Детектив весеннего настроения

– Не-ет! – завопила Мелисса.

Вот только сестры с успокоительным ей не хватало! Она и так по коридору прошмыгнула мышкой, в очках и в платке, и сдернула амуницию, только когда за ней закрылась дверь и она поняла, что одна в кабинете с наполовину закрашенными окнами, то есть не одна, а с врачихой, которая за ее манипуляциями следила с интересом. И в консультацию она приехала под вечер, так, чтобы было поменьше народу, чтобы никто ее не заметил, не узнал, не стал просить автограф – в гинекологическом отделении!.. В карточке у нее было написано, что она Людмила Голубкова, а никакая не Мелисса Синеокова, и у нее была надежда, что врачиха ее так и не узнает – а вдруг повезет?!

– Слева чистое полотенце, – не вставая, сказала врачиха. – Вытрите лицо и вернитесь ко мне, пожалуйста.

Мелисса послушно вытерла лицо и вернулась на жесткий клеенчатый стул.

– Так, – сказала врачиха. – Значит, если вы хотите, я напишу вам направление на аборт. Это в том случае, если вы не пойдете в платную.

– Какой аборт? – тупо спросила Мелисса.

Врачиха сняла очки и резким движением положила их на бумаги.

– Послушайте, женщина, – начала она решительно, – я не понимаю причин вашей истерики. Ну, что такое случилось? Ну, ну! У меня есть время, прием все равно уже закончен, а муж позвонит, когда приедет. Меня на дачу забирает муж, – зачем-то пояснила она. – Так что говорите мне, в чем дело. Ну?

– Этого не может быть, – как попка-дурак повторила Мелисса Синеокова, знаменитая писательница.

– Чего?.. – спросила врачиха с раздражением.

– Я не могу быть беременной.

– Отчего же?!

Мелисса подняла на нее глаза. Врачиха смотрела на нее, губы ее кривились, и пучок на голове подрагивал язвительно. И вообще вся она была, как из фильмов пятидесятых годов, – уверенная, пожилая, скептическая и какая-то очень успокаивающая.

– Так. Я слушаю. Почему не может быть?

Мелисса Синеокова, знаменитая писательница, залилась слезами. Она вдруг зарыдала, да так сильно, что в горле у нее забулькало, и слезы как-то сразу закапали на стол, на календарь со снегирем, который лежал у врачихи под исцарапанным плексигласом. Мелисса смахивала горячие капли ладонью, и ладонь тоже стала мокрой.

Врачиха все смотрела на нее.

– Ну, я поняла, что ты переживаешь, – безжалостно сказала она. – Дальше-то что?..

Не могла же Мелисса прямо тут, в этом кабинете, рассказать незнакомому человеку про Садовникова, про тот аборт, и еще про то, что у нее не может быть детей, про недавний плен, про Ваську, который сказал, что он с ней больше не может, потому что чувствует… зависимость, как наркоман!

– Ничего я не поняла, – нарушила молчание врачиха, – а ты говорить не хочешь!.. Ну! Я тебя слушаю!

– Я не могу быть беременной, – сказала Мелисса мрачно. – Вы просто ошиблись.

– Так, – помолчав, выговорила врачиха. – Я ошиблась. Ну а ты зачем ко мне пришла? На плановый осмотр или как?

– Я… мне показалось.

– Что тебе показалось?

– Ну… это самое. Вы знаете что. Я сделала тест и пришла.

– Так. Что показал тест?

Мелисса перестала рыдать и уставилась в окно, закрашенное белой краской. Там была крохотная дырочка, и в эту дырочку видно зеленый лист.

С ней уже давно никто не разговаривал таким тоном. Давно – с тех пор, как она начала писать, а прошло уже лет восемь!

Она начала писать, к ней «пришла слава», как выражались журналисты, и все стали уважительны, вежливы и любезны.

– Ну, так что тест? – поторопила врачиха. – Ты говори, говори, а то муж уже скоро приедет!

Нет, давно, давно с Мелиссой не разговаривали таким тоном! Впрочем, сама виновата, поехала не в модную клинику, где за визит берут триста долларов, а в районную консультацию «по месту жительства», где в коридоре стоят казенные дерматиновые стулья, где на двери висит «График приема беременных», где сердитая уборщица возит по линолеуму коричневой мешковиной, намотанной на швабру, и покрикивает на смирных теток из очереди: «Ноги примите, женщина! Понатащат грязи, а ноги не убирают!»

Мелисса приехала сюда именно потому, что ей хотелось сохранить инкогнито. В модной клинике ее моментально раскусили бы, это уж точно!..

– Так, – сказала врачиха. – Ты не хочешь говорить?

– Не хочу, – сказала Мелисса.

– Что показал тест, который ты сделала?

– Что я беременна, – бухнула бедная знаменитая писательница, с которой произошло то, что произойти не могло ни при каких обстоятельствах.

– И что тебя так… напугало?

– Этого не может быть, – выговорила она упрямо.

– Послушай, – сказала врачиха. – Тебе не пятнадцать лет, и ты не бездомная кошка. Тебе тридцать… – она заглянула в карточку, – пять, и ты писательница.


Мелисса вздрогнула и уставилась на нее.

– У тебя что, муж урод?

– Н-нет, не урод.

– Или ты с ним не спишь?

– Сплю, – повинилась Мелисса.

– А тогда почему не может быть? Если ты спишь с мужчиной, то в свои тридцать пять лет ты должна примерно представлять себе, что от этого бывают дети. Ты что, не представляла?

– У меня бесплодие! – закричала Мелисса. – У меня десять лет назад был аборт, и после него…

– Да это все в карточке написано, – хладнокровно сказала врачиха. – Ты же тогда у нас на учете была! Или забыла?

Ничего она не забыла, это невозможно забыть!..

– Тогда почему у тебя истерика? Я не понимаю. Если хочешь делать аборт, делай, но я бы тебе не советовала. Все-таки ты не девочка уже, и наступит ли новая беременность, неизвестно. Я бы советовала тебе рожать. – И она снова нацелилась на свою ручку, чтобы продолжать писать.

Мелисса смотрела на нее и медленно, очень медленно осознавала масштаб случившегося.

Вряд ли врачиха ее обманывает. Вряд ли она ошибается. Вряд ли ошибаются все – и тест, и врачиха, и она сама, потому что в последний месяц с ней явно творилось что-то странное. Она, конечно, о ребенке и не думала, потому что знала, что «этого не может быть», но вдруг есть?!

Вдруг?!.

– Поверь мне, – опять начала врачиха, – никогда не будет подходящего времени. Всегда будут несделанные дела, нерешенные вопросы и упущенные возможности. Никто не собирается рожать детей сейчас, но все собираются годика через два или три. Но если ребенок уже есть, имеет ли смысл от него избавляться?!

– Избавляться?! – вскричала Мелисса. – Да что вы такое говорите?! Да как вы могли подумать?! Да я ни за что!.. Никогда!..

Тут ей померещилось, что сейчас, в этом кабинете, ее опять заставят сделать аборт, и она вскочила, метнулась к двери и выбежала бы, если бы врачиха ее не удержала.

– Тю-ю! Прыткая какая! Ку-уда! А ну, сядь! Сядь, кому говорю!

Мелисса отрицательно помотала головой, держась за дверную ручку.

– Тебе, девушка, лечиться нужно, – строго сказала врачиха. – У невропатолога. Курс пройти. А то ребеночек выйдет нервный! Ты что?..

При слове «ребеночек» Мелисса присмирела, посмотрела на открытую дверь, тихонько притворила ее и вернулась на стул. И улыбнулась.

– У меня ведь не может быть детей, – тихо сказала она. – Если у вас карточка, в ней должно быть написано.

– У меня карточка десятилетней давности, повторяю. За десять лет что угодно могло произойти!

– Но мне сказали – никаких надежд!

– Да мало ли что тебе сказали! – фыркнула врачиха. – Сказали ей! Кто тебе сказал, господь бог?! Только он знает, есть надежда или нет ее, а кроме него, разве кто-нибудь что-нибудь знает?!

Сознание как будто по капле впитывало новость, в которую Мелисса до конца еще не поверила. Капли падали, губка намокала, вот-вот промокнет совсем, и капли опять польются наружу, и придется смахивать их с плексигласа, которым был накрыт стол и календарь со снегирем.

– Значит, вот тебе направления на анализы, все сделаешь и придешь. Или ты в платную теперь пойдешь?

Теперь ей нужно срочно идти к Василию, и больше никуда ей идти не нужно!

– Анализами не пренебрегай, ты не девочка, тебе нужно будет за собой последить. Вот и вот. Кровь сдашь натощак. Ну, а если в платную хочешь, то и скатертью дорога! Может, оно и лучше, потому что у нас народу всегда много, это сегодня ты так удачно попала. – Врачиха положила перед ней исписанные листки, подумала и спросила: – Так я и не поняла, ты рада или не рада?

Мелисса посмотрела на нее. Потрясение оказалось слишком сильным, и говорить ей было сложно.

– Я и сама не знаю, – призналась она. – Я… не ожидала.

– Так, – то ли согласилась, то ли не согласилась врачиха. – Ну, значит, ты рада. Будем так считать. Книжку-то подпишешь мне? Ох, нравятся мне твои книжки! Мы всей поликлиникой читаем! Новую когда ждать?

Мелисса нацепила на лицо улыбку, которая означала «даешь знаменитость». Улыбка вышла кривоватой, но все же кое-как получилась.

У нее будет ребенок?! У нее?! Маленький, теплый, пахнущий чистотой, требовательный, орущий, сморщенный, красный – ее собственный?!

– Новая книжка будет в конце месяца, – отрапортовала она и перестала улыбаться улыбкой знаменитости. – Давайте скорее, я подпишу! Конечно, подпишу, Галина Дмитриевна!

– Ого! Ты даже знаешь, как меня зовут!

Мелисса выхватила из сумки ручку, Васькин подарок, уронила кошелек, полезла за ним под стол и оттуда, из-под стола, спросила еще раз, не выдержала:

– А вы точно не ошибаетесь?