Длинные версты

– Отдельный батальон морской пехоты является подразделением регулярных частей Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Так что поздравляю, господа, мы – красные.

Невоздержанный прапорщик на это известие витиевато выматерился, а Малышев лишь скрипнул зубами, глухо сказав:

– Ясно… детей только не трогайте. Душевно прошу. Тем более что они все были на казенном коште. То есть дворян там нет…

Судя по реакции, ерничество с поздравлением было явно излишним и меня как-то не так поняли. Поэтому, подняв руки, попытался исправить положение:

– Стоп! Никто никого трогать не собирается. Не для того гайдамаков били, чтобы и вас рядом положить. Тем более что врагами вас не считаю. И кстати, что за дети?

Поручик несколько секунд недоверчиво смотрел мне в глаза, но видно поняв, что прямо сейчас их стрелять не будут, пояснил:

– С нами идут одиннадцать воспитанников Проскуровской кадетской школы. Возрастом от десяти до двенадцати лет. И двое преподавателей из этой школы.

Стоящий рядом комиссар, на это растерянно пошлепав губами, культурно спросил:

– Э-э… вы идиоты? Ребятишек-то зачем с собой тащите?

И Малышев поведал историю о том, что в Проскурове была кадетская школа, относящаяся к Одесскому кадетскому корпусу[36]. И до начала восемнадцатого года там все было нормально. Даже создание Украинской Народной республики на ее существовании почти никак не сказалось. Правда, часть учеников разъехались по домам. Ну а потом, постепенно, началось то, что я наблюдал еще в своем времени – от «кацапы наше сало зъили» до «москалей на ножи»! Закоперщиком в этом деле оказался бывший учитель сельской школы, ставший главным идеологом украинской власти в городе. Он же и предоставил кадетам новую программу обучения, в которой, в частности, говорилось, что главным врагом «вильной и незалэжной» является Россия. А когда ученики и преподаватели возмутились, школу просто сняли с довольствия. Тут уж все, у кого были родители, тоже рванули по домам. Остались сироты, которым некуда было деваться. И две недели назад школу просто закрыли. Мальчишек хотели передать в приют, но те были резко против. А двое офицеров-преподавателей приняли решение, взяв учеников, выдвинуться в сторону Одессы. Так сказать, к головной альма матер. Но на полпути всех пассажиров поезда из вагонов выгрузили, реквизировав состав для военных нужд. Там, за станцией, они и встретили небольшую группу офицеров под командованием капитана Филатова.

Тот вполне резонно предположил, что и в Одессе может найтись свой «сельский учитель», после чего предложил двигаться вместе с его людьми к Де…

Тут поручик закашлялся, и я, хмуро ухмыльнувшись, подбодрил:

– Не боись. К Деникину так к Деникину. С Антоном Ивановичем советская власть сейчас ведет вполне успешные переговоры о сотрудничестве. У нас ведь война с кайзером в полный рост, да помимо оккупантов, еще разные «самостийные» ушлепки кусок страны стараются откусить. Мы как можем отбиваемся, но профессионалов не хватает. А у него их вполне достаточно…

Малышев недоверчиво посмотрел на меня:

– Вы хотите сказать, что у красных могут служить офицеры Русской Императорской армии?

Я поправил:

– Бывшие офицеры. И что значит – «могут»? У меня половина комсостава из таких. Начштаба – бывший подполковник. А уж прапорщиков да поручиков… Единственно, что должности у нас дают не по званию, а по умению. Так что полковник, плохо знающий свое дело, может стать рядовым в пехоте. А продвинутый прапорщик получить роту. То есть практикуется индивидуальный подход. Сечешь?

Поручик, судя по его ошарашенной физиономии, сек плохо. А меня, честно говоря, уже несколько заколебало работать просветителем офицерства. Вот как вернемся из рейда, лично в политотдел пойду и спрошу, почему они вообще ворон не ловят? Ладно, хрен с ним – подпольщики на оккупированных территориях, может, к ним и не относятся (хотя тоже вопрос, а к кому они вообще относятся, не к ЧК же?). Но работу все равно вести надо! И не только через подпольщиков. Да хоть с самолетов листовки разбрасывать, поясняя текущее положение.

В той же Малороссии сейчас очень много офицеров находится. Часть из них самодемобилизовались. Часть служат УНР (в основном не по убеждениям, а потому что кушать чего-то надо). Ну и часть желают присоединиться к частям русской армии, под руководством Деникина. При этом их всех сильно пугают красные. Ведь, пока Жилин в коме отлеживался, «товарищи» такого наворотили, что еще разгребать и разгребать. То есть имидж Совдепии за это время опустился ниже плинтуса. И если сейчас на нашей территории ведется правильная активная пропаганда, то за линией фронтов, похоже, и конь не валялся. Ведь уже второй раз встречаю «благородий», которые ни сном ни духом не знают ни о переговорах, ни вообще о нововведениях, продвигаемых жилинцами. Вот и прут, выпучив глаза, в Добровольческую армию.

Тут меня отвлек Берг. Подойдя ближе и бросив быстрый взгляд на офицеров, козырнул:

– Товарищ Чур. Там, помощник комиссара с пленными поговорил…

Закуривая, я пробурчал:

– И что?

– Так уже четыре человека хотят к нам присоединиться.

Было видно, что Женька крайне удивлен этим фактом и его распирает прямо сейчас начать задавать вопросы, но воспитание не позволяет. Я лишь пожал плечами:

– Фигня, барон. Это до них еще Лапин не добрался. После него – половина захочет с нами плечом к плечу воевать. Но это еще заслужить надо…

Кузьма на мои слова улыбнулся и, неопределенно махнув рукой, сказал:

– Я, пожалуй, пойду. Действительно, с людьми пообщаться надо.

И уже отходя, многозначительно кивнул Бергу, показав глазами на меня. Дескать – присмотри за командиром, а то чую, что он сейчас всего с парой охранников к этим непонятным офицерам рванет. Евгений, поправляя автомат, понимающе ощерился – мол, будьте покойны, все под контролем. Хмыкнув по поводу этой секундной пантомимы, я не стал ее комментировать. Тем более что комиссар ошибался. Не та ситуация, чтобы ехать к золотопогонникам. Как говорится – обед за брюхом не ходит. Поэтому, помедлив пару секунд, приказал:

– Сопроводить эту сладкую парочку до границ лагеря. Оружие вернуть. – И обращаясь к освобожденным пленным, добавил: – Вашего капитана жду здесь через час. Возле того броневика… Да, и еще – если у вас в результате боя раненые образовались, то можете тащить их к нам. Доктор у нас толковый, так что поможем, чем сможем. Всё – свободны!

Поручик на секунду замялся:

– Господин капитан ранен. Если на встречу придет кто-то другой, вас это устроит?

Я кивнул:

– Без разницы.

После чего повернулся и пошел смотреть, как Лапин будет охмурять щирых запорожцев. Я уже видал, насколько виртуозно он с матросней севастопольской общался. Но там были пусть и условно, но союзные бойцы. А здесь же – безусловные враги. Вот меня интерес и разобрал.

М-да… буквально через сорок минут уже полтора десятка пленных прямо-таки в голос требовали, чтобы их приняли в ряды Красной Армии. Остальные вели себя потише, но слушали с большим интересом. А я лишь улыбался во весь рот, наблюдая за работой профессионала. Причем комиссар даже особо не сыпал лозунгами. Для начала он на пальцах объяснил ближайшее будущее УНР и последствия этого «будущего» лично для каждого из сидящих здесь. Пленные сильно озадачились. Потом Лапин усугубил негатив. И озадаченность перешла в озабоченность. Ну а в завершение, будто между делом, осветил принимаемые для трудящихся законы в Советской России. «Запорожцы», будучи в основном селюками, крайне заинтересовались последним. Нет, еще в прошлом году они слыхали про «землю крестьянам», но сейчас их интересовала конкретика. Вопросы сыпались безостановочно, а я, с сожалением глянув на часы, вынужден был отвлечься от столь занимательного зрелища, направляясь к броневикам, возле которых назначил встречу капитану.

Ждать представителя сводного отряда не пришлось, так как уже на подходах я увидел, что двое бойцов сопровождают в нашу сторону человека в офицерской форме. Тот оказался усатым хмурым мужчиной, лет тридцати пяти, среднего роста, с маленькими серыми глазами и прической ежиком. Вскинув руку к фуражке, он представился, при этом с интересом разглядывая меня:


– Штабс-капитан Нетребко.

Представившись в ответ, спросил:

– Что – раненых нет? Вроде говорили, что вашего начальника зацепило…

Капитан сухо известил:

– Благодарю. С ними управились своими силами.

Я равнодушно пожал плечами:

– Дело хозяйское. Сколько у вас бойцов?

Помявшись, Нетребко быстро понял, что мои разведчики наверняка уже все, что надо, высмотрели, поэтому ответил честно:

– В строю девять активных штыков. Имеем на руках еще двоих раненых и одиннадцать воспитанников Проскуринской школы военного ведомства.

– Хм… то есть людей осталось только-только до первого боестолкновения? А чем ближе к линии фронта, тем шанс этого столкновения выше…

Капитан на этот риторический вопрос отвечать не стал. Помолчали, потом я подытожил:

– Мальчишек отдайте мне. Вместе с преподавателями. Я их хотя бы до безопасного места целыми доведу…

Офицер поджал губы:

– Из преподавателей после боя остался лишь один. И тот ранен. А кадеты… Честно говоря, есть у меня опасение, что они будут категорически против передачи их красным. Воспитаны-с не так.

Закурив, я усмехнулся:

– Знаешь, капитан, за этих кадетов не с меня, а с тебя на том свете спросят. Я, конечно, сомневаюсь, что когда вас в следующей стычке положат, то и ребят тронут. Но время сейчас настолько поганое, что надо быть готовым ко всему. А насчет «против – не против» так скажу – если бы им было лет по пятнадцать, то согласился бы с тобой. Но это дети. Просто объясните им, что мы рейдовый отряд российской армии. Без уточнения цветовой дифференциации. Ну и препода с ними передайте. Он там как – говорящий, или ранение тяжелое?

«Благородие», после моих слов, покатал желваками, но ответил без психа:

– Господин штабс-капитан ранен в ногу. В сознании, но ходить не сможет.

Я обрадовался:

– О! Вообще хорошо! Пока определим их к медикам. Так что будут в безопасности. И не волнуйтесь – при первой возможности передадим пацанов в Севастопольский кадетский корпус.

Нетребко насупился:

– Очевидно, вы не в курсе – там морской корпус. Где сухопутчикам придется очень несладко, даже невзирая на защиту офицеров-воспитателей. Дети злы…

Поняв, о чем он говорит, я выругался:

– Вот ведь мля… Согласен. Ладно, переиграем! Ведь это же не младенчики, в конце концов? Попки им вытирать уже не нужно? Поэтому передам их в Качинскую летную школу. Пусть с детства к технике привыкают. Глядишь, может, кто из них вторым Нестеровым станет.

Капитан, тронув ус, удивленно протянул:

– Неожиданное решение… Я, конечно, не знаю, как там у красных дела обстоят, но вы уверены, что командный состав школы к вам прислушается? Все-таки это воинская часть, а не специализированное учреждение…

– Уверен.

Видно было, что Нетребко поплыл, так как понимал, что пацаны для его отряда – это обуза. И я во всем прав. Только чувствуя ответственность за них, еще сомневался, как поступить. Мне эти сомнения импонировали, но затягивать разговор не хотел и думал уже надавить на собеседника. Но тут из-за броневика вырулил мой начштаба, с амбарной книгой в руках. А увидав штабс-капитана, застыл, удивленно воскликнув:

– Тарас Григорьевич, вы ли это?

Нетребко не менее удивленно захлопал глазами:

– Господин полковник?[37]

Возглас и интонации Матвеева мне почему-то сильно напомнили эпизод из «Гусарской баллады», поэтому, непроизвольно фыркнув, я гундосо-картаво произнес:

– Корнет – вы женщина? – но тут же извинился и спросил у Игната Тихомировича: – Вы что, знакомы?

При этом подумав, что получается интересная вещь – раньше считал, только у морских офицеров подобное присутствует – чтобы каждый знал, или слыхал о другом. Похоже, и у сухопутчиков, служащих приблизительно в одной части страны, та же картина. Я не беру младших офицеров производства военного времени, но вот старые кадры, да еще и приблизительно одного звания, если и не прямо знакомы, то наслышаны друг о друге.

Матвеев кивнул:

– Так точно! В штабе восьмой армии работали бок о бок. Штабс-капитан Нетребко был заместителем начальника отдела контрразведки. Специалист, каких поискать!

Офицер при этих словах машинально схватился за кобуру (наверное, думал, что его, как ненавистного всем красным «контрика», прямо сейчас вязать начнут). Но тут же вынужден был опустить руку, так как в лоб ему смотрел ствол моего парабеллума, а за спиной мягко клацнули затворами автоматчики охраны. Не опуская пистолета, я сурово приказал:

– Не шали! – и повернув голову к опешившему начштаба, заинтересованно уточнил: – Что, прямо настолько хороший спец?