Дом алфавита

— Не переживай, Ланкау. Место отличное. В три часа школьники оттуда уйдут. В такое время в сентябре у колоннады ни души не будет. Сможешь спокойно отомстить.

Старик опять засмеялся и обмакнул печенье в кофе. Субботняя радость, которая его врачу не понравится. Крёнер все это по своему сыну знал. Диабетики часто не слушаются.

— А пока, Вильфрид, отправь обе ваши семьи куда-нибудь на выходные. Предлагаю встретиться в «Даттлере» в пять часов, когда все кончится. От трупа вместе избавимся. Эту проблемку я решу. Но пока что нам делать нечего. А для тебя, Вильфрид, есть еще одно срочное дельце.

Крёнер рассеянно на него посмотрел. Он на минуту отвлекся, раздумывая, что сказать жене. Она начнет задавать вопросы. Петер Штих накрыл его руку своей:

— Прежде чем что-то делать, Вильфрид, навести Эриха Блуменфельда.





Глава 38




Радость и тоска, напряжение и облегчение, страх и смелость — на Брайана непрерывно накатывались совершенно противоположные чувства. Сначала он задыхается и жмурится — и вот уже, открыв рот, дышит полной грудью.

От слез расплывались контуры предметов.

Джеймс не справился. Он не удивлялся — скорее жаловался.

Не ослабевало ощущение, что он совершил предательство.

— Ты могилу видел? — спросил по телефону Уэллес.

Брайан даже мог представить его недоверчивый взгляд.

— Еще нет.

— Но ты знаешь, что он умер?

— Да, так медсестра сказала.

— Но ты же еще не видел могилу! Я доработаю выходные, как мы договаривались?

— Поступай как знаешь, Кит. Думаю, мы своей цели достигли.

— Ты думаешь. — Кит Уэллес подчеркнул оговорку Брайана. — Ты не уверен?

Брайан вздохнул:

— Уверен? — Он потер затылок. — Да, вполне. Я тебе сообщу, когда что-то узнаю.

На Брайана недовольно поглядывали официантки. Телефон-автомат перекрывал им путь из кухни в зал. Все они кивками показывали на объявление на стене: Брайан его не понимал, но предположил, что оно перенаправляет посетителей к телефонам-автоматам на первом этаже универмага. Брайан пожимал плечами всякий раз, когда они, качая головой, протискивались мимо с полными подносами. У него уже третий звонок. Или, вернее сказать, попытка.

Позвонив несколько раз, он был вынужден признать, что дома, в Кентербери, он Лорин не застанет. Судя по всему, она поехала к Бриджет в Кардифф.

Следующий разговор — с Мюнхеном. В Олимпийской деревне его не искали. Разговор вышел короткий. Говорили только о победе в женском пятиборье. Вероятно, все заслонил триумф. Мэри Питерс волшебным образом всего на один балл преодолела рубеж в 4800 очков. Сенсация. Мировой рекорд. Несмотря на возникающие в ходе беседы паузы, ни одна из сторон не коснулась недавних трагических событий. Об осквернении Игр уже прекратили говорить, кричать и писать, хотя жертв даже не успели похоронить. Таков спорт. Полная концентрация.

Когда он оказался у входа в бар на Мюнстерплац, у него ужасно громко и быстро колотилось сердце. Бар почти полон. Брайан не видел никого, кроме Петры. Села она прямо у двери, выходящей на площадь, и, не сняв верхнюю одежду, тянула из большого бокала пиво. На бокале застыла пена. Значит, она его ждала. Поэтому не страшно, что он пришел раньше.

Без десяти два.

Когда стали бить часы, она лишила его последней надежды. У Брайана задрожали губы. Петра смотрела в стол, качая головой. Недолго посмотрев на него, она накрыла его руку ладонью.



Таксист переспросил три раза, прежде чем понял, куда Брайану надо. Он уже пожалел, что не остался с Петрой: могли бы вместе попытаться осознать прошлое. Но по-другому он не мог.

Ему надо было уехать.

Она подтвердила, что Герхарт Пойкерт мертв. Потрясение снова накатило быстро. Джеймса похоронили в общей могиле на мемориальном кладбище. Брайан практически впал в ступор. Во время бомбардировки 15 января 1945 года погибло немало людей. Многих даже не опознали. Эта мысль только теперь пришла ему в голову. Джеймса похоронили без имени, без надгробья и без знаков отличия. И это хуже всего.

Ясно вспомнились беседы с капитаном Уилкенсом — из-за них госпиталь атаковали бомбардировщики союзников.

Мучительно ясно.

Когда Брайан наконец оказался на аллее и увидел побитый «фольксваген», который накануне запарковал перед больницей Святой Урсулы, внутри у него все перевернулось.

Когда в напряженной ситуации приходится испытывать свое терпение на прочность, все люди реагируют по-разному. Брайан хорошо помнил, что Джеймсу в таких ситуациях всегда хотелось спать и он старался где-нибудь прилечь. Так всегда было, когда они отдыхали перед вылетами, — то же самое происходило в былые дни, во время экзаменов в Итоне и Кембридже. Не раз суровому экзаменатору приходилось приводить спящего Джеймса в чувство, чтобы тот мог сесть возле покрытого зеленым сукном стола.


Прекрасная способность — можно только позавидовать.

Но с Брайаном такого никогда не было. Ожидание вызывало у него тревогу. В мучительном ожидании он без конца подскакивал и снова садился. Ему хотелось размять ноги, выйти на воздух, полистать учебник, помечтать о свободе. Хоть что-то сделать.

Впервые его одолело это чувство. Охватила лихорадка ожидания. Оставался еще час до того, как он поднимется на Шлоссберг и увидит могилу лучшего друга. Во время ожидания править им будут тревога и необдуманные порывы. В непростой ситуации он начинал нервничать.

Он еще раз посмотрел на побитый «фольксваген». Он стоял неровно по отношению к другим запаркованным на улице машинам. Хоть в это было и трудно поверить, машина стала еще грязнее. Буквально не осталось не покрытого пылью места. Из черной машина стала серой.

Теперь надо отогнать «фольксваген» к маленькому бару у моста через железную дорогу, чтобы его забрал прежний владелец, как они и договаривались.

Опираясь руками на крышу «фольксвагена», он посмотрел через дорогу, в сторону больницы Святой Урсулы. Он даже не заметил, как почернели рукава. В окнах зданий напротив горел свет.

Как и у всех психиатрических лечебниц, у больницы Святой Урсулы, разумеется, были свои секреты. Вот бы оставалась надежда, что один из них — Джеймс. А теперь он знал: этого быть не может. А вот рябой, убийца Крёнер, напротив, был составляющей этого места. Неизвестной составляющей. И мог оказаться кем угодно.

«Фольксваген» слегка затрясся, когда Брайан стукнул по крыше. Решение он принял быстро.

Ожидание свое дело сделало.



Заведующая фрау Реман появилась через несколько минут. Упрямый санитар пытался его выгнать. Но Брайан предъявил ему букет, тем самым расчистив путь к приемной фрау Реман. Глядя на букет, из-за жары уже начавший вянуть, Брайан порадовался собственной находчивости.

Цветы предназначались для могилы Джеймса.

Приемная была абсолютно пуста. Ни единой бумаги. Брайан одобрительно кивнул. Единственной безделушкой в комнате оказалось фото молодой женщины, смотревшей в камеру поверх макушки маленького темноволосого мальчика. Поэтому Брайан решил, что секретарь фрау Реман — мужчина, и ждал с ее стороны самого худшего.

Он оказался прав, но лишь отчасти.

В жизни фрау Реман оказалась столь же неприступной, как и в телефонном разговоре. Она изначально решительно настроилась выставить Брайана за дверь. Она уже собиралась вежливо его вывести, но Брайан резким движением всучил в ее протянутую руку букет — она ненадолго утихомирилась, а Брайан успел сесть на краешек секретарского стола и одарить ее широкой, но категоричной улыбкой.

Надо вести переговоры — тут Брайан специалист, хоть сам понятия не имел, какую цель он преследует, да и какие у него мотивы — тоже.

— Фрау Реман! Простите меня! Должно быть, я неправильно понял мистера Макриди. Мне в отеле от него сообщение передали, что первая половина дня вам не подходит. Я решил прийти после обеда. Мне уйти?

— Да, спасибо, мистер Скотт, я была бы вам очень за это признательна.

— Жаль, раз я тут. Комиссия будет очень разочарована.

— Комиссия?

— Да. Нам ведь, разумеется, прекрасно известно, что ваша клиника работает согласно лучшим управленческим принципам. И тем не менее я уверен — а вы, фрау Реман, со мной согласитесь: от финансовой поддержки ни одна организация не откажется.

— Финансовой поддержки? Не понимаю, о чем речь, мистер Скотт. О какой комиссии вы говорили?

— Я сказал комиссия? Ах да, это сильно сказано: ее еще не создали; назовем это комитетом комиссии. Это более подходящее выражение.

— Вот как. — Фрау Реман кивнула. — Комитет комиссии.

Даже властной заведующей овладело любопытство.

— И вы в этот комитет входите, мистер Скотт?

— Ну да, меня выбрали. Я, если можно так выразиться, своего рода председатель. В комитете у всех примерно одинаковые полномочия. Может, будем меня представителем называть?

— Да, конечно, мистер Скотт, если вы считаете, что так лучше.

Брайан разволновался. Обольщение стоявшей перед ним худощавой женщины само по себе сыграло роль терапии. Он посмотрел на часы. Половина третьего. Теперь он не успеет запарковать «фольксваген» перед баром хиппи.

— Да, речь о фонде Европейского экономического сообщества, его как раз учреждают — позволю себе заявить, что это вот-вот случится. Все частные клиники, такие как ваша, фрау Реман, могут претендовать на весьма серьезное финансирование.

— Ах да, Европейское экономическое сообщество! — неуверенно произнесла она. — М-да. Кажется, я про это где-то читала.

Актриса из фрау Реман никудышная.

— Говорите, вы в комитете состоите. Мистер Скотт, а когда учредят комиссию? То есть когда примут решение о выделении средств и размере суммы?

— О, решить будет непросто. Отчасти это зависит от членства некоторых стран после Нового года, а отчасти — от нашей работы. Всегда есть какие-то препятствия. Глупые мелочи, которые все портят и тормозят. Взять, например, Макриди. Он нас слегка запутал, верно?

Сидевший Брайан наклонился к ней — его лицо оказалось почти на уровне с ее угловатыми плечами.

— Признайтесь, фрау Реман. Вы не хотите мне рассказывать, что для вас это все новость? Меня это удивляет.

— Да, тут я должна вам признаться.

Фрау Реман как-то неловко рассмеялась. Брайан понял: она в его власти.