Долина колокольчиков

Мы не прошли и половины пути, как вдруг земля затряслась.

Один из великанов решил прогуляться к ущелью, и каждый шаг его вызывал страшную вибрацию всего, включая мостик.

— Давай поторопимся, — оглянувшись, сказал Голден-Халла, и по его неожиданно спокойному, ровному голосу я поняла, что дело запахло жареным.

И припустила вперед. Но поздно.

Великан сделал еще несколько шагов — все убыстряющихся — появился из-за горы и одним огромным ликующим прыжком приземлился на самом краю ущелья. Что-то всхлипнуло, хрустнуло, и… Выдранные с корнями опоры моста весело полетели в пропасть вместе с доброй частью скалы. И мост, конечно же, тоже. И мы вместе с ним.





* * *


Глава 13. Дочь времени




Я вцепилась в веревки так, как не цеплялась ни за что и никогда ранее. Из-за рывка при падении я резко съехала вниз, до ближайшей перемычки, содрав кожу с ладоней и исторгнув такой вопль, что даже великаний хохот по сравнению с этим показался скромным вяком.

Великан тотчас удрученно заткнулся.

Ногами я отчаянно молотила на пустоте: доски моста, составленные почти вплотную, безнадежно-скользко болтались внизу, и мне никак не удавалось зацепиться за них круглыми мысками сапог.

В этой отнюдь не праздничной ситуации радовали две вещи.

Во-первых, мимо меня до сих пор не пролетело никаких рыжих людей, а значит, Голден-Халла тоже держится. Где-то там, выше. И сундук мне в голову не стукнул: получается, сыщик и его каким-то образом сохранил.

Во-вторых, вандал-великан был так обескуражен устроенным им «скалопадом», что теперь лишь завороженно пялился вниз ущелья, не предпринимая больше никаких вредительских инициатив. Более того, он, как-то удивленно и разочарованно угукнув, попятился и вскоре вновь скрылся за гребнем… Типа, это не я. Меня тут и вовсе не было.

Возможно, мы напоролись на великана-ребенка.

Не берусь судить.

Мы остались втроем — считая снуи, который, истерично и сочувствующе вереща, наворачивал вокруг меня головокружительные спирали. Камнепад кончился. Ущелье предвкушающе примолкло в ожидании новых жертв, на сей раз — органических.

— Ловчая! Ты там как? — заорал сверху Берти.

— Плохо! — честно призналась я. — Я не умею подтягиваться!

— Ну уж на грани жизни и смерти-то можно подтянуться, хей! — не понял он.

— Нет, нельзя! — с сожалением ответила я. — Я бы хотела, но…

Но это правда: мои мышцы были просто не в состоянии выволочь меня наверх. К тому же, речь шла не столько о подтягивании, сколько об эдаком обезьяньем навыке вскарабкивания на одних руках. Который у меня напрочь отсутствовал.

Вот прах.

— Халла! Похоже, я сейчас упаду! — вынуждено признала я десять секунд спустя. Сверху доносилось какое-то сопение.

— Не-не, — воспротивился попутчик, чей голос прозвучал неожиданно близко. — Не надо.

— Слышите, руки? Не надо! — сурово обратилась я к своим дрожащим пальцам, уже готовым разомкнуться вопреки любым инстинктам. Веревки были слишком узкие, неудобные, чтобы держаться.

Неожиданно мне по голове заехали сапогом.

— Хватайся! — бодро крикнул сыщик.

Я задрала лицо и носом встретилась с гладкой зачарованной подошвой. Выше располагались ноги детектива, а потом и весь детектив, в одной руке сжимающий — помимо веревки — еще и сундук. Мыски его сапог — острые, слегка загнутые, идеально пропихивались между досок. Роскошь, мне недоступная.

— Да ладно! Ты меня не вытащишь! — я поразилась его самоуверенности и на минутку даже перестала паниковать.

— Но попробовать-то стоит! — не согласился попутчик.

Эдакий Лифт Голден-Халла…

Выдохнув для смелости, я перенесла одну руку с веревки на щиколотку Берти. Потом вторую. И… Да, доска, за которую цеплялся сыщик ногами, отломилась.

— АААААААА!!!! — на сей раз завопили мы уже хором, а снуи солидарно пискнул и закрыл глаза ручками.


Пока мы сдавленно ругались (я пыталась дотянуться обратно к веревкам, Берти — опереться на какую-нибудь другую доску), неподалеку послышался птичий вскрик — как будто слегка удивленный. И отдающим эдаким, знаете, благодушным благополучием.

Что-то вроде: «Ничего себе! Это что тут случилось, пока меня не было?» в ответ на то, что у тебя дома неожиданно обнаружилась корова, припаркованная в коридоре.

Я вдруг вспомнила о крупном птичьем гнезде в ущелье, которое мы наблюдали по пути сюда…

— Сольвегг! — ахнула я, взбодрившись. — Давай как-то привлечем его внимание?!

Сыщик не стал отвечать мне. Вместо это он… запел. Точнее, заговорил: но на том самом мелодичном птичьем языке, что гораздо более похож на средневековую балладу, чем на стандартное: «Прием-прием, спасите, умираем!».

Птица что-то ответила, вежливо-недоуменно. И, судя по звуку, подлетела поближе. Берти продолжил певуче с ней общаться. С каждой новой фразой вся наша конструкция: сыщик, сундук, снуи и я — легонько сползали в пропасть.

Судя по долготе и пространности диалога, Берти и птица уже вышли на уровень философских разговоров в пять утра.

— Может, сначала она нас спасет, а потом полюбезничаете?! — наконец не выдержала я, и так уже не верившая, что вообще в состоянии столько провисеть.

Вот уж воистину: адреналиновое чудо.

— Проблема в том, что сольвегга не хочет спасать тебя, — вежливо пояснил сыщик, прервав беседу с птицей.

— Что?! ПОЧЕМУ?!

— Ты не рыжая. Она рыжая, я рыжий, а вот ты — нет.

— Какого праха!..

Возмущению моему не было предела.

— Ну как бы она Дочь Огня, я — Сын Огня. А вот ты, по мнению птицы, Дочь Времени. А сольвегги не любят Время, говорят, у него дурной нрав, что бы это ни значило.

— Я ему не дочь, эй! Просто под руку попалась, случайная знакомая, жертва обстоятельств! А вот про нрав: подписываюсь!!! — возмутилась я, изворачивая шею и глядя на оранжевую птицу, уже зависшую в воздухе рядом с нами.

Анатомия сольвегги позволяла вот так замирать: как колибри, стрекозе или банши. Размах крыльев у нее был столь велик, что можно устраивать пикник, причем особо не жадничая в плане места.

— Э-э-э? — не понял Берти. — Так в словах птицы есть смысл?

— Курлум-пум-пум! — меж тем смилостивилась сольвегга и — ну наконец-то! — подставила спинку так, что мы по очереди на нее сползли.

А потом вцепились задубевшими пальцами в разноцветные пушистые перья (к счастью, понатыканные глубоко. И крепко). И сольвегга вместе с нами взлетела над ущельем, сделала барственный экскурсионный кружок, сопровождаемый благостным щебетом, а потом плавно опустила нас на снег.

Берти снова что-то вежливо пропел ей. Затем толкнул меня в бок:

— Повторяй за мной!

И я певуче повторила следующие несколько фраз. Судя по тому, как скривились и птица, и сыщик, выступила я фигово, что было ожидаемо: уж с чем-с чем, а с музыкой у меня всегда были проблемы. Люблю ее невероятно, но сама могу исторгнуть разве что вопли в каждой из октав — сообразно ужасу ситуации.

Так сказать, спец по ситуативным концертам.

Впрочем, тяжко вздохнув, сольвегга всё же кивнула, отвернулась и упорхнула прочь…

— Что я хоть сказала-то? — спросила я сыщика, когда мы снова остались в нашем уже привычном составе.

— Перечислила кучу синонимов слову «огонь».

— М-м-м?

— Пообещала задать жару Времени. Сама — потрясающе зажечь в вечеринко-развлекательном смысле. Раздуть искру внутри себя. И покраситься в пламенно-рыжий — хотя бы прядь, хотя бы на денек, — Берти заговорщицки улыбнулся. — В общем, принести в мир побольше огня. Чтоб сольвегге было повеселее: она не дурынд спасала, а миссионерствовала, так сказать.

Я удивленно засмеялась.

Интересная плата за спасение!

— Ну что, теперь всего-то двадцать километров пешком — и миссия закончена? — вздохнула я, глядя на махрово-снежные, пронзительно-белые полуденные снега впереди.

— Если постараемся, то к ночи дойдем до нашей призрачной деревни, — согласился сыщик.

Но он, конечно, ошибся: мы не дошли.





* * *