. Закрыв глаза, он прислушался к звуку в помещении. Зрительский гул сменила тишина, предварявшая появление очередных бегунов. То же самое он видел накануне.

Он с силой потянул за ноги — даже лоб ударился об коленки — и стал считать в обратном порядке. Сто, девяносто девять, девяносто восемь, девяносто семь… Снова выстрел. Продолжая обратный отсчет, он отвел взгляд в сторону — мимо пронеслась общая комната. Лицо человека на стуле рядом с ним смазалось из-за быстрых движений. Все слилось. Смешались цвета, а затем он услышал крик зрителей. Низкий протяжный, гармоничный звук — но слов не разобрать. Выпрямившись, он мельком взглянул на экран, запечатлев целую кучу рук и красок. Вновь закрыв глаза, он стал пересчитывать по памяти головы. Стихали звуки на заднем плане. Во время тренировок всегда наступал момент, когда начинала кружиться голова. Последние тридцать повторов он выполнил на автомате. Торопливо сделав пару вдохов, он снова выпрямился. Мышцы шеи свело судорогой — затем он потянулся к потолку и сел лишь тогда, когда зернышки на экране вновь собрались в картинку.

Он сделал несколько глубоких вдохов — в последний раз он задержал дыхание. Вознаграждение, завершавшее каждый подход. Полная концентрация и покой. Все поры открылись. В эти мгновения общая комната становилась реальной.

Закрыв глаза, он вспомнил в обратном порядке весь подход, каждое движение. Дойдя до начала, он услышал за спиной шаги посетителя. Он вспомнил каждое движение.

У ботинок незнакомца жесткая подошва. Семенящая походка — шаги часто стучали по полу. Когда заведующая подошла к переговорному устройству, он стоял не шевелясь. А потом они опять заговорили.


Мужчина в кресле с ушами быстро свел колени, его взгляд расплылся. Выдохнул через рот и снова набрал воздуха в грудь, сделав резкий, глубокий вдох. Они поговорили. Теперь, когда он стал вспоминать, произнесенные обоими звуки показались назойливыми и резкими. Открыв глаза, он увидел новую партию бегунов, сосредоточенно готовившихся к старту. У пятерых — кроссовки с тремя полосками. У двоих — всего одна. Затем он пересчитал официальных лиц у ограждения. В этот раз — только четверо. Пересчитывая в третий раз, он задышал быстрее и поднял взгляд.

Некоторые слова не желали уходить из памяти.

Вновь посмотрел на экран, он опять начал болтать ногами. На этот раз половину программы он пропустил, встал с кресла и обхватил лодыжки. Услышав в коридоре шаги, он разжал руки и резко выпрямился. За этими занятиями его не поймали ни разу.

Лишь когда рябой сел рядом с ним, он пошевелил головой. Он позволил гостю провести рукой по своей спине и, как раньше, сосчитал, сколько раз. На этот раз его гость вел себя тише, чем обычно.

— Пойдем, дружок, — сказал он. — Поедем к Герману Мюллеру. — Затем он сжал его руку. — Пошли, Герхарт, кофе выпьем.

В первый раз за много лет Джеймсу показалось, что имя какое-то не то.





Глава 40




Лишь идя по тропе Штадтгартена, Брайан сообразил, что цветы, предназначавшиеся для могилы Джеймса, теперь стоят в кабинете заведующей Реман. После перерыва в экскурсии она вела себя гораздо сдержаннее, и это было заметно.

Через несколько минут они попрощались.

Вся затея оказалась напрасной. Ему так и не удалось ничего разузнать о Крёнере, или Хансе Шмидте, как он себя теперь называл. Ему так и не представилась возможность задать нужные вопросы. Попытка установить связь между финансовой поддержкой и ответами на вопросы полуличного характера была бы опрометчивым поступком. Удивленная фрау Реман мгновенно заподозрила бы неладное. А скоро это и до ушей Крёнера дошло бы. Брайану такое было не нужно.

В свое время он заглянет к рябому в гости.

В конечном счете визит в клинику был бессмысленной затеей. Напрасно потраченное время.

Уже на площади у парка Брайан, наклонившись, сорвал цветок — длинный, какой-то жалкий, похожий на крапиву и уже наполовину отцветший; выдрал он его с корнем, и неудовольствия сторожа парка это не вызвало. Он поправил лепестки. Невзрачное растение говорило о его тоске и намерениях лучше, чем любой букет.

Очередь на канатную дорогу ему показалась бесконечной. Кабинку покачивало, и его затошнило. Дурнота еще не прошла, когда он, следуя указаниям Петры, наискосок пошел к колоннаде по дорожке из брусчатки. Подобно некоему анахронизму, в склон холма врезались искусственные греческие колонны. Окружали их низкие стенки с металлическими перилами.

Несмотря на благие намерения, сооружение выглядело уродливым и запущенным. Унылая затхлость — атмосфера и предназначение этого места в высшей степени соответствовали друг другу.

В Германии военные мемориалы, как правило, не отличаются анонимностью. Гигантская угловатая колонна, стоящая внизу, служила тому превосходным доказательством. Со времен Первой мировой войны мемориал отдавал долг павшим, а часть колонны — из чисто практических соображений — осталась без гравировки. Пройдет всего пара десятилетий, и Вторая мировая война даст случай использовать предусмотрительно оставленное место. Можно было только надеяться, что больше места не понадобится.

Подобные памятники стояли повсюду. И общей у них была одна черта: по ним было абсолютно ясно, зачем их ставили. Поэтому Брайан удивился тому, что, даже обойдя колоннаду несколько раз, не нашел нигде даже какой-нибудь мелкой латунной таблички или любого другого указания на причину возведения этого сооружения или на присутствие захоронения.

Сев на корточки, он долго отдыхал, уперев руки в бедра. Затем опустился на колени и взял горсть земли.

Влажной и темной.





Глава 41




Ровно сорока пятью минутами ранее тот же путь наверх проделала широкая и тяжеловесная фигура.

Шагая по зарослям, Хорст Ланкау дышал с трудом. В последний раз он был здесь по меньшей мере пять лет назад, а до этого — очень давно. Эти колонны повидали немало мгновений любви. Если бы Ланкау вырос в городе, он бы наверняка по-другому относился к этому месту.

Сейчас он его ненавидел.

Целых три лета его старшая дочь Патриция вздыхала по юноше, чья семья, к несчастью, имела обыкновение проводить пару недель своего скромного отпуска в кемпинге к югу от Шлоссберга. От хлопающих на ветру палаток сладкая парочка, очевидно, взбегала по лестнице от ворот Швабертор и шла дальше по тропинке к греческим колоннам, где теперь оказался Ланкау.

Третье лето, проведенное вместе с его дочерью, стало для юноши последним во Фрайбурге — больше Патриция о нем не заговаривала.

Ланкау застал любовников на месте преступления. Так сказать, со спущенными штанами, и с тех пор парень вряд ли сможет что-нибудь подобное сотворить. Ланкау это дорого обошлось, но родители парня удовлетворились возмещением ущерба.

Этот глупец хоть образование получит.

Теперь-то Патриция замужем, а остальные две дочери слишком умны, чтобы подобное повторить.

Его сын мог делать что хотел.

О том, что есть и другие люди, регулярно ищущие приключений на платформе, составлявшей крышу колоннады, где он теперь находился, красноречиво свидетельствовали углы: использованные презервативы валялись у стен.