Долина колокольчиков

— Ты же нас точно туда привел, снуи? — на всякий случай уточнил Голден-Халла, взглянув на фею. — А то, говорят, в вашем роду высоко ценится плутовство, — прищурился он, вспоминая коварный нрав духов снега.

Снуи вытаращил глаза, мол, как вы могли подумать иначе?! — и яростно замотал головой. Я даже испугалась, не оторвется ли она.

— Верим мы, верим тебе! — успокаивающе сказала я, поднимая вверх руку уже со вторым имаграфом.

Но снуи в его нежно-оскорбленной невинности уже было не остановить. Он оказался до пепла обидчивым, этот мелкий!

Негодующе пискнув, дух стрелой-самоубийцей сиганул к сундуку и вгрызся в замок на крышке, как жук-короед после зимнего голодания. Еще до того, как Берти успел сбить его прицельным щелчком, он закончил свое черное дело, и крышка откинулась.

И десятки колокольчиков внутри — они лежали на атласных шелковых подушечках — нестерпимо зазвенели, каждый на свой лад — громко, невыносимо громко, эхом распрыгиваясь по всей спящей лощине… По спящим гигантам. По спящим гигантихам. Гигантишкам…

Праховы будильники в безмятежной дотоле долине.

Имаграф в моей руке глухо хлопнул.

Чуть позже, вечером того же дня, я рассмотрю получившееся в нем изображение — и долго буду нервно хихикать. Ибо картина вышла незабываемая: я стою с открытым ртом и полным пониманием того, что сейчас случится глобальный трындец; Голден-Халла, как лиса, прыгает на сундук, надеясь его поскорее заткнуть и захлопнуть; снуи висит в воздухе, гордо уперши тонкие ручки в осиную талию и задрав подбородок — «Я же сказал, что не вру!»; а вокруг нас холмы — то есть великаны — медленно открывают глаза…

И глаза эти светятся ну очень недобро.

Никто ведь не любит внезапных пробуждений.

И воров.

— Спасибо, снуи! — с таким непередаваемым чувством сказал Берти, что я прямо услышала, как стыдливо замирает сердечко снежного духа. Хорошо, что оно вообще не остановилось от таких «спасибов».

Я срочно пихнула имаграф в карман, сграбастала феечку в кулак, пробормотав ей нечто утешительное, и под десятком немигающих снежных взглядов бросилась в сторону моста. Голден-Халла — следом.

Холмы начали шевелиться…

Трещала ледяная корка, укрывавшая великанов, как одеяло. Скрипел снег под пробуждающимися гигантами. Испуганно разбегались по небу немногочисленные облачка: не хотели, чтобы их дырявили макушками.

Вся-вся Лощина Предсказаний ворочалась и потягивалась после сна, а мы с Берти, как две блохи, скакали прочь к заветному ущелью.





Глава 12. А вот и великаны!




— Хорошо бегаешь! — на ходу оценил детектив, быстро опередивший меня на прямой дистанции. Еще бы не опередил — с такими-то длиннющими ногами!

Я не стала отвечать: берегла дыхание. Вдруг солнечную долину скрыла густая синяя тень. Кобальтовый след кого-то очень высокого, поднявшегося за нами во весь рост. Судя по масштабам синевы, это был Великан Великанов, Царь Гигантов, Снежный Исполин или не знаю, как там правильно назвать самую крупную особь из их немногочисленного населения.

Прахов прах!

Окажись этот дядя в Шолохе — он поспорил бы ростом с Ратушей!

Обладатель тени исторг дикий рев голодного, невежливо разбуженного человека. Я громко сглотнула, но решила, что не буду оборачиваться. Зачем? У меня живое воображение, и так все прекрасно рисует, может, даже переплюнет оригинал по кошмарности!

А вот Голден-Халла в нескольких метрах впереди вдруг встал столбом и оглянулся. Брови сыщика уползли высоко-высоко по светлому лбу.

— Фью! — сказал он. — Тормози, госпожа Ловчая!

Я как-то сразу воспряла духом, решила, что меня ждет хорошая новость: например, сейчас окажется, что этот великан — друг сыщика (уж в чем-чем, а в коммуникативных способностях Берти у меня уже нет сомнений). И по этому поводу нас пригласят на обед, а не главным блюдом к обеду.

Но увы. Попутчик обреченно-радостно продолжил:

— Торопиться бессмысленно! От него мы все равно не убежим. Как у тебя с принятием неизбежного, м, госпожа Ловчая? Давай споём: «Ом-м-м…»

И пока я стояла с распахнутым ртом: это еще что за неуместная благость? — детектив плюхнул сундук на сугроб и выхватил из кармана пальто щепоть какого-то черного порошка. От низкого вибрирующего голоса Берти порошок зашевелился, будто танцуя.

Я все-таки рискнула воровато оглянуться («Ох ты е-е-е-е-ежик, вот это громада! И клыки-то, клыки какие нечищеные! Не, не буду смотреть, страшновато»), а Берти меж тем сменил «ом» на заклятье и сыпанул порошок на снег.

Волшебная смесь тотчас вспыхнула жарким огнем и собралась в единый клуб пламени. Он, в свою очередь, стремительно стал топить бесконечную мерзлоту, уходя куда-то вниз, прорубая хорошенький вертикальный тоннель шириной метр.

— Ныряем! — емко приказал Голден-Халла, вновь хватая сундук и солдатиком прыгая в получившийся колодец.

Я только сдавленно охнула: он же так свой костер догонит!.. Решил сгореть заживо? Псих!

Но поскольку из тоннеля не доносилось удивленных воплей прожаренного Голден-Халлы, а вот за спиной у меня опять раздался негодующий рев гиганта, я последовала сомнительному примеру. И, выдохнув, прыгнула за сыщиком.


…С ума сойти, какая же толща снега наросла в Лилаковых горах за тысячи лет их колдовского, мороженого бытия! Я пролетела метров пять, не меньше, прежде чем шлепнулась аккурат на саусберийца.

— Ух! — крякнул Берти, ставший еще чуть сильнее похожим на кляксу.

— Лечить? — я мгновенно оценила обстановку.

— Не, пока нормально, — прохрипел сыщик.

А его огненный шар-костер уже вовсю от нас улепетывал, выгрызая горизонтальный тоннель. Никогда не бы не подумала, что мои каникулы обернутся работой снежного крота на полставки!

Где-то наверху раздался удивленно-обиженный рев великана. Тотчас резко стемнело… Я задрала голову и увидела, как над нашим колодцем склоняется огромное лицо, и к дыре прислоняется любопытно-голодный великаний глаз. Гигант пару раз озадаченно моргнул.

Мы с Берти ему помахали.

Зрачок на глазу расширился от удивления, вдалеке раздался урчаще-непонимающий «Эм-м-м?». А потом глаз сменился носом, втянувшим воздух так резко, что нас чуть не унесло наверх: пришлось вцепиться друг в друга, снуи и тяжеленный сундук. А за носом пришел черед указательного пальца, который полез в колодец, будто в ноздрю…

— Сматываемся! — ахнула я.

И мы шустренько поползли вслед за летящим костром, буравящим снег впереди. Великану, судя по всему, быстро надоело ковыряться, он ушел; но мы не стали выкапываться: решили подождать до самого ущелья.

Ползти под снегом было утомительно, но интересно. От костра Голден-Халлы по голубым стенкам прыгали алые всполохи, снег таял, растекаясь будто сахарной патокой, было очень тепло. И немного страшно: вдруг великаны решат попрыгать (сделать зарядку поутру), и наш тоннель обрушится нам на головы? Но пока все было хорошо.

Иногда мы останавливались отдохнуть: гасили костер, ложились в рядок и снуи мельтешил между нами на роли светильника. Берти сверял направление нашего движения с компасом. А я еще дважды нападала на него с ножом, чтобы исподтишка — заодно с лечением — накачать халявной энергией-унни. Ведь огненное заклинание растапливало силы сыщика почти также эффективно, как снег.

Меня сильно смущала эта безумная последовательность: сделай человеку хуже, чтобы сделать лучше. Но сам Берти смеялся и называл это «инвестицией», с любопытством глядя на то, как я, морщась, режу ему запястья (всегда поперек, не волнуйтесь).

— Только заживляй как следует, ладно? У меня и так многовато шрамов, — посетовал сыщик.

— Так шрамы же украшают мужчину?

— Вот-вот! — горячо закивал Берти. — А если я стану еще симпатичнее — это будет совсем нечестно. Стыдно, неловко и негуманно по отношению к остальным представителям моего пола. Мне бы не хотелось окончательно лишать их женского внимания.

— Хвастун Голден-Пава, вот кто ты такой, — фыркнула я.

— Павы — это павлины-девочки, вообще-то.

— Зато как на фамилию легло!

Снуи, сидевший на снегу, тяжело вздохнул, закрыл голову руками и осуждающе затрепетал крылышками. Судя по всему, дух снега уже устал от нашего с попутчиком бесконечно трепа на грани безумия, но мне нравилось так болтать. Словесные перебранки с Берти были чем-то похожи на игру во фларакет — еще один популярный у нас вид спорта. Не командный, в отличие от тринапа, а для двоих: берете две легких ракетки с сетками, находите полянку пошире — и перебрасываетесь пестрым воланчиком, ловя удовольствие в том, как высоко и красиво он взлетает под небеси.

Я продемонстрировала сыщику идеально зажившую кожу и, заодно, вновь наполненные маг-браслеты:

— Сделано в лучшем виде! А где у тебя шрамы?

— Вот, — он опустил шарф и показал тонкую белую леску, бегущую поперек шеи. — И вот, — открыл обе ладони, исчерченные какими-то крестами, — И на спине очень много, но их я тебе вечером покажу, в таверне, — он подмигнул.

— Старые шрамы я залечить не смогу, Голден-Халла, — после паузы я с сожалением покачала головой. Сыщик широко улыбнулся и пожал плечами:

— Ну, может, просто любопытно станет?… Так, ползем дальше!

— Ползем!

И мы поползли…





* * *


Наконец пришлось вылезать на поверхность. Это оказалась интересная игровая задачка: шар-костер нужно было вести наверх так, чтобы получались ступеньки — иначе бы мы ни за что не смогли подняться по скользким отвесным стенам колодца.

Наверху было тихо и пусто. Гребень горы отделял нас от великаньей лощины: оттуда доносились вибрирующие голоса, но уже без оттенка прожорливой ненависти. Интересно, как великаны восприняли инцидент с нашим появлением? «Две очень вредных мухи?». «Муравьи-приключенцы?». «Трусливые самоубийцы или Бегливая Еда На Ножках?».

Перед нами снова разверзлось Волчье ущелье: всё золотое, солнцем залитое сверху, и неразличимо-синее внизу. Сероватый полумрак затягивал далекое дно. Подвесной мостик, свет моих кошмаров, все так же скрипуче раскачивался в пустоте перед нами.

Берти искоса глянул на мою сосредоточенно-траурную физиономию.

— Хочешь, принесу тебе дорожный указатель с той стороны? Поломаешь, успокоишься? — заботливо предложил он.

Я с сожалением отвергла эту идею и пообещала быть умницей. Мы ступили на мост: сначала Берти с сундуком, потом я, обеими руками схватившись за перила-веревочки. Архитектурное чудо поприветствовало нас сиплым скрипом, но моё сердце на сей раз даже не стало уматывать в пятки. Осталось на месте. Привыкло, видимо.

Впрочем, я рано радовалась.