Девушка из песни
Часть 37 из 87 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Представься и скажи название песни, которой собираешься нас покорить.
Я сел на край кровати Вайолет, а она уселась рядом со мной, скрестив ноги и держа телефон.
– Пять, четыре, три…
– Эм, привет. Я Миллер Стрэттон, – произнес я, внезапно занервничав без храбрости, которую на вечеринке дарила текила. Глазок камеры уставился прямо на меня. – Э-э, я из Санта-Круза, штат Калифорния…
Внезапно от вязаной шапочки у меня ужасно зачесалась голова. Я снял ее и провел рукой по волосам. Несколько прядей упало мне на лоб. Глаза Вайолет расширились, и у нее перехватило дыхание. Наверное, потому что я запорол видео. Откинув волосы с глаз, я откашлялся и сосредоточил все свое внимание на гитаре.
– Сейчас сыграю песню под названием «Все, чего я хочу».
Я положил пальцы на струны и заиграл мелодию, помогавшую успокоить беспорядочные мысли и чувства. Эмоции и гармония питали мой голос и слова – сотни различных способов сказать об одном и том же. Попросить Вайолет полюбить меня так, как я любил ее.
На последнем припеве мой голос стал громче, а сердце сжалось до боли, до опустошения, отдавая все.
Чувствую себя счастливым, но настолько слабым,
Любовь жестока, на сердце сплошные раны.
Не прикасайся, детка, к моим шрамам,
Пока не захочешь узнать, в каких виновна сама.
Все, чего я хочу,
Все, чего я хочу,
Чтобы ты влюбилась в меня, большего не прошу.
Последняя нота задрожала и стихла. Вайолет еще немного подержала телефон, потом нажала на «стоп» и уронила руки на колени. Ее сочные, полные губы приоткрылись. Фарфоровая кожа порозовела, а глаза загорелись. В отражении глаз я увидел себя. Того, кто действительно мог выкарабкаться из этой дерьмовой жизни благодаря подаренному Вселенной и Богом таланту.
– Миллер, боже мой… – выдохнула Вайолет. – Это было…
«Для тебя. Это было для тебя. О тебе все мои песни».
– Это было… нереально, – произнесла она.
– Правда?
Вайолет прижала ладонь к сердцу.
– Да. О господи, Миллер…
Она потянулась ко мне и обняла. Я убрал гитару и крепко обнял Вайолет в ответ, закрыв глаза и утонув в ощущениях. Нежность, тепло… аромат ее кожи, волос, сладкое дыхание на моей шее.
– У тебя все получится, – произнесла она, прижавшись губами к моему плечу. – Я чувствую.
И в этот момент, ободренный и окутанный ее верой в меня, я почувствовал то же самое.
Немного приподнял голову в потребности поцеловать ее полные губы. Ее нежная щека скользнула по моей щетине. Еще одно маленькое движение, нерешительное, но ведомое зовом сердца, и мои губы коснулись уголка ее рта. Она отстранилась, но лишь настолько, чтобы встретиться со мной взглядом, полным обнаженного желания. От легкого хриплого вдоха ее губы приоткрылись, лишая меня всякой воли.
С тихим, грубым звуком несдерживаемого желания, я поцеловал ее.
Поцеловал свою лучшую подругу. Изменил нас навсегда. Назад уже поздно, да и желания нет. Не хочется ничего, кроме настоящего.
Я завладел ее губами, сначала нежно, а затем с возрастающей страстью, когда не встретил сопротивления. Я был поражен, что она не отстранилась. Наоборот, ответила на поцелуй. Ее язык, мягкий и теплый, робко двинулся мне навстречу. С любопытством и нерешительностью. Я с готовностью принял этот поцелуй, горячий, влажный, идеальный.
Проклятье! На вкус как яблоки и сахар, она согревала душу, я словно вернулся домой. Именно с нею я хотел быть, всегда.
Я обхватил ладонями ее лицо, овладевая ее губами и испивая поцелуй до дна. Хриплые, короткие вдохи вырывались через нос, но в ней я нуждался больше, чем в воздухе. С каждым мгновением меня все больше шокировала и пугала мощь этой растущей потребности. Поцелуй был для меня всем, но я оказался совершенно к нему не готов.
Я не мог вырваться или спастись из глубины моей любви к ней. Я думал, что исследовал ее в своих песнях. Ориентировался на каждом повороте. И все же, прикасаясь к Вайолет вот так, растворяясь в ней, я понял, что ничего не знаю. Что годами бродил по огромной пещере лишь с крошечным фонариком в руках. Теперь стены рушились, и внутрь лился солнечный свет.
«Слишком много. Слишком хорошо. Это не может быть реальностью. Не может длиться долго. Настолько хорошее всегда быстротечно».
А потом все прекратилось.
Холодная пустота сменила тепло и сладость ее рта, когда Вайолет тихонько вскрикнула и отшатнулась, отталкивая мои руки. Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Полные губы распухли и блестели влагой от моего поцелуя. Нежная кожа раскраснелась от моей грубой щетины. Ее затвердевшие под футболкой соски испытывали мое самообладание, призывая прикоснуться к ним.
– Что мы делаем? – прошептала она.
Я попытался отыскать слова. Поэзия, которая жила в моем сердце, изливалась только на бумаге. На языке же она путалась и спотыкалась о мою неуверенность в себе. Мои страхи. Внутренний голос убеждал, что я – нищее ничтожество, а она – богатая девушка, которая заслуживает лучшего. Зловещий голос Чета, нашептывающий мне, что когда-нибудь она очнется и тоже это поймет.
Вайолет дотронулась кончиками пальцев до покрасневших губ.
– Зачем ты меня поцеловал?
– Я не… Так получилось…
– Когда я сказала, что Ривер не целовал меня, твое лицо так изменилось, – произнесла она, соскальзывая с кровати и пятясь, все еще прижимая пальцы к губам. – Ты сказал, что счастлив за меня.
– Я не это сказал, – возразил я, мой голос стал резче. – Я сказал, что хочу, чтобы ты была счастлива. Это все, что меня волнует. И все, что когда-либо волновало.
С отсутствующим взглядом она покачала головой, в ее глазах отражались тысячи мыслей. Рука, прижатая к губам, скользнула по бледной коже шеи, которая тоже покраснела.
– Ты игнорировал меня несколько недель, а теперь поцеловал…
– А ты ответила на поцелуй, – произнес я, стиснув зубы.
«И это значило для меня все. Так много. Слишком много…»
Снизу раздались приглушенные, но хорошо знакомые звуки ссоры ее родителей. Внезапно и раздражающе. Словно листок, загоревшийся от луча света, Вайолет свернулась калачиком, обхватила себя за локти и опустила глаза в пол.
Она тихонько произнесла:
– Ривер и я… мы идем на Осенний бал.
– И что? Он тебе не нравится. Ты сама себе все придумала, вместо того, чтобы…
«Любить меня».
Вайолет подняла на меня тяжелый, сверкающий взгляд.
– Ты слышишь их? Так все происходит? Чернеет и гниет на корню?
Во мне бушевала ярость. На нее, но на себя еще больше, потому что часть меня так же чертовски напугана. Ничто хорошее не длится вечно. Ни здоровье, ни крыша над головой…
«Ни отцы, которые должны оставаться, но не хотят».
От этой мысли я замер, словно от удара под дых. Я никогда не позволял себе думать о нем. Никогда. Притворился, что все в порядке. Говорил себе, что его уход не ранил меня до глубины души, но теперь я видел, что мои шрамы такие же, как у Вайолет. Ее родители тоже ничего не сделали, чтобы направить ее. Мы оба остались на холоде из-за людей, которые изо всех сил должны были защищать нас.
С языка норовили сорваться миллион обжигающих слов, но я втянул носом воздух и вылетел из комнаты Вайолет. Сзади слышались ее торопливые шаги.
– Миллер, подожди… Что ты делаешь?..
Я нашел их на кухне. Мистер и миссис Макнамара перекрикивали друг друга, перед ними на полу валялась разбитая тарелка.
– Какого хрена вы творите?
Они остановились и потрясенно замолчали. Я почувствовал, как Вайолет скользнула мне за спину и положила на плечо свою маленькую, дрожащую ладошку.
– Миллер, нет… – прошептала Вайолет.
– Да, – крикнул я, мой гневный взгляд метался между ее родителями. – Вы хоть понимаете, что делаете с ней? Вам вообще есть до нее дело? Вы просто, мать вашу, орете и бьете посуду, а потом притворяетесь, что все нормально?! Как будто она вас не слышит? Потому что она слышит, и это просто на хрен разбивает ей сердце!
Тихие всхлипы Вайолет позади меня. Недоверчивые взгляды впереди.
Мистер Макнамара первым оправился от шока.
– А теперь держитесь, молодой человек. Вы не можете просто…
– Заткнитесь! – рявкнул я. – Заткнитесь хоть раз в жизни. Заткнитесь, когда думаете, что вам нужно орать друг на друга. Заткнись на хрен и хоть раз задайтесь чертовой мыслью, что вы делаете со своей дочерью! – Должно быть, я сходил с ума. Моя собственная боль закипела и всплыла на поверхность. Из-за боли, которую я так старался скрыть, глаза заволокло красной пеленой. Я с трудом осознавал, какие слова вылетали из моего рта.
Или к кому я сейчас обращаюсь.
– Вы не можете так поступать с собственным ребенком, – бушевал я. – Не можете, черт бы вас побрал! Нельзя так делать. Нельзя уйти и оставить после себя огромные гребаные черные дыры в чьей-то душе, которые высасывают весь свет из жизни.
– Миллер?
Вайолет сильнее прижала ладонь, возвращая меня к реальности. Я сморгнул красную пелену, дыхание стало тяжелым.
Господи, что это было?
Я сел на край кровати Вайолет, а она уселась рядом со мной, скрестив ноги и держа телефон.
– Пять, четыре, три…
– Эм, привет. Я Миллер Стрэттон, – произнес я, внезапно занервничав без храбрости, которую на вечеринке дарила текила. Глазок камеры уставился прямо на меня. – Э-э, я из Санта-Круза, штат Калифорния…
Внезапно от вязаной шапочки у меня ужасно зачесалась голова. Я снял ее и провел рукой по волосам. Несколько прядей упало мне на лоб. Глаза Вайолет расширились, и у нее перехватило дыхание. Наверное, потому что я запорол видео. Откинув волосы с глаз, я откашлялся и сосредоточил все свое внимание на гитаре.
– Сейчас сыграю песню под названием «Все, чего я хочу».
Я положил пальцы на струны и заиграл мелодию, помогавшую успокоить беспорядочные мысли и чувства. Эмоции и гармония питали мой голос и слова – сотни различных способов сказать об одном и том же. Попросить Вайолет полюбить меня так, как я любил ее.
На последнем припеве мой голос стал громче, а сердце сжалось до боли, до опустошения, отдавая все.
Чувствую себя счастливым, но настолько слабым,
Любовь жестока, на сердце сплошные раны.
Не прикасайся, детка, к моим шрамам,
Пока не захочешь узнать, в каких виновна сама.
Все, чего я хочу,
Все, чего я хочу,
Чтобы ты влюбилась в меня, большего не прошу.
Последняя нота задрожала и стихла. Вайолет еще немного подержала телефон, потом нажала на «стоп» и уронила руки на колени. Ее сочные, полные губы приоткрылись. Фарфоровая кожа порозовела, а глаза загорелись. В отражении глаз я увидел себя. Того, кто действительно мог выкарабкаться из этой дерьмовой жизни благодаря подаренному Вселенной и Богом таланту.
– Миллер, боже мой… – выдохнула Вайолет. – Это было…
«Для тебя. Это было для тебя. О тебе все мои песни».
– Это было… нереально, – произнесла она.
– Правда?
Вайолет прижала ладонь к сердцу.
– Да. О господи, Миллер…
Она потянулась ко мне и обняла. Я убрал гитару и крепко обнял Вайолет в ответ, закрыв глаза и утонув в ощущениях. Нежность, тепло… аромат ее кожи, волос, сладкое дыхание на моей шее.
– У тебя все получится, – произнесла она, прижавшись губами к моему плечу. – Я чувствую.
И в этот момент, ободренный и окутанный ее верой в меня, я почувствовал то же самое.
Немного приподнял голову в потребности поцеловать ее полные губы. Ее нежная щека скользнула по моей щетине. Еще одно маленькое движение, нерешительное, но ведомое зовом сердца, и мои губы коснулись уголка ее рта. Она отстранилась, но лишь настолько, чтобы встретиться со мной взглядом, полным обнаженного желания. От легкого хриплого вдоха ее губы приоткрылись, лишая меня всякой воли.
С тихим, грубым звуком несдерживаемого желания, я поцеловал ее.
Поцеловал свою лучшую подругу. Изменил нас навсегда. Назад уже поздно, да и желания нет. Не хочется ничего, кроме настоящего.
Я завладел ее губами, сначала нежно, а затем с возрастающей страстью, когда не встретил сопротивления. Я был поражен, что она не отстранилась. Наоборот, ответила на поцелуй. Ее язык, мягкий и теплый, робко двинулся мне навстречу. С любопытством и нерешительностью. Я с готовностью принял этот поцелуй, горячий, влажный, идеальный.
Проклятье! На вкус как яблоки и сахар, она согревала душу, я словно вернулся домой. Именно с нею я хотел быть, всегда.
Я обхватил ладонями ее лицо, овладевая ее губами и испивая поцелуй до дна. Хриплые, короткие вдохи вырывались через нос, но в ней я нуждался больше, чем в воздухе. С каждым мгновением меня все больше шокировала и пугала мощь этой растущей потребности. Поцелуй был для меня всем, но я оказался совершенно к нему не готов.
Я не мог вырваться или спастись из глубины моей любви к ней. Я думал, что исследовал ее в своих песнях. Ориентировался на каждом повороте. И все же, прикасаясь к Вайолет вот так, растворяясь в ней, я понял, что ничего не знаю. Что годами бродил по огромной пещере лишь с крошечным фонариком в руках. Теперь стены рушились, и внутрь лился солнечный свет.
«Слишком много. Слишком хорошо. Это не может быть реальностью. Не может длиться долго. Настолько хорошее всегда быстротечно».
А потом все прекратилось.
Холодная пустота сменила тепло и сладость ее рта, когда Вайолет тихонько вскрикнула и отшатнулась, отталкивая мои руки. Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Полные губы распухли и блестели влагой от моего поцелуя. Нежная кожа раскраснелась от моей грубой щетины. Ее затвердевшие под футболкой соски испытывали мое самообладание, призывая прикоснуться к ним.
– Что мы делаем? – прошептала она.
Я попытался отыскать слова. Поэзия, которая жила в моем сердце, изливалась только на бумаге. На языке же она путалась и спотыкалась о мою неуверенность в себе. Мои страхи. Внутренний голос убеждал, что я – нищее ничтожество, а она – богатая девушка, которая заслуживает лучшего. Зловещий голос Чета, нашептывающий мне, что когда-нибудь она очнется и тоже это поймет.
Вайолет дотронулась кончиками пальцев до покрасневших губ.
– Зачем ты меня поцеловал?
– Я не… Так получилось…
– Когда я сказала, что Ривер не целовал меня, твое лицо так изменилось, – произнесла она, соскальзывая с кровати и пятясь, все еще прижимая пальцы к губам. – Ты сказал, что счастлив за меня.
– Я не это сказал, – возразил я, мой голос стал резче. – Я сказал, что хочу, чтобы ты была счастлива. Это все, что меня волнует. И все, что когда-либо волновало.
С отсутствующим взглядом она покачала головой, в ее глазах отражались тысячи мыслей. Рука, прижатая к губам, скользнула по бледной коже шеи, которая тоже покраснела.
– Ты игнорировал меня несколько недель, а теперь поцеловал…
– А ты ответила на поцелуй, – произнес я, стиснув зубы.
«И это значило для меня все. Так много. Слишком много…»
Снизу раздались приглушенные, но хорошо знакомые звуки ссоры ее родителей. Внезапно и раздражающе. Словно листок, загоревшийся от луча света, Вайолет свернулась калачиком, обхватила себя за локти и опустила глаза в пол.
Она тихонько произнесла:
– Ривер и я… мы идем на Осенний бал.
– И что? Он тебе не нравится. Ты сама себе все придумала, вместо того, чтобы…
«Любить меня».
Вайолет подняла на меня тяжелый, сверкающий взгляд.
– Ты слышишь их? Так все происходит? Чернеет и гниет на корню?
Во мне бушевала ярость. На нее, но на себя еще больше, потому что часть меня так же чертовски напугана. Ничто хорошее не длится вечно. Ни здоровье, ни крыша над головой…
«Ни отцы, которые должны оставаться, но не хотят».
От этой мысли я замер, словно от удара под дых. Я никогда не позволял себе думать о нем. Никогда. Притворился, что все в порядке. Говорил себе, что его уход не ранил меня до глубины души, но теперь я видел, что мои шрамы такие же, как у Вайолет. Ее родители тоже ничего не сделали, чтобы направить ее. Мы оба остались на холоде из-за людей, которые изо всех сил должны были защищать нас.
С языка норовили сорваться миллион обжигающих слов, но я втянул носом воздух и вылетел из комнаты Вайолет. Сзади слышались ее торопливые шаги.
– Миллер, подожди… Что ты делаешь?..
Я нашел их на кухне. Мистер и миссис Макнамара перекрикивали друг друга, перед ними на полу валялась разбитая тарелка.
– Какого хрена вы творите?
Они остановились и потрясенно замолчали. Я почувствовал, как Вайолет скользнула мне за спину и положила на плечо свою маленькую, дрожащую ладошку.
– Миллер, нет… – прошептала Вайолет.
– Да, – крикнул я, мой гневный взгляд метался между ее родителями. – Вы хоть понимаете, что делаете с ней? Вам вообще есть до нее дело? Вы просто, мать вашу, орете и бьете посуду, а потом притворяетесь, что все нормально?! Как будто она вас не слышит? Потому что она слышит, и это просто на хрен разбивает ей сердце!
Тихие всхлипы Вайолет позади меня. Недоверчивые взгляды впереди.
Мистер Макнамара первым оправился от шока.
– А теперь держитесь, молодой человек. Вы не можете просто…
– Заткнитесь! – рявкнул я. – Заткнитесь хоть раз в жизни. Заткнитесь, когда думаете, что вам нужно орать друг на друга. Заткнись на хрен и хоть раз задайтесь чертовой мыслью, что вы делаете со своей дочерью! – Должно быть, я сходил с ума. Моя собственная боль закипела и всплыла на поверхность. Из-за боли, которую я так старался скрыть, глаза заволокло красной пеленой. Я с трудом осознавал, какие слова вылетали из моего рта.
Или к кому я сейчас обращаюсь.
– Вы не можете так поступать с собственным ребенком, – бушевал я. – Не можете, черт бы вас побрал! Нельзя так делать. Нельзя уйти и оставить после себя огромные гребаные черные дыры в чьей-то душе, которые высасывают весь свет из жизни.
– Миллер?
Вайолет сильнее прижала ладонь, возвращая меня к реальности. Я сморгнул красную пелену, дыхание стало тяжелым.
Господи, что это было?