Девонширский Дьявол

— Нет.

— Как?!

— Его убили. Забили до смерти, — Аттвуд говорил показательно равнодушно, при этом внимательно наблюдая за бароном.

— Так и надо негодяю!

— Он был обычным бродягой. И ни в чем не повинен.

— Он напал на мою девочку. Испугал ее! Этого достаточно, чтобы такая нечисть была уничтожена!

Говоря это, барон брюзжал слюной от порывистости речи, вся мимика чуть одутловатого лица источала лютую ненависть. Для знаменитого ученого из окружения королевы Виктории такое зрелище было противным и недостойным. Сэр Валентайн посмотрел в сторону, чтобы Олдос Милтон не смог различить сожаления в его взгляде, переходящего в презрение от услышанного. Он считал, что человек — всегда человек, независимо от статуса в обществе и размера кошелька. И как любой другой заслуживает справедливости. Но, к великому сожалению, законы королевства и общества далеко не совершенны.

— Я хочу поговорить с Джиневрой, — сухо произнес он.

— Да, да! Идемте!

И барон засеменил вверх по лестнице, не замечая следов отвращения на лице ученого. Аттвуд направился вслед за ним. Джиневра сидела в кресле у окна. В ее взгляде чувствовалась опустошенность.

— Видите? — почему-то зашептал Милтон. — Вот так часами может сидеть, глядеть в окно, и такое впечатление, будто ничего не замечает перед собой.

Валентайн не обратил на его слова никакого внимания.

— Доброе утро, Джиневра, — мягким голосом произнес он. — Как вы себя чувствуете?

Девушка продолжала смотреть в окно, потом вдруг моргнула раз, затем другой и повернула голову в сторону только что вошедшего доктора Аттвуда, который приблизился к ней и присел на стул напротив.

— Не знаю, — вяло ответила она.

— Понимаю, — сэр Валентайн многозначительно взглянул на барона Милтона, который не сразу сообразил, что тем самым его просят покинуть спальню. Потом спохватился, как-то неуклюже кивнул и поспешил выйти, слишком осторожно прикрывая дверь.

— Вы спали этой ночью?

Пауза.

— Не знаю.

Отрешенность в голосе и пугающее безразличие.

— Так не бывает, — мягко возразил Аттвуд.

Джиневра посмотрела доктору прямо в глаза. Ее зрачки были сужены и старались сфокусироваться на прямоугольном, источающем спокойствие лице Валентайна. Казалось, осмысление постепенно возвращалось к ней.

— Что со мной, доктор?

Она наконец-то узнала его. Это превосходно. Значит, процесс мышления начинает восстанавливаться.

— Ничего серьезного, Джинни. Вы позволите так вас называть?

— Так зовут меня мои родители и близкие подруги.

— А друзья?

Она на мгновение задумалась, потом вздохнула:

— У меня нет друзей.

— Но вы очень хотели бы их иметь?

Джиневра кивнула.

— А я хочу быть вашим другом. У меня ведь тоже нет друзей среди девушек и женщин. Особенно среди таких прелестных леди, как вы.

Комплимент Аттвуда, прозвучавший совершенно искренне и без намека на фальшь, сделал свое дело — Джиневра не сдержала легкой улыбки с нотками смущения. Было видно, как ей приятно это слышать. Предложение доктора заметно оживило Джиневру.

— Не поверю, что такой сильный и умный мужчина одинок.

— Вы правы, — согласился Валентайн. — И я не говорил, что одинок. Вокруг меня много людей, но друзей в полном понимании этого слова почти нет. Вы будете моим первым другом женского пола, леди Милтон. Если согласитесь, конечно же.

— Вы не разыгрываете меня? — теперь неподдельный интерес появился в глазах девушки, которая все еще с неверием смотрела на сэра Валентайна.

— Я серьезен, как никогда. Так как?

— Я согласна, — тут же ответила Джиневра.


— Вот и славно, — Аттвуд взял руку девушки и галантно поцеловал ее. — Отныне мы друзья и можем говорить друг с другом совершенно откровенно.

— Это так странно, — вдруг порывисто сказала леди Милтон и встала с кресла. Повернулась к доктору спиной, а затем резко обернулась обратно. На щеках ее проступил легкий румянец, к еще большему удовлетворению Аттвуда. — Такое чувство, что я вас знаю очень давно. И мне хочется вам все рассказать.

— Так и должно быть у друзей, — утвердительно поддержал ее Валентайн. — Расскажите мне.

— Но… но я не знаю, с чего начать.

— Начните с чего-нибудь простого. Хотите, я спрошу вас для начала?

— Вы же не знаете, о чем! — теперь Джиневра улыбнулась широко, открыто и по-настоящему.

— Рискну предположить, — поддерживая начинающуюся игру, размеренно произнес Аттвуд, — что речь может пойти о неком молодом человеке, верно?

— Вы проницательны, — нотки кокетства появились в голосе баронессы, и она вновь села в кресло напротив доктора. — Кто знает, может, вы дадите мне совет.

— Я попробую.

Валентайн с удовлетворением отметил, что эта красивая молодая девушка беспокоилась больше делами амурными, нежели вчерашним нападением на нее бродяги с улицы. А, следовательно, стресс и его последствия были не такими катастрофическими для ее душевного состояния, как за то опасался барон Милтон. Это было хорошо и означало, что у Джиневры вполне крепкая психика. Ее испуг проходил быстро и пока без видимых негативных последствий для здоровья.

— Но прежде ответьте мне, — леди Милтон вдруг нахмурилась. — Алисдэйр был здесь?

— Почему вы спрашиваете об этом меня? Разве вам не отвечают на ваш вопрос родители?

— Я знаю, они солгут мне.

Это прозвучало порывисто и уверенно.

— Нет, — секунду подумав, ответил Аттвуд, но Джиневра не заметила этой секундной паузы.

— Я так и знала! — воскликнула она, и доктор увидел, что это понимание доставляет ей боль от обиды. Ему в одно мгновение все стало ясно.

— Я много не знаю, Джинни, — продолжил Валентайн. — Потому что в этих краях я человек новый. Но теперь я знаю вас и хочу, чтобы вы рассказали мне о ваших чувствах и переживаниях. А я, может быть, смогу вам помочь.

— Правда? — в глазах баронессы засветилась надежда.

— Правда, — уверенно ответил доктор Аттвуд.

Он как выдающийся психолог был абсолютно убежден в чудодейственной силе такого внутреннего стимула как «надежда». Ведь именно она, если ее правильно и вовремя «подарить» человеку, способна совершить чудо в его душе и в корне изменить любое психическое состояние в лучшую сторону. А далее необходимо сделать ее продолжительной по времени, и тогда человек будет жить ею. До тех пор, пока она не рухнет как несостоявшаяся, либо же человек сам не откажется от нее в силу действия ряда факторов, и времени в том числе. Но это будет потом. А ему, члену Лондонского королевского общества, было важно то, что здесь и сейчас.

— Ну хорошо, — Джиневра соединила руки на коленях, собираясь с мыслями. — Мы с Алисдэйром знакомы с детства. Наши семьи дружны с давних пор — мой дедушка был не разлей вода с милордом Хамишем Фредериком Эддингтоном. Тогда же я и сдружилась с Мариссой. Она и Бетси Тернер — мои близкие подруги. А Кенрик всегда сторонился нас. Алисдэйр был для него недосягаем, да и милорд Норберт всегда замечал лишь старшего сына и все свои силы прилагал к его воспитанию. А Марисса никогда не относилась к нему серьезно, вечно подшучивала и дразнила. Думаю, только леди Эддингтон по-настоящему любит Кенрика, а когда трагически умерла ее сестра и она взяла племянника на воспитание, то Горден стал, как мне кажется, единственным его другом. Правда, мне не приходилось видеть их часто за общением, как это подразумевает дружба, но все же мне кажется, что Кенрик прикипел к Дину. Я много времени проводила в «Эддингтон Холле», мне всегда нравился их замок и чудесный сад. Много времени провожу там и сейчас, и замок с садом нравятся мне не меньше прежнего. Но еще больше мне нравился Алисдэйр.

Последние слова Джиневра произнесла тихо, потупляя взгляд. Тонкие пальцы ее нежных рук теребили кусок ткани на платье, а сама она внутренне испытывала девичью неловкость. Будто бы признавалась в любви.

— Вначале мне казалось, что это обычная детская привязанность. Но потом, когда мы подросли, я поняла, что он все сильнее и сильнее становится мне небезразличен. Это поначалу даже пугало меня. Ведь я чувствовала, что он совершенно равнодушен ко мне и относится с добротой как к подруге своей сестры, не более. Но что я могла с собой поделать?

Она грустно вздохнула.

— Сердцу ведь не прикажешь.

Пауза.

— И я влюбилась. Сильно. Без памяти. Я каждый божий день фантазировала о нас, о том, как мы будем счастливы вместе.

Аттвуд внимательно слушал тихий голос Джиневры, который, не таясь, раскрывал ему самый ценный секрет ее сердца; смотрел в ее печальные глаза и на улыбку с отпечатком обреченности и даже безысходности.

— Мы уже подросли, — продолжала свой рассказ баронесса, чувствуя внимательный взгляд и доброту сидящего напротив нее доктора Аттвуда. — Я верила, что вот-вот Алисдэйр подойдет ко мне, возьмет за руку и посмотрит в мои глаза так, как я рисовала в своих мыслях. Скажет, что любит меня. И что мы навсегда будем вместе. Однако этого не происходило. А потом заболел милорд Хамиш Эддингтон. Собственно, он болен уже давно, но с возрастом хворь становится сильнее.

— Дедушка Алисдэйра? — удивленно спросил Валентайн, впервые за время беседы перебивая Джиневру.

— Да.

— Почему же я не видел его все эти дни?

— Видимо, ему снова нездоровится.

— И чем же он болен?

Баронесса странно посмотрела на Аттвуда.

— Мне это неизвестно. Но Алисдэйр, как и остальные члены семьи, сильно тревожится по этому поводу.

— Простите, это мой профессиональный интерес, — тут же пояснил Валентайн, видя удивленный взгляд Джиневры. — Я ведь доктор.