Дикая кровь
Часть 49 из 62 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Изменникам у Москвы веры не станет! — волосатой рукой ударил воевода по столу. — А еще услышу твои речи изменные, али что писать станешь, закую в колодки, прикажу пытать железом, тогда скажешь и про монголов, и про киргизов.
Воевода распалился, пыхтел, в углах рта пузырилась слюна. Ивашко выслушал его, не перебивая, и ответил с прежней суровой твердостью:
— Не пытать тебе меня, отец-воевода. Я на тебя государево дело объявлю.
— А я стражу кликну! А под стражею дела не объявишь.
— Подумай, отец-воевода, что не миновать сыска по Родионовой челобитной. Расхлебаешь ли?
— Нету такой челобитной!
— Есть! — убежденно сказал Ивашко.
Гневный взгляд воеводы метнулся к двери:
— Стража!
Вбежали стрельцы с бердышами, вытянулись у дверей в ожидании воеводского приказа.
— Городничего!
Через минуту тяжело прогремели в сенях сапоги, и городничий сунул в дверь горницы растрепанную голову:
— Я тут, отец-воевода!
— В тюрьму сына боярского!
Городничий схватил Ивашку за рукав кафтана и потянул за собой. Ивашко не сопротивлялся, и это вконец озадачило воеводу.
— Постой-ко, городничий! — перевел дух Герасим. — Ты его пока оставь. Проводи сучьего сына из города, и чтобы он сюда ни ногою! Пусть живет в своих поганых юртах. А явится, пусть на себя обиду держит. За измену не пощажу!
15
И опять Алтын-хан, достойно закончивший трудные переговоры с русскими, которых он мог теперь заставить пойти на некоторые уступки, не стал портить далее отношений с красноярским воеводой и киргизами. В один из осенних дней, когда поход на Томск и Красный Яр казался уже решенным, хан отдал приказ своему войску отойти за Саянский камень, в свою землю.
Этот ханский поступок удивил не только самих монголов, но и джунгар, и других соседей государства Алтын-ханов. В перекочевке монгольского войска соседи видели не одну военную хитрость, но прежде всего резкий поворот в политике Лопсана, рассчитывающего на союз с Россией. Хан накрепко закрывал для джунгар ворота в Киргизскую степь, становясь войском на реке Кемчик. За это ему полагалась военная помощь киргизов и русских — по крайней мере так думал расчетливый Лопсан.
О стремительном уходе Алтын-хана первым на Красном Яру в подгородных юртах узнал князец Шанда. К нему прискакал гонец от алтырцев, с которыми Шанду связывала многолетняя дружба и родство: последняя жена Шанды была алтырской киргизкой.
Узнав приятную новость, Шанда послал за Итполой и Ивашкой, а явились те — устроил большой праздник в их честь. Вдоволь было араки и баранины, была борьба и стрельба из лука и, конечно же, были скачки, а на скачках, как и следовало ожидать, победил белоногий жеребец хозяина улуса.
Стоял один из прозрачно-золотых осенних дней. Было еще тепло по-летнему, хотя в природе уже началось увядание: стали жесткими и повяли травы, желтыми и красными кострами вспыхнули и разгорелись отдельные деревья на косогорах. В лесу сильно засквозило грибами.
Гости вдоволь напились и насытились, и Шанда предложил им прогулку по окрестным пастбищам. Ивашко и Итпола охотно согласились. И вот они втроем — стремя к стремени — рысцой пустили коней неглубоким отцветшим лугом.
Ивашко сразу же угадал, что эта прогулка так же не случайна, как и прошлая охота на медведя. Шанда хочет что-то сообщить или, может быть, выведать. Иначе хитрому князцу не было никакого расчета ни с того ни с сего устраивать праздник и приглашать на него Ивашку.
И в самом деле, едва отъехали от улуса, Шанда остановил коня и заговорил с веселой усмешкой:
— Вы ждете от меня признания, почему мы собрались сегодня. Что ж, я скажу, у меня нет причины скрывать это. Моя вторая жена Ойла-ханым родила мне сына. Уж и не помню, когда спал с ней, а все ж родила. Настоящего киргиза. Однако, ветром надуло, — и бросил короткий взгляд в сторону Ивашки. Он что-то знал, хитрый Шанда, или просто намекал на близкие отношения Ойлы с Ивашкой.
— Поздравляю тебя, — сказал Шанде Итпола.
— Пусть умножится твоя семья, — пожелал Ивашко.
— А теперь у меня к тебе разговор, киргиз, ставший русским князем. Известно ли тебе, что твой и мой шурин Маганах посажен в яму? Ему грозит смерть, если его выдадут монголам. Не слышал об этом?
— Слышал, — ответил Ивашко. — Может, собрать соболей Герасиму Никитину? Пусть заступится за Маганаха.
— Воевода нам не поможет. Вот если бы ты, Ивашко, откочевал со своим улусом в киргизы…
— Рыскать по степи? — Ивашко невольно попридержал коня.
— Быть вольному на земле отцов и дедов, — негромко сказал Итпола.
— Но почему же ты, Итпола, живешь под городом?
— Я убегу отсюда.
— Значит, ты обманул государя-батюшку?
— Считай, так, — равнодушно сказал Итпола.
— Вы за этим и позвали меня?
— Я тебя позвал, — криво усмехнулся Шанда. — И совсем не для разговоров, хотя с умным человеком поговорить приятно. Я позвал тебя, чтобы пировать. Всякое может быть: ты уедешь, я уеду — где потом свидимся?
Остаток дня провели в улусе. Затемно гости, поблагодарив хозяина за обильное угощение, собрались домой. Шанда вручил им богатые подарки. Итпола получил бухарское с серебряной насечкой седло. А Ивашке Шанда подарил тонконогого ахалтекинского жеребца.
— Будешь вспоминать меня, родич. А к воеводе ты пока не езди. Зачем тебе обижать Шанду? Через неделю я откочую, тогда и жалуйся на меня Герасиму.
Поблагодарив за подарок, Ивашко отправился в свой улус. И по пути твердо решил не дать Шанде нарушить клятву. И поскакал Ивашко на Красный Яр. К утру был в городе, и не желавший его видеть воевода все-таки принял киргиза в первой домашней горнице, выслушал его и взъярился на Шанду:
— Привести ко мне изменника!
К Шанде послали городничего с десятком казаков. Не мешкая, отряд тронулся в путь, а к вечеру воеводе донесли:
— Шанда утек.
Казаки помчались на переем: с отарами далеко не уйдет. Но как ни искали по степям и лесам, не нашли кочевавшего улуса. Воевода разозлился на Ивашку пуще прежнего, зашумел:
— Ты обманул меня! Дал Шанде уйти, а потом прискакал с вестью. Бери-ко людей и скачи к Ачинску ловить князца.
Две недели стоял под Ачинском Ивашко с казаками, пока не узнал, что Шанда кочует у Божьего озера вместе с Иренеком. И еще разведал он, что Иренек с Абалаком подбивают Шанду идти грабить ясачных.
Так ни с чем вернулся Ивашко на Красный Яр. Воевода забушевал:
— Упустил Шанду! Да за то в тюрьму тебя, в колодки!
И снова не осуществил Герасим своей угрозы. Оно и понятно: по городу с ватагой дружков куражливо расхаживал Родион, ожидавший сыска по делу Васьки Еремеева. Боялся воевода сыска, потому что знал за собой многие вины.
Герасим решился на другое. Он забрал в аманаты князцов Итполу и Арыкпая, чтобы не дать им уйти следом за Шандой и чтобы заставить крупные киргизские улусы платить ясак Москве.
16
Теплой ночью на берегу Божьего озера плясал, рвался в темень длинными языками пламени костер. Плескались о берег бессонные волны. И воины, в медных шлемах, собравшись у костра, слушали слегка хриплый голос старика Торгая:
— Давно то было, никто не помнит когда. Киргизы побили качинцев, и качинцы решили уйти подальше и запутать следы. А весь скот был отобран врагом, и качинцам предстояло кочевать пешими. Чтобы уйти незаметно и быстро, князец племени приказал воинам вырезать старых людей, которых плохо слушались ноги. Да и сами старики рассудили, что лучше умереть от своих, чем погубить и семьи, и самих себя.
Торгай пробежал взглядом по напряженным лицам слушавших его воинов и продолжал:
— Люди убили своих отцов и матерей. Лишь один парень пощадил своего отца и понес его в мешке на плечах.
— Добрый человек! — восторженно восклицали воины, качая головами.
— И вот качинцы подошли к большому чистому озеру. Оно ярко светилось. Свет шел из самой его глубины. Тогда начальный князец племени сказал, что народ обессилел, что никакого богатства нет и что нужно достать светящийся в глубине драгоценный камень, который принесет счастье всему народу. И воины разделись и стали нырять в озеро, и никто из них не вернулся с его дна. Наконец наступил черед сына, оставившего отца в живых. Сын спросил у отца совета, как ему быть. И старик посмотрел в озеро и сказал, чтобы сын шел на вершину приозерной горы Хара-таг, что камень там, а не в озере…
— Здесь то было! — радостно и удивленно закричали воины.
Торгай между тем продолжал:
— И сын пошел на вершину Хара-таг и принес камень народу. Тогда князец племени сказал людям: «Убейте меня, я убил мудрость». А единственный оставшийся в живых старик ответил: «Это самый великий из князцов, каких я знал».
— Мудрый человек! — говорили воины…
Лишь закроет глаза Иренек — и видит бескрайнюю ночь у костра и Торгая в тесном кругу парней. Это случилось, когда Иренек не послушался стариков и посадил зарвавшегося Маганаха в яму. Начальный князь не должен так поступать — вот что сказал древней легендой мудрый старик. И Иренек тогда же освободил Маганаха и теперь не жалел об этом. Со стариками был установлен долгий и прочный мир, народ поверил в высшую справедливость славного повелителя Киргизской степи. И Иренек дал себе слово отныне и навсегда быть справедливым.
После набега Алтын-хана на улусы минуло много месяцев, но раны, нанесенные народу, еще кровоточили. Все забрал тогда монгольский владыка у алтысаров и езерцев, даже последние скудные запасы сараны. Он же сделал своими рабами и угнал за Саяны многих людей.
Замолкли просторные степи по Абакану и Уйбату, по Аскизу, Ербе и Нине. Жутким холодом могил повеяло от прекрасных долин, бывших гордостью киргизов, колыбелью многоплеменного народа.
Улус начального князя теперь, как и прежде, стоял в урочище Кирижек-обо, на пологом берегу Белого Июса, под каменным сундуком горы Онно, где немногим более десяти лет назад был с почестями похоронен Ишей и где находилась дорогая киргизам могила великого Номчи. Древний длиннокосый шаман Айдыр, почитаемый всеми родами земли, сказал Иренеку:
— Тебе приказали духи собрать народ воедино, как собирается сарана в торсуки. Тебе верят духи, потому что ты наследовал мудрость несравненного Ишея.
Над немыми могилами предков шептались травы, а жизнь шла, годы шли нескончаемым караваном. И князь Иренек на своих обыкновенных плечах должен был нести всю тяжесть врученной ему власти. Предстояло воскресить утраченную славу воинственных киргизов, одно имя которых когда-то наводило ужас на кочевников Великой степи.
Улусы бедствовали. Начальный князь искал, чем можно помочь им. Разграбленным, обездоленным родам кое-что давали взаймы имущие роды. Однако нужно было еще содержать большое войско — оно не допустит впредь разорения и уничтожения Киргизской земли.
Воевода распалился, пыхтел, в углах рта пузырилась слюна. Ивашко выслушал его, не перебивая, и ответил с прежней суровой твердостью:
— Не пытать тебе меня, отец-воевода. Я на тебя государево дело объявлю.
— А я стражу кликну! А под стражею дела не объявишь.
— Подумай, отец-воевода, что не миновать сыска по Родионовой челобитной. Расхлебаешь ли?
— Нету такой челобитной!
— Есть! — убежденно сказал Ивашко.
Гневный взгляд воеводы метнулся к двери:
— Стража!
Вбежали стрельцы с бердышами, вытянулись у дверей в ожидании воеводского приказа.
— Городничего!
Через минуту тяжело прогремели в сенях сапоги, и городничий сунул в дверь горницы растрепанную голову:
— Я тут, отец-воевода!
— В тюрьму сына боярского!
Городничий схватил Ивашку за рукав кафтана и потянул за собой. Ивашко не сопротивлялся, и это вконец озадачило воеводу.
— Постой-ко, городничий! — перевел дух Герасим. — Ты его пока оставь. Проводи сучьего сына из города, и чтобы он сюда ни ногою! Пусть живет в своих поганых юртах. А явится, пусть на себя обиду держит. За измену не пощажу!
15
И опять Алтын-хан, достойно закончивший трудные переговоры с русскими, которых он мог теперь заставить пойти на некоторые уступки, не стал портить далее отношений с красноярским воеводой и киргизами. В один из осенних дней, когда поход на Томск и Красный Яр казался уже решенным, хан отдал приказ своему войску отойти за Саянский камень, в свою землю.
Этот ханский поступок удивил не только самих монголов, но и джунгар, и других соседей государства Алтын-ханов. В перекочевке монгольского войска соседи видели не одну военную хитрость, но прежде всего резкий поворот в политике Лопсана, рассчитывающего на союз с Россией. Хан накрепко закрывал для джунгар ворота в Киргизскую степь, становясь войском на реке Кемчик. За это ему полагалась военная помощь киргизов и русских — по крайней мере так думал расчетливый Лопсан.
О стремительном уходе Алтын-хана первым на Красном Яру в подгородных юртах узнал князец Шанда. К нему прискакал гонец от алтырцев, с которыми Шанду связывала многолетняя дружба и родство: последняя жена Шанды была алтырской киргизкой.
Узнав приятную новость, Шанда послал за Итполой и Ивашкой, а явились те — устроил большой праздник в их честь. Вдоволь было араки и баранины, была борьба и стрельба из лука и, конечно же, были скачки, а на скачках, как и следовало ожидать, победил белоногий жеребец хозяина улуса.
Стоял один из прозрачно-золотых осенних дней. Было еще тепло по-летнему, хотя в природе уже началось увядание: стали жесткими и повяли травы, желтыми и красными кострами вспыхнули и разгорелись отдельные деревья на косогорах. В лесу сильно засквозило грибами.
Гости вдоволь напились и насытились, и Шанда предложил им прогулку по окрестным пастбищам. Ивашко и Итпола охотно согласились. И вот они втроем — стремя к стремени — рысцой пустили коней неглубоким отцветшим лугом.
Ивашко сразу же угадал, что эта прогулка так же не случайна, как и прошлая охота на медведя. Шанда хочет что-то сообщить или, может быть, выведать. Иначе хитрому князцу не было никакого расчета ни с того ни с сего устраивать праздник и приглашать на него Ивашку.
И в самом деле, едва отъехали от улуса, Шанда остановил коня и заговорил с веселой усмешкой:
— Вы ждете от меня признания, почему мы собрались сегодня. Что ж, я скажу, у меня нет причины скрывать это. Моя вторая жена Ойла-ханым родила мне сына. Уж и не помню, когда спал с ней, а все ж родила. Настоящего киргиза. Однако, ветром надуло, — и бросил короткий взгляд в сторону Ивашки. Он что-то знал, хитрый Шанда, или просто намекал на близкие отношения Ойлы с Ивашкой.
— Поздравляю тебя, — сказал Шанде Итпола.
— Пусть умножится твоя семья, — пожелал Ивашко.
— А теперь у меня к тебе разговор, киргиз, ставший русским князем. Известно ли тебе, что твой и мой шурин Маганах посажен в яму? Ему грозит смерть, если его выдадут монголам. Не слышал об этом?
— Слышал, — ответил Ивашко. — Может, собрать соболей Герасиму Никитину? Пусть заступится за Маганаха.
— Воевода нам не поможет. Вот если бы ты, Ивашко, откочевал со своим улусом в киргизы…
— Рыскать по степи? — Ивашко невольно попридержал коня.
— Быть вольному на земле отцов и дедов, — негромко сказал Итпола.
— Но почему же ты, Итпола, живешь под городом?
— Я убегу отсюда.
— Значит, ты обманул государя-батюшку?
— Считай, так, — равнодушно сказал Итпола.
— Вы за этим и позвали меня?
— Я тебя позвал, — криво усмехнулся Шанда. — И совсем не для разговоров, хотя с умным человеком поговорить приятно. Я позвал тебя, чтобы пировать. Всякое может быть: ты уедешь, я уеду — где потом свидимся?
Остаток дня провели в улусе. Затемно гости, поблагодарив хозяина за обильное угощение, собрались домой. Шанда вручил им богатые подарки. Итпола получил бухарское с серебряной насечкой седло. А Ивашке Шанда подарил тонконогого ахалтекинского жеребца.
— Будешь вспоминать меня, родич. А к воеводе ты пока не езди. Зачем тебе обижать Шанду? Через неделю я откочую, тогда и жалуйся на меня Герасиму.
Поблагодарив за подарок, Ивашко отправился в свой улус. И по пути твердо решил не дать Шанде нарушить клятву. И поскакал Ивашко на Красный Яр. К утру был в городе, и не желавший его видеть воевода все-таки принял киргиза в первой домашней горнице, выслушал его и взъярился на Шанду:
— Привести ко мне изменника!
К Шанде послали городничего с десятком казаков. Не мешкая, отряд тронулся в путь, а к вечеру воеводе донесли:
— Шанда утек.
Казаки помчались на переем: с отарами далеко не уйдет. Но как ни искали по степям и лесам, не нашли кочевавшего улуса. Воевода разозлился на Ивашку пуще прежнего, зашумел:
— Ты обманул меня! Дал Шанде уйти, а потом прискакал с вестью. Бери-ко людей и скачи к Ачинску ловить князца.
Две недели стоял под Ачинском Ивашко с казаками, пока не узнал, что Шанда кочует у Божьего озера вместе с Иренеком. И еще разведал он, что Иренек с Абалаком подбивают Шанду идти грабить ясачных.
Так ни с чем вернулся Ивашко на Красный Яр. Воевода забушевал:
— Упустил Шанду! Да за то в тюрьму тебя, в колодки!
И снова не осуществил Герасим своей угрозы. Оно и понятно: по городу с ватагой дружков куражливо расхаживал Родион, ожидавший сыска по делу Васьки Еремеева. Боялся воевода сыска, потому что знал за собой многие вины.
Герасим решился на другое. Он забрал в аманаты князцов Итполу и Арыкпая, чтобы не дать им уйти следом за Шандой и чтобы заставить крупные киргизские улусы платить ясак Москве.
16
Теплой ночью на берегу Божьего озера плясал, рвался в темень длинными языками пламени костер. Плескались о берег бессонные волны. И воины, в медных шлемах, собравшись у костра, слушали слегка хриплый голос старика Торгая:
— Давно то было, никто не помнит когда. Киргизы побили качинцев, и качинцы решили уйти подальше и запутать следы. А весь скот был отобран врагом, и качинцам предстояло кочевать пешими. Чтобы уйти незаметно и быстро, князец племени приказал воинам вырезать старых людей, которых плохо слушались ноги. Да и сами старики рассудили, что лучше умереть от своих, чем погубить и семьи, и самих себя.
Торгай пробежал взглядом по напряженным лицам слушавших его воинов и продолжал:
— Люди убили своих отцов и матерей. Лишь один парень пощадил своего отца и понес его в мешке на плечах.
— Добрый человек! — восторженно восклицали воины, качая головами.
— И вот качинцы подошли к большому чистому озеру. Оно ярко светилось. Свет шел из самой его глубины. Тогда начальный князец племени сказал, что народ обессилел, что никакого богатства нет и что нужно достать светящийся в глубине драгоценный камень, который принесет счастье всему народу. И воины разделись и стали нырять в озеро, и никто из них не вернулся с его дна. Наконец наступил черед сына, оставившего отца в живых. Сын спросил у отца совета, как ему быть. И старик посмотрел в озеро и сказал, чтобы сын шел на вершину приозерной горы Хара-таг, что камень там, а не в озере…
— Здесь то было! — радостно и удивленно закричали воины.
Торгай между тем продолжал:
— И сын пошел на вершину Хара-таг и принес камень народу. Тогда князец племени сказал людям: «Убейте меня, я убил мудрость». А единственный оставшийся в живых старик ответил: «Это самый великий из князцов, каких я знал».
— Мудрый человек! — говорили воины…
Лишь закроет глаза Иренек — и видит бескрайнюю ночь у костра и Торгая в тесном кругу парней. Это случилось, когда Иренек не послушался стариков и посадил зарвавшегося Маганаха в яму. Начальный князь не должен так поступать — вот что сказал древней легендой мудрый старик. И Иренек тогда же освободил Маганаха и теперь не жалел об этом. Со стариками был установлен долгий и прочный мир, народ поверил в высшую справедливость славного повелителя Киргизской степи. И Иренек дал себе слово отныне и навсегда быть справедливым.
После набега Алтын-хана на улусы минуло много месяцев, но раны, нанесенные народу, еще кровоточили. Все забрал тогда монгольский владыка у алтысаров и езерцев, даже последние скудные запасы сараны. Он же сделал своими рабами и угнал за Саяны многих людей.
Замолкли просторные степи по Абакану и Уйбату, по Аскизу, Ербе и Нине. Жутким холодом могил повеяло от прекрасных долин, бывших гордостью киргизов, колыбелью многоплеменного народа.
Улус начального князя теперь, как и прежде, стоял в урочище Кирижек-обо, на пологом берегу Белого Июса, под каменным сундуком горы Онно, где немногим более десяти лет назад был с почестями похоронен Ишей и где находилась дорогая киргизам могила великого Номчи. Древний длиннокосый шаман Айдыр, почитаемый всеми родами земли, сказал Иренеку:
— Тебе приказали духи собрать народ воедино, как собирается сарана в торсуки. Тебе верят духи, потому что ты наследовал мудрость несравненного Ишея.
Над немыми могилами предков шептались травы, а жизнь шла, годы шли нескончаемым караваном. И князь Иренек на своих обыкновенных плечах должен был нести всю тяжесть врученной ему власти. Предстояло воскресить утраченную славу воинственных киргизов, одно имя которых когда-то наводило ужас на кочевников Великой степи.
Улусы бедствовали. Начальный князь искал, чем можно помочь им. Разграбленным, обездоленным родам кое-что давали взаймы имущие роды. Однако нужно было еще содержать большое войско — оно не допустит впредь разорения и уничтожения Киргизской земли.