Длинные версты

В принципе, это ожидалось. Авиаторов сейчас очень мало, так что они все напрямую или опосредованно друг с другом знакомы. Тем лучше. Поэтому лишь кивнул:

– Вот и хорошо. Ремезюк сейчас является командиром авиации Красного Крыма. Так что с ним станете плотно сотрудничать. Он вам тут все подскажет. Ну а для информации – комиссар революционного Севастопольского совета у нас Филипп Задорожный. Он в Каче служил. Знаете такого? – Пилоты кивнули, а я на всякий случай уточнил: – В прошлые времена у вас конфликтов с ним не было?.. Вот и хорошо. Поэтому можете относительно матросов не напрягаться. К летчикам у них вообще никаких претензий нет. Скорее, даже наоборот, невзирая на ваши прошлые офицерские звания.

Тут я сказал чистую правду. Матросня к летунам относилась с пиететом. Ну это понятно – профессия редкая, с которой еще не сошел флер романтичности. Да и вообще как-то так получилось, что летчики своим механикам морды не били и к остальному обслуживающему персоналу не цеплялись. Вот и не было у людей к ним никакой злобы.

Потом с авиаторами стали обсуждать вопросы связи и взаимодействия. В эти времена вся связь с воздухом сводилась к системам наземных сигналов и цветных ракет. Это если снизу. Сверху же просто кидался вымпел с сообщением. И да – ночью они не летали. Так же, как и в ненастную погоду. Так же, как и при достаточно сильном ветре. В общем, чтобы воспользоваться своей воздушной вундервафлей, у меня должны сойтись все звезды. То есть воздушная разведка должна обнаружить выдвижение вражеских войск (что само по себе уже удача). После этого в нужный квадрат выдвигается ганшип, который в свою очередь начинает искать колонны противника. Что, кстати, вовсе не гарантирует, что они кого-то найдут. Так как надо выйти точно в нужный квадрат, да и противник не стоит на месте. Особенно если это кавалерийские части. Ну и плюс вся эта зависимость от погоды-природы…

Короче, даже если у нас пару раз получится прищучить немцев на марше, это будет очень хорошо. Значит, уже не зря с самолетами время теряли. Сейчас у фрицев каждый солдат на счету, и если получится нанести врагу достаточные в их понимании потери, то они точно откажутся идти в Крым.

Я вообще лелеял надежду все эти дни, что противник сюда не сунется. И когда доукомплектовывал свой батальон. И когда формировали ударные отряды из правильно распропагандированных комиссарами матросов. И когда направляли на север сборные батареи на железнодорожном ходу. И когда минировали ключевые участки этой самой ж/д на всем протяжении, от Перекопа до Симферополя. И когда готовили к подрыву колодцы вдоль дорог. Но двенадцатого июня восемнадцатого года надежды развеялись.

Дело происходило в штабе фронта, который разместился в Армянском Базаре. Фрунзеэ, к которому перешла вся власть на полуострове, вошел в комнату, где собралось остальное командование, и, мрачно оглядев всех, сказал:

– Мне только что сообщили – немцы начали наступление и взяли Мелитополь. Так что, товарищи, началось. Давайте еще раз прикинем наши дальнейшие действия.

Народ загомонил, но быстро взял себя в руки, и пошли доклады о том, что уже сделано и чего не успели. Ору хватало, но, к слову сказать, он был конструктивным. Потом большинство отбыло к своим войскам, а мы с командующим отошли в соседнее помещение. Там, закуривая очередную папироску, я ободряюще пихнул его в плечо:

– Не журись, Михаил Васильевич. На нас прет пятнадцатая дивизия ландвера. То есть солдаты второй категории. Бойцы неплохие, но далеко не самые лучшие. А у нас почти все готово к их встрече. И корабли в заливе, и минные ловушки на пути, и мотивированные матросы. Да и остальные наши придумки их сильно удивят. Так что пусть идут.

Собеседник вздохнул:

– Эх… я даже не столько их опасаюсь, сколько волнений в тылу. Этих «мотивированных» набралось в общей сложности около одиннадцати тысяч. При очень скудном обеспечении боеприпасами. А почти тридцать тысяч остались там – в глубине полуострова. Что им в голову может взбрести? Ведь кто-то вообще бандитом стал, которого лишь стенка образумит. Кто-то в сторону УНР глядит. Большинство просто воевать не хочет.

Я криво усмехнулся:

– Ну, вот это большинство сейчас нормальные комиссары вовсю обрабатывают. И никуда они в конечном итоге не денутся. А остальных разъясним со временем. И бандитов, и поклонников цветов шведского флага.

Товарищ Арсений помялся, опять вздохнул и, просительно глядя, выдал:

– Слушай, Чур, может, на хрен этот твой рейд, а? Может, все-таки останешься? Ведь вы реально наиболее боеспособная часть. Да и вообще… ведь только от одного твоего имени все здешние горлопаны сразу шелковыми становятся. А этот рейд… нет, я понимаю рвать коммуникации противника, но пытаться уничтожить штаб дивизии… Там ведь одной охраны будет больше трех твоих сотен. И что это вообще даст? Или ты думаешь, что у немцев это последние генералы?

Хм, собеседника можно понять. Сейчас у него вроде все есть – и люди, и техника, и общая (неоднократно проговоренная) стратегия. Но все равно оставаться без моей поддержки ему несколько бздливо. Вот и надеется человек в последнюю секунду изменить уже принятые планы. Но смысла в этом не было, поэтому ответил, о чем говорилось не раз:

– Вовсе нет. Не последние. Но ты сам понимаешь – уничтожение командования, вкупе с нарушением снабжения, сразу замедлит темпы наступления. Да и новое начальство может оценить сложившуюся обстановку по-другому и вообще отказаться от дальнейшего продвижения. А нам сейчас каждый месяц на счету. Помнишь, что товарищ Жилин говорил насчет того, что в Германии ведется плотная работа? Ну вот. Глядишь, и они у себя своего кайзера скинут. А там уже совсем другие песни начнутся.

М-да… когда Иван мне рассказал о том, что в нашем времени немцы еще в конце сентября начали переговоры с Антантой, понимая, что положение Германии безнадежно, я был несколько удивлен. Просто думал, что сначала вышибли кайзера, а потом капитулировали. Оказалось – был не прав. Пятого ноября немецкое правительство приняло четырнадцать пунктов президента Вильсона, как основу для мирных переговоров. А одиннадцатого ноября была подписана капитуляция. При этом еще десятого Вильгельм сдернул в Нидерланды, откуда чуть позже и подписал отречение.

Только вот вся фишка была в том, что сейчас события могут развиваться несколько по-другому. В нашем времени (как, впрочем, и сейчас) фрицам приходилось очень туго. И существование к восемнадцатому году они вели совершенно полуголодное. Но народ, ради победы, был готов терпеть все лишения. И подписание Брестского мира воодушевило население рейха до невозможности. Казалось – вот оно! Еще чуть затянуть пояса – и все закончится! На этой волне энтузиазма они протянули еще восемь месяцев.

Только сейчас все происходило совсем не так. Да, Россия практически не оказывала сопротивления, но ведь и победы никакой не было! Не было, так сказать, никаких крупных позитивных новостей. Ну, наступают бравые тевтонцы на востоке, и что? С других сторон Антанта как давила, так и давит. И жрать практически нечего. Поэтому Жилин предполагал, что капитуляция немцев может произойти гораздо раньше. Не осенью, а в середине или даже в начале лета. То есть буквально полтора-два месяца и немчура сдуется. А если учесть, что кайзер заболел испанкой[27], события могут еще и ускориться.

Именно поэтому я Фрунзеэ говорил о месяцах. Тот лишь повздыхал, принимая мою правоту. А уже вечером, перед моим уходом к батальону (рейд намечался с утра), пожимая руку командующему фронта, решил его немного отвлечь:

– Михаил Васильевич вопрос есть. Интимный.

Тот удивился:

– Да?

– Ты вот буквально каждой буквой своей фамилии дорожишь?

Собеседник прищурился:

– Поясни.

Я улыбнулся:

– Просто каждый раз называя тебя по фамилии, я ощущаю себя немножко грузином. Вот сам послушай, товарищ Фрунзе, э!

Михаил улыбнулся в ответ:

– И что предлагаешь?

– Убери последнюю букву и останется – Фрунзе. Коротко и хлестко, словно удар клинка. Понимаю, что не мне с трехбуквенным ФИО подобное рекомендовать, но ты подумай. Ведь звучит!

Комфронта на пару секунд замолк, обкатывая идею, и кивнул:

– Я подумаю. – После чего притянул к себе и, похлопывая по спине, пробурчал: – Ты там сдуру сгинуть не вздумай. Ты нам всем очень нужен.

Что ответить? Остается только благодарно хмыкнуть в ответ:

– Я знаю!






Глава 10




Привстав на колено, я наблюдал в бинокль за ротной колонной кайзеровских войск, размеренно топающей по проселку. Наблюдал и радовался – хорошо идут. Не растягиваясь, соблюдая заложенные в уставе требования дистанций на марше. А это значит, что наши задумки были верными и основное ядро роты (может, за исключением обоза) сразу должно попасть под удар. Михаил, сосредоточенно сопящий рядом, подтвердил мои мысли:

– Вроде правильно рассчитали. Только офицеры что-то сильно вперед вырвались.

Часть комсостава, едущего на коняшках в голове роты, действительно слегка увлеклась, но это не представляло никакой угрозы планам. Что нам эти пять человек? Главное, что головной дозор уже проскочил дальше, а боковые нас не увидели. И соответственно, буквально через минуту мы будем наблюдать, как сработает первая в этом мире полноценная минная засада. Хотя, наверное, надо по порядку…

Как я уже говорил, после наших сольных выступлений добровольцы в батальон поперли косяками. Мне было не до собеседований, но некоторые все-таки проходили через мои руки. Вот одним из них и стал бывший мичман – Пташкин Михаил Анатольевич. В первую секунду от вида этого морячка в офицерской тужурке я аж опешил. Уж очень у него физиономия характерная была. Особенно выделялся шрам на брови и верхней части щеки, делающий рожу добровольца совершенно бандитской. Ей-богу, встреть такого в темном переулке, стрелять бы стал сразу и без предупреждения. Но начавшаяся беседа почти сразу переломила все предубеждения. А когда Пташкин первым заговорил о минной войне, я понял – это то, что мне нужно.

Ведь те же мины, как концептуальную идею, придумали давно. Только порох освоили, так сразу начали соображать, как бы половчее его применить в деле смертоубийства? Но с порохом получалось не очень. Эффект был лишь в случае использования очень больших объемов. Да и капризен он: чуть подмок и всё – толку не будет. Зато после изобретения взрывчатки дело сразу сдвинулось, и первые мины (в более-менее привычном нам понимании слова) начали использовать еще американцы в своей гражданской войне[28].

Но там, скорее, был пробный шаг, с невнятным результатом. Поэтому на какое-то время все затихло. В англо-бурскую войну опять случились частные попытки применения минирования. А в тысяча девятьсот пятом отличились наши. Чтобы хоть как-то угомонить неуемных японцев, штабс-капитан Карасев выдал на-гора противопехотную шрапнельную мину. Но особого распространения его изобретение не получило, хотя вышло очень даже неплохим. И все снова успокоились. Как раз до начала Первой мировой. Вернее, до первого применения танков. Тут внезапно засуетились немцы. Потрясенный видом плюющихся огнем самодвижущихся английских «цистерн», сумрачный тевтонский гений моментально разродился гениальной идеей – если корабли на море можно топить при помощи мин, то почему это же нельзя сделать с сухопутными линкорами? И выдали на-гора идею противотанковых мин.

После чего был сделан следующий логичный шаг, насчет реально массового использования мин противопехотных. Правда, поначалу изобретатели чесали репу относительно способа применения. Вот мы установили мины перед своими окопами. А как наступать? Ладно – установили с проходами для наступления. Но война шла позиционная, и артиллерия на западном фронте долбила так, что после пары артналетов мины надо было устанавливать снова. С другой стороны, они стоили достаточно дешево, зато прибавляли командованию спокойствия и отличнейшим образом дополняли противопехотные рогатки с проволокой. То есть полностью выполняли задачу – сбивать атакующие вражеские порывы, останавливая темп наступления до тех пор, пока под огнем пулеметов противник не побежит назад. Сим мировая военная мысль была полностью удовлетворена, и дальше в этом направлении уже никто не рыл.

Поэтому, когда Пташкин, несколько стесняясь и готовясь к возражениям, стал рассказывать свою идею минных засад, я его поддержал категорически и безоговорочно. После разговора сразу дал распоряжение о принятии его и его людей в количестве двадцати пяти человек в батальон морской пехоты. Так что теперь мы будем наблюдать, как у нас все получится на этом проселке.

А мою идею с самолетами пока пришлось похерить. По чисто климатическим причинам – мы почти неделю в рейде и все это время каждый день идет дождь. Хоть по полчаса, но идет. В остальное время просто облачно. Вернее: солнце – ветер – облачно – дождь. И так по кругу. Благо грязь успевала подсыхать и дороги не развезло, но авиацию, один фиг, не используешь. Жаль. Просто у меня к этому уже все было готово. Включая даже рации вкупе с радистами.

Кстати, со связью все произошло достаточно интересно. Оно как вышло – уже находясь в Крыму, узнал, что тут отираются несколько представителей дома Романовых. Ну отираются и отираются. Мне они не мешают. Единственное, что заинтересовало: а как эти ухари вообще умудрились выжить? Матросики-то своих офицеров резали, только шум стоял, а этих почему-то не тронули. Хотя вроде сам бог велел заземлить «проклятых кровопийц».

И тут узнал интересную штуку – оказывается, Александр Михайлович Романов был не просто дядей последнего царя, а еще и являлся шефом российской авиации. При этом настолько хорошим шефом, что авиационная братия в прошлом году не дала его в обиду. Летуны, как я уже говорил, пользовались авторитетом среди матросни, вот Романовы и выжили.

Вначале, узнав эту историю, лишь пожал плечами, но потом посетила дельная мысль. Так как Жилин, по своим каналам, все еще продолжал поиски радиостанций на необъятных просторах страны, я прикинул – они ведь предназначались для самолетов? При этом товар эксклюзивный. И возможно, бывший главный авиатор может подсказать, в каком направлении их искать? Наверняка именно он продавливал столь недешевую покупку. Поэтому решил съездить в Ай-Тодо», где сейчас обитала банда Романовых.

Те от жизни ничего хорошего не ждали, поэтому мой приезд поначалу их сильно переполошил. Но узнав, кто я такой – несколько оттаяли. Газеты они тоже читали, вот и были в курсе, что собой представляет Чур. Сам Александр Михайлович оказался мужчиной небольшого роста с явно прослеживающимся сходством с профилем на золотом червонце. При этом в личном разговоре он особо не гоношился. Пальцы не гнул, зато реально помог, указав, куда могли загнать купленную аппаратуру. Я, как культурный человек, поблагодарил и, уже уходя, лишь выдохнул сквозь зубы. М-да, пообщались… Нет, так-то получил все, что хотел. Заодно избавился от иллюзий. Это ведь в нашем времени люди напрочь забыли, что значат сословные различия. Многие (особенно этим грешат американцы) вообще считают, что царь это такой парень, который залез на трон и напялил корону. А в свободное от работы время ничем не отличается от других граждан. Всегда готов бахнуть по пивасику или поболеть в толпе фанатов за любимую футбольную команду. Ну и другие сановники ему под стать.

Мягко говоря, это совершенно не так. Разумеется, что-то зависит и от самого человека, но сейчас абсолютно подавляющее большинство сословной элиты относятся к «подлому сословию» как к говорящему скоту. Реально. Именно как к скоту. Ну вот чтобы было понятнее, сами прикиньте – как будет относиться мажорный сынок, пропихнутый папой в члены совета директоров Газпрома, к работяге на ржавой «девятке»? Как к ровне? Ага – щаз! При этом учтите, что «сынок» относится к элите лишь в первом поколении. И не надо думать, что тут играет поговорка про «из грязи в князи», и, дескать, потом все сгладится. Нет. С каждым поколением разрыв лишь увеличивается.

Просто, если «сынок» еще может позволить самостоятельно сказать – «пшел вон, быдло», то в десятом поколении они с тобой даже не говорят. Легкий изгиб брови покажет слугам, что надо делать с оскорбившей взор хозяина чернью. А теперь представьте, что эта самая «чернь», по безумному стечению обстоятельств, обрела власть в стране. Попробуйте ощутить внутренние чувства «мажора», низвергнутого с небес на землю. Весь этот запал кипящего в душе дерьма.

Я ощутил и могу с уверенностью сказать – верхушка элиты не смирится со своим положением и с нами сотрудничать не будет. А если и будет, то продаст в самый ответственный момент. Продаст даже не за деньги, а потому, что им одним воздухом с нами дышать уже невместно. Это чувствовалось в каждом движении, в каждом взгляде, во всех интонациях. Обычный человек, возможно, этого бы не почувствовал, но я ведь не совсем обычный.

Жаль… а я ведь думал Александру Михайловичу административную должность в авиации предложить. Объективно говоря, он в этом вопросе на сегодняшний день самый продвинутый. Да и летуны не зря так хорошо к нему относятся. Видно, что человек «болеет» небом. Но, похоже, не судьба. С другой стороны, рации нашел и это уже очень хорошо…

Так вот, относительно средств связи – после пополнения добровольцами батальон по численности стал более-менее соответствовать своему названию. До этого мы тянули максимум на усиленную роту. А сейчас нас почти три сотни (не считая конников Буденного). Броневики, артиллерия, автомобили, мотоциклы. Да-да, помимо гужевого транспорта, подразделение конкретно прибарахлилось передовыми новинками автопрома. Ведь красные успели целую кучу техники и снаряжения эвакуировать из Мариуполя. Теперь у нас, помимо водителей, есть даже отделение автомехаников. Ну и, разумеется, зампотех при нем. Удалось сманить романтикой и финансово-вещевыми ништяками молодого, неженатого инженера с СевМорЗавода.

Соответственно, бывшие взводные выросли до ротных, а наиболее толковые из отделенных – до взводных. Появился штаб, со своим начальником – Матвеевым. Решив, что держать на должности рядового целого подполковника это полный маразм, предложил должность Игнату Тихомировичу. Тот, не будь дураком, не отказался. А что касается его тяги к монархизму… ну, во-первых, она изначально сильно напоминала тягу государственника к «сильной руке», а во-вторых, как там сказал ухажер из фильма «В джазе только девушки» – у каждого свои недостатки.

А к рациям организовал взвод связи, так как от жадности хапнул их аж два десятка и вследствие этого решил ставить аппаратуру не только на самолеты. Теперь у нас для каждого отдельно действующего крупного подразделения по две рации (одна из них запасная, ибо хрупки сии изделия до невозможности). Про отдельно действующих сказал, потому что мы немцев сейчас вовсе не всем батальоном гасить собрались. Нет. Лишь половиной. Вторая половина – в основном буденновцы с частью людей Михайловского – идет рейдом, выбивая германские опорные пункты по деревням. В города пока не суются (нафиг нам лишние потери), а вот нарушить немцам поставки продовольствия и шалить на «железке», это милое дело.





* * *


Вдохнув сырой воздух, пахнувший полынью, я обратил внимание, что до приметного дерева голова колонны практически уже дошла. Да и Пташкин зашевелился:

– Ну что, товарищ Чур? Не пора?

– Почти. У тебя все готово?

Взводный саперов кивнул:

– Так точно!

– Тогда даю обратный отсчет. Пять… четыре… три… два… один. Рви!

Глядеть на результат я не стал, предпочтя сразу залечь. Ну и что, что до дороги метров триста? Там в четырех минах почти по десять кило взрывчатки. И это только в тех, что на деревья подвешены. А еще в двух, которые на дороге прикопаны, почти по пуду. Да не простой взрывчатки, а какой-то смеси, что наколдовали минеры-мореманы. А они те еще затейники… Изобретатели-виртуозы, мля.

Шарахнуло нехило! Вначале бахнули «недомонки» с мелким железным хламом в качестве поражающего элемента, которые мы присобачили на деревья. И почти сразу долбанули оба фугаса. Проселок на несколько секунд затянуло черным дымом, из которого доносилось истеричное лошадиное ржание. А через пару секунд раздались человеческие вопли.

Одновременно с этим два наших броневика, рыкнув моторами, выбрались из укрытий и, роняя ветки маскировки, шустро покатили к дезориентированной вражеской колонне. Не доезжая метров пятьдесят, остановились и в четыре пулемета причесали шевеления. В смысле по лежащим даже не стреляли, а вот по мечущимся туда-сюда солдатам стегануло свинцовыми струями. Кого-то зацепили, кто-то просто залег, но незапланированная беготня прекратилась.

Ну что – наша очередь. Добежав до броневика и под его прикрытием приблизившись еще метров на двадцать, я кивнул Бергу, который, взяв большой жестяной рупор, начал вещать: