Длинные версты

Закуривая, я хмыкнул:

– И так покрошим. Ну, чуть дольше получится. Учти, нас тут никто не ждет. Поэтому удар будет сокрушительный.

Ротный кивнул:

– Ясное дело. Вначале мы прижмем, а потом броневики их до костей зачистят. Непонятно только, что там за офицерики у нас за спиной воюют?

– Не знаю. Вот как гайдамаков побьем, так и спросим, чего они не поделили.

Комиссар ухмыльнулся:

– А если не захотят с нами разговаривать?

– Тогда и их положим.

Горячий Городецкий вскинулся:

– Так чего ждать? Сразу беляков уконтрапупить, да всех делов! Разговаривать еще с ними…

Затянувшись, я выпустил струю дыма в небо и подытожил:

– Мы не знаем, беляки это или нет. Так что – вначале говорить будем. А сейчас хватит трындеть. По местам!

Комсостав разбежался по подразделениям, а я прислушивался к далекой, постепенно затихающей перестрелке у нас в тылу. Судя по пулеметам, мои ребята уже вовсю действуют. Но долго слушать не получилось, так как еще автоматчиков охраны надо проинструктировать и место нужное занять. Метрах в двухстах, перед нашими позициями. В конце концов, не зря же я глушаки делал? И если у меня сейчас все получится, то эти две сотни гайдамаков мы размотаем очень быстро…

Успели вовремя, так как лишь распределились за кустами, на дороге показались всадники дозора. Они оторвались метров на пятьсот от основных сил и сейчас переговаривались на ходу, прислушиваясь к далекой стрельбе. Пулеметы, что характерно, к этому времени замолкли, и лишь изредка доносились редкие хлопки винтовочных выстрелов.

А колонна показалась уже почти целиком, вывернувшись из-за поворота, скрытого редкими деревьями. Правда, до них еще довольно далеко, зато дозор подошел к нам почти вплотную. Автоматчиков в высоких кустах фиг они разглядят, но просто чудо, что пока не заметили остальных бойцов батальона (не зря я дрочил своих морпехов по маскировке). Только это может произойти в любую секунду. Поэтому кивнул Бергу, который понятливо поднял наган, оснащенный трубой глушителя. Я взял в руки такой же и, глядя сквозь ветки кустов, привстал.

Так – вражин перед нами четверо. Двое едут бок о бок, а еще пара на несколько метров их опережают. Красномордый тип в папахе (судя по всему, главный) отвлекся, что-то втолковывая едущему рядом парню. Зато передние активно крутят головами. При этом у всех винтовки не за плечами, а поперек седла.

Я же ждал, пока высокая купа кустиков скроет дозорных с глаз остальных УНРовцев. Есть! Визуальный контакт пропал. Не мешкая, встав на колено, прицелился и открыл огонь. ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! ЩЕЛК! Довольно громкие щелчки моих выстрелов переплетались с огнем барона, а расстреливаемые падали один за другим. Первым получил пулю усатый парняга, едущий впереди. За ним, царапая пальцами грудь, завалились красномордый с собеседником. Четвертый какую-то секунду держался в седле (я даже хотел ему добавить), но потом и он обмяк, оседая набок, так же как остальные.

Тут же из кустов метнулись мои ребята охраны и, ухватив лошадей под уздцы, помогли им избавиться от скоропостижно отдавшего концы груза. Мертвецов быстро уволокли в кусты, а четверо, вскочив на освободившихся лошадок, так же неторопливо, как это делал дозор, поехали дальше. При этом вся четверка сменила свои панамы на трофейные головные уборы.

Барон от слаженности действий аж языком прицокнул в удовольствии. Ну еще бы – вот что могли увидеть от колонны? Их дозорные скрылись за кустами и через несколько секунд опять появились в поле зрения. То есть никаких заминок не было. Щелчки уже со ста метров вообще не слышны, а то, что цвет у формы несколько другой, так попробуй еще это разглядеть с такого расстояния. Главное, что общие силуэты те же самые, включая острохарактерную папаху.

Ну а мы, убедившись, что все прошло нормально, пригибаясь и прикрываясь растительностью, рванули к своим. Рысили столь резво, что даже опередили наших липовых дозорных. Те же через несколько минут проехали сквозь залегших морпехов и стали удаляться в сторону редких далеких выстрелов.

А колонна тем временем приближалась, не ожидая подвоха. И когда расстояние сократилось до двухсот метров, по ней, после моего свистка, кинжальным огнем ударили свинцовые струи. Выстрелы винтовок и пулеметов слились в один сплошной грохот. Сзади, добавляя звукового сопровождения, захлопали минометы, и сбоку от дороги расцвели султаны разрывов. Ковыряя оглохшее от стрельбы ухо, я, исключительно для себя, но от этого не менее злобно, заорал:

– За каждую мину спрошу! Мазила!

Нет, было понятно, что с первого выстрела попасть нереально и пристрелка в любом случае нужна, но вот хотелось поорать, выплескивая адреналин. Слишком уж картина получалась фееричная. Передние несколько рядов УНРовцев смело будто косой в первые секунды. Похоже, пули там не по одному человеку пробивали… И пока остальные порскали в придорожные кусты, на дороге осталось валяться не менее полусотни солдат. А может, и больше. Кстати, телепатия однозначно существует, потому что уже вторым залпом достойный ученик Васильева влупил почти точно, куда надо. А потом стал гвоздить так, что в воздух летели какие-то доски и даже обломки тележных колес.

Уже после первого хлопка минометов взревели моторы броневиков, которые выкатились из-за деревьев и, набирая скорость, поехали на сближение с противником. Я же, приникнув к биноклю, стал смотреть, что предпримут влипшие в засаду вороги.

Те повели себя довольно предсказуемо. Увидев прущую в их сторону броню, вооруженные лишь винтовками, залегшие под огнем люди резко подхватились и чесанули туда, откуда пришли. Но броневики ездили быстрее, чем они бегали. Поэтому, очень быстро сблизившись, начали стрельбу практически в упор. Да и наши не самоходные пулеметчики не спали… Гайдамаки снова залегли. На этот раз, похоже, окончательно. А я, поднявшись во весь рост, дунув в свисток, махнул рукой, приказывая ударным взводам идти на сближение с противником. С такого расстояния перестреливаться можно долго. При этом лишь боеприпасы зря пожжем. Тем более ворогам пока явно не до нас. Все их внимание приковано к плюющимся огнем броникам.

В принципе, мои командиры это тоже поняли, поэтому штурмовые группы, еще до свистка, рывками стали выдвигаться вперед, увлекая за собой остальных. Сойдясь с солдатами метров на пятьдесят, опять залегли и стали пугать шароварников своим любимым криком «полундра!». Тех, кто с испугу пытался отстреливаться, тут же брала на свинцовую заметку порыкивающая моторами броня.

Но продолжалось сопротивление совсем недолго. К тому времени, когда я с охраной дошел до передовой цепи, враги стали сдаваться. В смысле те, кто выжил, потому что три броневика – это шесть пулеметов, успевших натворить дел еще до подхода штурмовиков. Нет, какие-то наиболее быстроногие и сообразительные единицы успели удрать в степь, скрывшись за пологими холмами (в этот момент сильно не хватало Буденного с его казачками), но основную массу мы покрошили.

Наши еще выковыривали из кустов пытавшихся спрятаться, а хозяйственный Михайловский уже производил ревизию телег, в которых везли пулеметы и боеприпасы. При этом, подняв гнутый щиток, с непредусмотренной заводом рваной дырой, явно матерился, вспоминая нехорошими словами минометчиков. Ну да ничего. Боеприпасы, думаю, мы трофеями компенсируем, а то, что «максимки» разбиты, так это пустое. Главное, что их против нас не успели применить.

Сидя на броневике, я осмотрелся, соображая, что же у нас получилось. А получилось хорошо. Несколько десятков пленных согнали в общую кучу, попутно освобождая их от оружия и амуниции. Трофейщики, в сопровождении групп зачистки, активно обдирали убитых. Санитары, на легких брезентовых носилках, трусцой тащили кого-то из наших к появившимся из-за холма медицинским машинам. Вернее, к той, где базировался хирург. У батальонного Пилюлькина, в специально расширенной будке, целая операционная ездила. Со всеми клистирами, склянками, инструментами и операционным столом. Что-то можно было делать прямо в самодельном кунге[34], а в случае необходимости ставилась отдельная медицинская палатка.

Но судя по тому, что палатку пока не разворачивали, особо серьезного ему никого не принесли. Да и немудрено – не зря же я ребят штурмовых групп в панцири одел. Правда, темный народ вначале пытался было бухтеть, не желая на тренировках таскать дополнительную тяжесть. Но наглядная демонстрация его полезности, а самое главное, озвученная цена изделия (в золотых рублях), заставила всех недовольных моментально замолчать. А баталеры, закатывая глаза, поставили изделия Чемерзина на особый учет.

Тут я обратил внимание на то, что от группы пленных (которых навскидку было человек тридцать) отделили двоих и погнали в мою сторону. Ага. Похоже, старших вычленили для допроса. Ну ладно, поговорим. Когда сладкую парочку подвели ко мне, я, уже закурив, стоял возле «Остина» и, окинув взглядом понурых парней, приказал:

– Представьтесь.

Мужик постарше, лет тридцати, с бланшем под глазом и полуоторванным воротом на кителе, вытянулся:

– Бунчужный Савенко.

Его более молодой спутник, чуть заикаясь, выдавил:

– Подхоружний Павлив.

Форму УНРовцев видел в первый раз, поэтому с интересом окинул взглядом знаки различия. Хм… подхоружний, судя по одинокой сиротливой полоске, это что-то типа младлея? Или как сейчас говорят – прапорщика? А второй, скорее всего, сержант или старшина. Вон на нем сколько мелких звезд. Смотрятся внушительно, прямо как старшинская «пила» в РККА тридцатых годов. Да и сам он, общей матеростью и угрюмостью взгляда, вполне соответствует. Но насчет конкретизации званий выясню потом, а сейчас, чтобы не затягивать паузу, задал следующий вопрос:


– К какой части относилось ваше подразделение?

Отвечать взялся Павлив:

– Мы из четвертой роты первого, имени Петра Дорошенко, Запорожского полка.

– Кто командир полка?

– Полковник Загродский.

Хм… не слыхал про такого. Сделав отметку в памяти, продолжил допрос, узнавая, какого хрена они вообще тут делали. И выяснилась интересная штука. Оказывается, мы чуть-чуть не успели и передовые части соединения уже успели проскочить до Снигиревки. А говоря конкретнее, вот как раз три роты первого Запорожского полка. И эти вояки ожидали своей очереди, но тут выяснилось, что подвижной состав закончился. Покойный ныне ротный у них был карьеристом, поэтому принялся бегать и скандалить, напирая на то, что у него приказ. Но транспорт от этого не появился. Зато какой-то железнодорожный чин, утомленный воплями, посоветовал ему своим ходом выдвинуться на следующую станцию (там расстояние всего километров двадцать пять), где, по слухам, уже завтра должны были починить паровоз, стоящий в ремонте. И если туда успеть до того, как его перехватят, есть все шансы выполнить приказ начальства в срок.

В этом месте я хмыкнул, так как уже немного понимая специфику ж/д, был почти уверен, что ротного, мягко говоря, накололи, просто побыстрее желая избавиться от шумного раздражающего фактора. При этом, что характерно, Савенко, с интересом глянув на меня, непроизвольно кивнул. Ха, похоже, бунчужный познал дзен и понимает жизнь лучше, чем можно ожидать от обычного сержанта.

Короче, наивный ротный на это повелся и, в темпе реквизировав несколько телег с лошадьми, быстрым маршем повел свое подразделение к указанной цели. А час назад они встретили всадника, который сообщил, что конный патруль наткнулся на каких-то офицеров и ведет бой. Так как все происходило по пути, командир принял решение помочь патрулю. Вот и помог…

Про поставленные стратегические задачи пленные толком ничего не знали, ну кроме того, что подтвердили общую цель насчет Крыма. Я же, жестом показав, что разговор закончен, кликнул своих командиров. А уже минут через двадцать все двинули к озеру, где уже давно затихла стрельба.

Ротный-два Данилов встретил меня с нескрываемой радостью, доложив, что противник при начале обстрела опешил, а когда увидал приближающийся броневик (который в начале боя минут на двадцать замешкался, ища возможность проехать), так и вовсе обратился в бегство. Но зато со стороны золотопогонников начались шевеления, и теперь у ротного есть сразу два «языка». Это они лазутчиков офицерских повязали. И даже без особой стрельбы. Обращались, как я и просил, со всем вежеством.

Мартын Никодимович подвел меня к большой иве и, делая широкий жест рукой, оповестил:

– Вот.

Пленные (у одного из которых оказался разбитым нос) сидели в траве, мрачно поглядывая на стоящих рядом морпехов. Глядя на помятых парней, я скептически пробурчал:

– Нехилое у нас «вежество».

Мартын возразил:

– Да уж больно шустрые офицерики попались. Представляешь, командир, вот этот, с носом, Игнату глаз подбил и чуть не утек, собака.

Покачав головой (так как Игнат Фадеев был одним из первых драчунов батальона), я удивленно посмотрел на прыткого прапорщика, лицо которого постепенно становилось похожим на морду панды, и спросил:

– С какой целью вы пытались напасть на моих людей?

Прапорщик, сплюнув кровавую юшку, промолчал, зато сидящий рядом поручик ехидно выдал:

– Мы пытались? Мы просто спокойно прогуливались вокруг озера, когда на нас навалились эти мордовороты. И даже не представившись, сразу начали крутить руки.

А его спутник злобно добавил:

– Трясця твоей матери! Вашему Игнату вообще надо ноги выдернуть! Это же надо додуматься – живого человека по хозяйству сапожищем пинать! А если бы попал?

Фыркнув, я приказал:

– Развяжите этих клоунов.

А когда тех освободили от веревок, коротко козырнув, представился:

– Командир отдельного батальона морской пехоты Чур. Вы кто?

Первый, с тремя звездочками на погонах, отряхнув и надев на голову лихо обмятую фуражку, козырнул в ответ:

– Поручик Малышев.

Второй, стоящий без головного убора, просто пожал плечами:

– Прапорщик Зверев.

Я же, отступив чуть в сторону, ткнул пальцем себе за спину, где стояла техника батальона, предложил:

– Посмотрите туда. Вы, конечно, ребята веселые, но времени у меня мало, поэтому шутить больше не стоит. Судя по тому, что вы столько времени валандались с тем разъездом, оружия и патронов у вас мало. Так что мы с вами даже воевать не станем. Просто пустим броневики, которые вас размажут. Согласитесь: это очень обидно – погибнуть впустую, не нанеся врагу даже царапины? И в связи с этими обстоятельствами у меня вопрос – кто вы такие, куда следуете и чего не поделили с гайдамаками?

Кто конкретно был в конном патруле, я не знаю, да и неохота в сортах говна разбираться, поэтому всех УНРовцев скопом решил называть гайдамаками (так же как наши деды, во время войны, самых разномастных украинских националистов называли бандеровцами). Проникнувшиеся моей речью парни лишь переглянулись, и тяжело вздохнувший Малышев ответил:

– Мы принадлежим сводному офицерскому отряду капитана Филатова. Идем в центральную Россию. По домам. Здесь, возле озера, встали на дневку. Но чуть позже сюда же прибыл конный патруль армии УНР. В результате их крайне хамских требований возникла ругань, а после дошло и до перестрелки. Потом неожиданно подключились ваши пулеметы, и господин капитан послал узнать, что там за союзник появился.

Зверев, осторожно щупающий нос, язвительно добавил:

– Вот и узнали, мать иху через семь колен… – И, выдержав небольшую паузу, задумчиво выдал: – Вернее, так и не узнали. Что за батальон морской пехоты? Какой армии? Не просветите? А то уж больно форма на вас непривычная…

Наша одежка, действительно, кое-какими своими элементами несколько выбивалась из общепринятых стандартов. Китель «афганки» чем-то походил на английские мундиры, поэтому особых вопросов не вызывал. Разве что капюшон да тельник, видневшийся за расстегнутым воротом, привлекали внимание. Брюки – прямые, а не галифе. Но это тоже не особо бросается в глаза. Зато остальное… Наколенники с налокотниками из толстой кожи, сделанные еще в Таганроге, сразу приковывали взгляд. Держались они не на резинках (которых сейчас было практически не найти), а просто на завязках, продетых через нашитые шлевки на штанинах и на рукавах. Поясные ремни, опять-таки. Сам кожан был от немецкого, зато бляха с якорем и серпасто-молоткастой звездой (это уже в Севе делалось) точно ни в одной армии мира не использовалась. Одинаковые ножи, типа «Вишни»[35], только с деревянной рукояткой. И в завершение – странный мешковатый жилет с не менее странной панамой. То есть общий вид, действительно, не позволял нас хоть как-то идентифицировать. Было понятно, что это явно какая-то форма, но совершенно непонятно, чьей именно армии.

Поэтому я, ухмыльнувшись и указывая пальцем в звездочку на панаме, пояснил: