Дети луны, дети солнца

– Слишком часто ты улыбаешься, Ярополк, – винит его Витарр, – слишком громко смеешься.

Но в груди мужчины сияет южное пламя, которое не так просто остудить. Бо́льшую часть жизни провел он в объятиях северных холодов, да так и не позабыл края, где был рожден. Говорит, им родная земля сил придает, на ней такие чудеса творить могут, что мрачным детям севера и не приснится никогда.

Витарр не помнит, когда в последний раз видел сны. Кажется, что просто закрывает глаза, а когда открывает – вновь чувствует себя таким же уставшим, как и прежде. Сновидения его, как и покой, ныне надежно сокрыты подо льдом Зеркала Вар.

– Не всем же ходить такими понурыми, как ты, – мужчина легко пожимает плечами. – Кто-то должен любить жизнь. И не нужно говорить, что у меня больше поводов для этого. Я раб, и никогда не вернусь на свою родину. Я умру, прах мой развеют над льдистыми фьордами, а дети моих детей так и будут рабами. Они забудут наших богов и никогда не увидят свет Солнца. Это ли легче? Однако каждый из нас сам выбирает, за что ему любить свою жизнь, какой бы она ни была, и я свой выбор сделал.

Слова Ярополка заставляют его почувствовать себя пристыженным. Витарр хмурится, жмет губы и отводит взгляд в сторону, не зная, что сказать. Как объяснить другу, что, несмотря на рабство, он обладает куда бо́льшей свободой? Его, второго сына великого конунга, травят, как собаку, не пускают на порог и гонят со двора, словно прокаженного. Давит на плечи преступление, которого он не совершал, а злые языки шепчут ему вслед «братоубийца». Если бы ему дали выбор, Витарр предпочел бы рабство такой свободе.

Ярополк мягко сжимает ладонью его плечо, заставляя гостя пройти внутрь. Кивнув ему в знак благодарности, викинг снимает с плеч свой плащ и вдыхает цветочный аромат, который здесь царствует даже над запахом готовящейся пищи. Глазам его предстает множество плодовых деревьев, цветущих белыми и бледно-розовыми цветами, а позади их стволов мягко колышется золотое море пшеницы. Вот оно, главное сокровище Чертога Зимы. Именно для этого похищают они детей Солнца с родной земли. Почва здесь настолько пропиталась холодом, что обратилась льдом, и лишь солнцерожденные, обладающие Даром, могут пробудить ее от мертвого сна. Бесплодная земля оживает, подчиняясь их воле, на ней прорастает жизнь, и плодами ее они питаются.

Без детей Солнца они давно бы уже все погибли.

Здесь его встречают добрыми улыбками и ласковыми словами. Со многими из этих людей он вырос плечом к плечу, отвергнутый собственным народом, в то время как солнцерожденные видели в нем лишь испуганного, искалеченного ребенка. Они дали ему кров и надежду, а большего Витарру не нужно было. Он жмет им руки, касается их плеч и чувствует, что именно здесь он на своем месте. Гораздо лучше было бы, будь у Ганнара-конунга двое детей, а он, Витарр, был бы рожден под теплым солнечным светом. Но удел его – холод и мрак, и лишь здесь может насладиться он тем, что не суждено ему иметь.

– Слышал, – говорит Ярополк, пока идут они в сторону большого стола, – сестра твоя нынче испытание прошла.

– Да, – отвечает он. – Ренэйст сегодня заслужила право зваться воином.

– Не дело это, девке мечом махать. Удел женщин – хранить семейный очаг, детей нянчить. Ей бы в платья рядиться и косы плести, а не выставлять себя за мужчину.

– Скажи ты это моей сестре, так сам бы уже в платья рядился да косы плел.

Черноволосый мужчина смеется и хлопает друга по плечу. На правом запястье Ярополка длинный тонкий шрам, оставшийся после ритуала братания; такой же на своем запястье носит и сам Витарр. Они присаживаются за длинный стол, где делят трапезу дети Солнца, и Ярополк кивает молоденькой девушке, что проходит мимо них. Та кротко улыбается, кинув на луннорожденного смущенный взгляд, и торопливо убегает в другую часть дома.

– Неужели здесь остались люди, которые меня боятся?

– Тебя? Боятся? – Мужчина усмехается. Пряди черных волос, выбившись из-под очелья, падают ему на лицо. – Да здесь тебя даже ребенок не испугается, Витарр. У девочек ее возраста в голове вместо дум вишни цветут, а любой мужчина кажется прекрасным, даже такой, как ты. Кинул на нее мимолетный взгляд, а она уже готова две косы заплести и мальчишек от тебя рожать.

– Пустоголовые птички, – с беззлобной насмешкой произносит Витарр.

Молчат они до тех пор, пока воротившаяся девушка не ставит перед ними чугунный горшочек с дымящейся кашей, деревянную посуду и тяжелые кружки, полные кваса. Эта скромная трапеза заставляет Витарра почувствовать себя богаче конунга. Дождавшись, когда Ярополк первым наполнит глубокую тарелку, он и сам приступает к еде. Каша приятно греет нутро, и он в блаженстве щурит карие глаза, делая большой глоток кваса, когда внезапный толчок в спину едва не заставляет его поперхнуться.

– Дядюшка Витарр, ты пришел!

Тоненький голосок звоном отдается в ушах, но не вызывает раздражения. Чуть улыбнувшись, луннорожденный оглядывается через плечо, глядя на чернявую девочку, обхватившую его пояс. Девочка хлопает голубыми глазенками и радостно смеется, с визгом отскакивая в сторону, когда мужчина пытается схватить ее. Ему эта игра хорошо известна – она будет продолжаться до тех пор, пока он не поймает юркую девочку. Однако в этот раз все заканчивается быстрее, чем обычно.

– Румяна, – мягко, но строго говорит Ярополк, поймав взгляд дочери.

Больше ничего не приходится говорить. Тихонько хихикнув, Румяна забирается на лавку, садясь подле Витарра, и начинает качать в воздухе ногами. Девочка разглядывает побратима отца так, словно впервые его видит, и вновь задерживает взгляд на левой его руке. В густые и жесткие темные волосы ее вплетена красная лента, кажущаяся огоньком в безлунной ночи, и, протянув руку, Витарр мягко оглаживает ладонью ее макушку. Румяна никогда не видела Солнце, и он уверен, что, как бы ни старались родители, им не помочь дочери в полной мере ощутить, как кровь предков бежит по ее венам. Он не может понять, почему солнцерожденные позволяют его народу поглотить их вместо того, чтобы дать отпор, но никогда не спросит об этом.

– Так для чего ты пришел? – спрашивает Ярополк. – Не поверю, что, отобедав в Великом Чертоге, ты навестил нас, чтобы поесть. Ты, конечно, не очень умен, но это глупо даже для тебя.

– Вот и не угадал, – невозмутимо отвечает викинг. – Ради пищи я сюда и пожаловал. Правда, не для себя.

– Глядя, как ты за обе щеки пихаешь кашу, не поверю. Знаешь, на моей родной земле есть такой забавный зверек, белкой зовется. Так эта белка все время ходит в шубе и прячет еду, делая запасы. Никого не напоминает?

– Тебе с твоими шутками только песни слагать, – недовольно фырчит Витарр, вжимая шею в плечи, от этого становясь еще больше похожим на белку. – Но я, в самом деле, пришел просить еды. Немного муки, овощей и фруктов.

Поняв, что побратим его серьезен в своей просьбе, Ярополк хмурится. Есть только один человек, для которого сын конунга может просить пищу, и его совсем не радует, что побратим его делает это.

– Это что же, ты вновь собрался к ней? Витарр, ты…

– Я должен узнать, – упрямо обрывает его луннорожденный. – Должен узнать, что она скажет. Это важно, Яр. Помоги мне.

Ярополк хмурится и одним мощным глотком допивает квас из своей кружки.

– Не нравится мне это, Вит. У меня от этой женщины мурашки по коже, и…

– От какой это женщины у тебя мурашки по коже?

Нежана, дражайшая супруга Ярополка, стоит за спиной мужчины, сложив руки на груди. Голубые глаза ее горят пламенем, жар которого он чувствует своим затылком, и Витарр фырчит, пряча улыбку в бороде, когда побратим его мгновенно меняется в лице. Запрокинув голову назад, солнцерожденный улыбается жене.

– Не серчай, Нежана, лишь от взгляда на тебя у меня мурашки по коже. Но с Витарром говорили мы, к сожалению, не о тебе, а о вельве.

– О вельве? – Светлокосая женщина присаживается на лавку подле мужа, а Витарр, не зная, куда деть глаза, все смотрит на золото ее волос, перехваченных алой лентой. – Витарр, опасная она женщина, ты же знаешь. Не стоит ее беспокоить.

– Она такой же человек и такая же женщина, как ты, Нежана, – спокойно отвечает он, отставляя пустую тарелку в сторону. – Ей нужно есть, иначе она умрет от голода. Не моя вина, что лишь я думаю о том.

Ярополк переглядывается с супругой, но та лишь вздыхает. Встав на ноги, забирает Нежана пустую посуду, и подскочившая Румяна тут же забирает у матери обе тарелки. Витарр провожает девочку долгим взглядом, после чего все же поднимает глаза на дочь Солнца. Нежана вся словно соткана из солнечного света – по крайней мере, цвета ее кос видятся ему лучи Южной Луны.

– Не у нас тебе нужно просить, Витарр. Обратись к старейшине Святовиту.

Именно этого он страшится. Гневен ведун, коего привезли сюда одиннадцать зим назад. Непокорный, за все это время множество побегов пытался он совершить. Случилось так, что в последний раз поймали его в лодке, отплывающего от пристани Чертога Зимы; твердо намерен он был добраться до родных земель на веслах. Если бы не могущественный Дар, коим он владеет, публично казнили бы. Ненависть Святовита сильна и люта. Дай волю – пожаром пробежит по землям луннорожденных, оставив за собой одно лишь пепелище, растопив вековые снега.


Ярополк легко хлопает побратима по плечу и, прихватив со стола чугунный горшок, следует за супругой. Несколько долгих мгновений так и сидит Витарр за столом, в задумчивости постукивая пальцами по его поверхности. Разговоры со Святовитом кажутся ему еще большей пыткой, чем с собственным отцом, но, совладав с собой, отправляется викинг на поиски ведуна.

Дом Солнца, как называют рабы свое обиталище, по праву считается самым большим строением в Чертоге Зимы. Великие конунги прошлого не пожалели сил, и сейчас идет Витарр по тропинкам, что огибают поля и огороды, взращенные солнцерожденными. Вот она, настоящая земля, живая почва, цветущие деревья и сладкий запах созревающих плодов. Кончиками пальцев проводит он по шершавым стволам, разглядывает крошечные белые цветки, запрокинув голову. Ягоды и фрукты еще зеленые, только наполняются соком. Будь иначе, Витарр вряд ли бы удержался от соблазна тайком утащить хоть одну ягодку. Солнцерожденные строго следят за урожаем, который делится между ними и луннорожденными, чтобы каждая сторона получила ровно столько, сколько положено.

Поэтому приходится тайком просить ему пищи у солнцерожденных. Никто из народа Луны даже слушать его не станет; так, по крайней мере, Витарр думал до той поры, пока сестра не согласилась провести его на борт драккара.

Он находит Святовита в поле. Стоит ведун по пояс в пшенице спиной к нему, проводя грубыми ладонями по нежным колосьям. Замирает луннорожденный, не зная, как быть, да только узнает о его присутствии Святовит раньше, чем успевает Витарр себя выдать.

– Вновь пришел.

В голосе его – железо и неприязнь. Витарр хмурится, подходит ближе, да так и останавливается на расстоянии пяти локтей. Ведун оборачивается, глядя через плечо, и викинг выпрямляет спину. Святовит примерно одной зимы с конунгом, темные волосы его тронуты сединой, а на правой стороне лица – шрам от ожога. Он внушает страх и уважение даже без использования Дара, данного ему с рождения, и Витарр не хотел бы увидеть всю сокрушительную мощь его гнева.

– Пришел, – вторит воин.

– Как бельмо на глазу. Нет от тебя покоя.

Солнцерожденный вновь проводит пальцами по нежным колосьям, сжимает один в ладони, а когда разжимает, то падают на землю созревшие зерна. Настоящее чудо в сердце Зимы, и Витарр завороженно смотрит на зерна, что кусочками бронзы рассыпались по черной почве. Святовит проходит мимо, словно бы и нет его здесь. Развернувшись на пятках, быстрым шагом следует за ним Братоубийца.

– Я пришел с просьбой, Святовит.

– Был бы удивлен, будь иначе, – мужчина фырчит, не сбавляя шаг. – Только с просьбами и приходишь.

Его слова должны оскорбить любого воина, но Витарр за свою жизнь слышал их столь много, что попросту перестал обращать внимание. Где-то в самом дальнем уголке его души шевелится обида, да только он загоняет ее еще глубже, не позволяя выбраться на волю. Пересекают они золотое поле, и Витарр пользуется моментом, чтобы прикоснуться к нежным колосьям. За Недремлющим Морем, что давно уже обрело вечный покой, это богатство нежится в лучах настоящего Солнца. Каждый сын Луны хоть раз в жизни мечтает почувствовать его тепло, оттого и совершают набеги. Завидуют южным людям, вот и влекут их против воли в сумрачный север.

– В свое время меня лишили многих прав, но не права просить о помощи, Святовит.

Дерзость этих слов удивляет даже Витарра. Он старается скрыть это, когда ведун, не менее изумленный, останавливается и оборачивается. Между ними всего три локтя, викинг видит, как едва заметно приподнимаются губы мужчины в усмешке. Ведун возвращает лицу своему отстраненное выражение, глядя на Витарра с безразличием, и спрашивает:

– Сейчас в Чертоге пир в честь новых воинов, мне это ведомо. Неужели ни одной жалкой кости ты не получил со стола?

– Пировал я на славу, да только не для себя я прошу. Дай мне немного муки, овощей и фруктов, Святовит. Я преподнесу их вельве.

Брови солнцерожденного изгибаются дугой. Смотрит он на Витарра, словно впервые видит. Святовит складывает руки на груди, хмурится и поджимает губы, глядя словно бы сквозь мужчину, что стоит перед ним. Витарр же не стремится тревожить погрузившегося в раздумья ведуна, когда он задает вопрос:

– Вельва – женщина, которая ведает?

Он находит в себе силы лишь на то, чтобы кивнуть в ответ. Вельвами зовут дети Луны этих дев, в то время как солнцеликие кличут их ведуньями. Опасны они, темны, но разве нельзя сказать это и про иных женщин, лишенных Дара? Любая из их племени способна одурманить мужчину без всяких чар, опьянит и погубит, наслаждаясь своей властью. Извести бы их, предать огню, да только слишком сильна их власть над мужским родом. Взмахнут ресницами, щелкнут пальцами, и кровь храбрых мужей оросит снега.

– Да.

Святовит кивает головой, после чего смотрит куда-то поверх плеча Витарра. Взгляд его карих глаз становится пустым, и викинг невольно ежится, но спину держит прямо, словно бы это играет какую-то роль. Ведун бормочет что-то себе под нос, сжимает и разжимает пальцы, а после смотрит на Витарра.

– Хорошо, – сипло говорит он. – Мы загрузим твои тюки едой и закрепим у седла.

Ничего более не говоря, стремительным шагом идет ведун прочь. О чем думал, то только ему ведомо, а Витарр спрашивать не желает. Вздыхает, оглядывается да шагает следом, ступая тяжелыми сапогами по нежной земле, и волны золотого моря смыкаются за его спиной.



Как ему хочется назад, к теплому очагу!

Витарр сильнее кутается в свой плащ, утыкается носом в мех и бьет скакуна по бокам. Конь взрыхляет непокорный снег мощными копытами, и всадник его бел, подобно седому старику. Продвигаться сквозь лес со столь тяжелой поклажей сложно, да разве есть у него выбор? Испокон веков живут вельвы уединенно, отрекаясь от человеческой жизни и отдавая себя богам. В отличие от солнцерожденных, у детей Луны лишь женщины могут овладеть Даром, да и то не столь могущественным. Как и в дедовских легендах, зовут этих женщин вельвами и забирают от матери в тот самый миг, когда пробуждается Дар. Что происходит с девочками после этого – никто и не знает, да только они словно перестают быть людьми. Дикие, необузданные, как само воплощение природы.

Путь пролегает через лес, мимо озера Вар, но Витарр не смотрит в его сторону. Он знает, что толстый слой льда ныне расколот, и Зеркало глядит вверх разбитыми осколками былого величия, явив густую темную кровь в прорезях болезненных трещин. Холодные эти воды зовут его каждый раз, едва он смыкает глаза, и нынче викингу страшно, что вот-вот покажется из глубины детская рука. Потянется к нему, потребует плату за то, что он совершил.

В чем не был виноват.

Облизнув губы, Витарр прижимает трехпалую свою руку к груди. Все, что должен был, он уже отдал этому озеру.

Жилище вельвы находится в самой чаще, и иногда он задается вопросом, как она еще не умерла в нем. Лес этот полнится троллями и множеством иных тварей, которым вряд ли большого труда стоит разорвать одинокую женщину, раскидав ее нутро по белому снегу. Однако она до сих пор жива, и Витарр не может сказать, хорошо ли это.

Дом встречает его оленьим черепом над входной дверью и связками сухих, покрытых инеем трав на балках, что удерживают крышу. В землях Луны столь холодно, что травы эти должны были не просто покрыться инеем, а вовсе заледенеть, но Витарр знает, что если он прикоснется хоть к одной связке, то сухие веточки приятно уколют подушечки озябших пальцев. Ему не хочется знать, какие силы использует для этого хозяйка дома. Он спешивается, снимает с седла верного своего коня поклажу, и олений череп, что висит над дверью, косит на него пустыми глазницами. Витарр ставит тюки на снег подле порога и, взяв Змея под уздцы, ведет его в сторону импровизированного стойла. Когда он возвращается назад, дверь, ведущая в дом, слегка приоткрыта, и из нее на снег льется яркий свет. Как любезно приглашает его хозяйка! Фыркнув, закидывает он поклажу на крепкую свою спину и шагает к порогу.

Внутри жарко, как в печи. Иней тает, и теперь с волос, бороды и плаща его на деревянный пол капает вода. Захлопнув за собой дверь, Витарр ставит тюки подле себя и оглядывается. В доме этом пахнет гарью, горечью и чем-то дурманящим. Стены покрыты рунами – вырезанными ножом по мягкой древесине и написанными кровью. В самом дальнем углу, под балдахином из тысячи разноцветных тканей, привезенных из страны Заката, виднеется ложе, собранное из звериных шкур. Большой грубо сколоченный стол полнится россыпью янтарных и серебряных бусин, всевозможными ступами, травами, косточками птиц и мелких животных. На самом краю неровной стопкой лежат несколько книг в потрепанных, даже истерзанных переплетах, а уже подле них аккуратно лежит увесистый черный мешочек. Несложно догадаться, что именно может столь бережно хранить вельва.

Руны на человеческой кости. Говорят, сам Локи вырезал их из костей погибшего Бальдра в дар дочерям своим, темным ведьмам, коих породил, съев сердце жестокой женщины.

– Что застыл на пороге, словно не ждали тебя?

Она стоит подле очага, помешивая деревянной ложкой густое содержимое большого котла. От варева поднимается ароматный дым, исчезая в специальном отверстии в крыше, и, измученный резкой сменой холода на тепло, Витарр тянет с плеча свой плащ. В доме лишь один стол и совсем нет стульев, и потому мужчина кидает плащ прямо перед очагом, присаживаясь на влажный мех. Лишь тогда Братоубийца решается поднять взгляд на хозяйку странного этого дома.

Множество раз он был здесь гостем, но никак не может найти в себе силы привыкнуть к дикому ее виду. Тонкие девичьи руки увенчаны множеством серебряных браслетов, широких и тонких, и каждое ее движение сопровождается звоном. На шее ее бусы, янтарные, серебряные, деревянные, и тяжелый пояс на тонкой талии. Ноги вельвы босы, лишь от щиколоток до колен тянутся хитросплетения паутины черных лент.

Сага – такое имя получила она при рождении, и продолжала его носить, несмотря на то, что по закону должна была отречься от него, едва перст вельвы указал на нее.