Десять тысяч дверей
Часть 39 из 46 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Я все еще сжимала книгу побелевшими пальцами. В горле стало горячо – не продохнуть. Боль от последнего ужасного предательства, безудержная ярость, которая пугала даже меня саму.
Но на гнев не было времени, потому что я вдруг вспомнила письмо, которое отправила мистеру Локку. «Я отправлюсь домой», – сообщила я ему. Написав эту строчку, я рассчитывала, что мистер Локк подумает о Двери, которую Илвейн уничтожил в Японии, или о той, которую Общество закрыло в Колорадо. Я понятия не имела, что ему известно о самой первой Двери, закрытой несколько десятилетий назад, если не считать того раза, когда мой отец вскользь упомянул о ней при первой встрече.
Вот черт.
– Мне нужно идти. Прямо сейчас. – Я уже была на ногах, готовая кинуться к выходу. Бад вскочил вслед за мной, не желая отставать. – В какой стороне старый сенокос? Ладно, сама найду – он ведь у реки, правильно? – С этими словами я принялась без стеснения рыться в вещах Лиззи, дергая ящики, разбухшие от летней жары, в поисках… Есть! Несколько выцветших газетных листов. Я затолкала их в наволочку, а следом побросала и все остальное: зеленоватый компас Илвейна, свой серебряный нож из монетки, папину книгу, ручку Сэмюэля. Этого должно хватить.
– Постой, девочка моя, ты же полуголая… – На самом деле я была одета примерно на три четверти: я не обулась, а блуза оказалась застегнута криво. – На кой тебе это место?
Я повернулась к ней. Лиззи, сидящая в кресле, казалась такой хрупкой и сморщенной, будто моллюск, который лишился раковины и теперь медленно превращался в окаменелость. В ее покрасневших глазах читалась тревога.
– Простите, – сказала я. Уж я-то прекрасно знала, каково это – вечно быть одной, вечно ждать, пока кто-то близкий вернется домой. – Но мне нужно идти. Возможно, я уже опоздала. Но я еще приду вас навестить, клянусь.
Морщины вокруг ее рта изогнулись в горькую обиженную улыбку. Так улыбался человек, который за свою жизнь слышал много обещаний и уже знал, что верить им нельзя. Это я тоже понимала.
Недолго думая, я подошла к креслу-качалке и поцеловала бабушку Лиззи в лоб. Мне показалось, что я прикоснулась губами к странице древней книги, сухой и пыльной.
Лиззи издала смешок:
– Боже правый, вся в мать. – Потом она шмыгнула носом. – Что ж, я буду здесь, когда ты вернешься.
Я выскочила из дома матери, крепко сжимая наволочку. Бад, словно гладкое бронзовое копье, вылетел за дверь вместе со мной.
12
Дверь из пепла
Разумеется, он уже ждал меня.
Читатель, у тебя бывало такое чувство, будто ты попал в лабиринт и думаешь, что почти дошел до выхода, а потом поворачиваешь за угол и – бах! – оказываешься в самом начале пути? Такое искаженное, пугающее чувство, будто ты провалился в прошлое?
Именно это я испытала, когда увидела силуэт в черном костюме, ждущий меня посреди заросшего поля. Как будто я по ошибке вернулась в тот день, когда мне было семь и я нашла Дверь.
Впрочем, кое-что все же отличалось. Когда мне было семь, меня окружала рыжая, по-осеннему сухая трава, а теперь вокруг раскинулись все оттенки зеленого, среди которых виднелись ярко-желтые пятна золотарника. Тогда я была одета в аккуратное голубое платьице, совсем одна, если не считать дневника в кармане, а теперь явилась сюда босая и грязная, а рядом со мной шел Бад.
И еще тогда я убегала от мистера Локка, а не шла к нему навстречу.
– Здравствуй, Январри. Синдбад, рад видеть.
Мистер Локк выглядел слегка помятым с дороги, а в остальном – так же, как и всегда: прямой, бледноглазый, непоколебимо уверенный в себе. Помню, что удивилась, как будто ожидала увидеть его в черном плаще с алой шелковой подкладкой или с длинными усами, которые он покручивал бы, зловеще ухмыляясь. Но нет, это был все тот же знакомый и привычный мистер Локк.
– Здравствуйте, сэр, – прошептала я. Желание оставаться вежливой и любезной, поддерживать иллюзию обыденности порой бывает пугающе сильным. Иногда я думаю: сколько зла совершается просто потому, что кто-то не хочет перебивать другого, боясь показаться грубым.
Он улыбнулся, полагая, видимо, что в его исполнении это выглядит очаровательно и дружелюбно.
– Я уже начал опасаться, что опоздал и ты успела улизнуть бог знает куда.
– Нет, сэр. – Острый кончик ручки вонзился в мою ладонь.
– Как удачно. И… Боже, дитя мое, что ты сделала с рукой? – Он прищурился. – Пыталась скопировать папочкины узоры мясным тесаком?
Следующее «нет, сэр» застряло у меня в горле, отказываясь выходить наружу. Мой взгляд упал на заросшее травой пепелище на месте синей Двери, а прямо передо мной стоял человек, который ее сжег, предал доверие моего отца и запер меня. Я не обязана вежливо с ним разговаривать. Я вообще ему ничего не должна.
Я распрямила плечи и подняла голову.
– Я ведь вам верила. И мой отец – тоже.
Добродушие сползло с лица Локка, как клоунский грим под дождем. Его взгляд превратился в настороженный прищур. Ответа не последовало.
– Я думала, вы нам помогаете. Думала, что вы любите нас. – «Меня».
Он поднял руку в примирительном жесте.
– Так и есть…
– Но вы предали нас обоих. Вы использовали моего отца, лгали ему, навсегда заперли его в чужом мире. А потом вы солгали мне, сказали, что он мертв… – Я повысила голос, чувствуя, как в груди закипает гнев. – Вы говорили, что хотите меня защитить…
– Январри, я защищал тебя с тех самых пор, как ты попала в этот мир!
Локк шагнул ближе, вытянув руки, словно собирался положить их мне за плечи. Я отшатнулась, а Бад вскочил, ощетинившись и оскалив зубы. Если бы я не убеждала его всю жизнь, что мистер Локк входит в число людей, кусать которых нельзя ни при каких условиях, думаю, он бы уже вцепился в него.
Локк отступил.
– Мне казалось, Теодор велел бросить этого зверя в озеро. Я вижу, утонув, он ни капельки не подобрел, а?
Мы с Бадом злобно посмотрели на него в ответ.
Локк вздохнул.
– Январри, выслушай меня. Вы с отцом вломились в ту дверь в Колорадо как раз в тот момент, когда мы ее закрывали, и мои соратники выступали за то, чтобы проломить вам головы и бросить вас где-нибудь на склоне горы.
– Судя по рассказу моего отца, именно это вы и попытались сделать, – холодно заметила я.
Локк отмахнулся, будто от мухи.
– Уверяю тебя, это все лишь досадное недоразумение. Мы прибыли туда, потому что твоя мать вызвала шумиху в газетах. Все смеялись над историей про сумасшедшую, которая построила корабль в горах, но мы заподозрили, что все намного серьезнее. И не ошиблись, верно? – Он кашлянул, прочищая горло. – Признаю, мой работник немного переборщил с твоим отцом, но ведь бедняга спокойно ломал дверь, когда в проем вдруг влетел нос лодки! К тому же ничего непоправимого не случилось. Я нашел людей, которые позаботились о вас обоих, пока я вел переговоры с остальными.
– То есть с Обществом. – Локк ответил изящным кивком. – И все они советовали вам совершить двойное убийство, да? А я, стало быть, должна испытывать… благодарность за то, что вы на это не согласились? – Мне хотелось плюнуть ему в лицо, хотелось кричать, пока он не поймет, каково это – чувствовать себя маленьким, потерянным и никому не нужным. – За отказ убивать младенцев теперь медали выдают? Или просто красивые грамотки?
Я ожидала, что он начнет кричать на меня, может, даже надеялась на это. Мне хотелось, чтобы он перестал притворяться доброжелательным и благонамеренным и наконец разразился злорадным смехом. Ведь именно так ведут себя злодеи; именно это дает героям моральное право ненавидеть их.
Но Локк продолжал смотреть на меня, приподняв один уголок губ.
– Ты расстроена. Я понимаю. – В этом я глубоко сомневалась. – Но, видишь ли, ведь вы были именно тем, что мы так старались предотвратить, с чем поклялись бороться: непредсказуемым чужеродным элементом, который может породить проблемы и хаос, который нужно как можно скорее затоптать.
– Мой отец, убитый горем профессор? И я, наполовину осиротевший младенец? Да кому вообще мы могли навредить?
Мистер Локк снова склонил голову. Его улыбка стала натянутой.
– Именно это я и сказал. В конечном итоге мне удалось их вразумить – при необходимости я умею быть крайне убедительным. – Тихий мрачный смешок. – Я рассказал им о бумагах и журналах твоего отца, о том, что у него есть особая, личная мотивация для поиска новых разломов. Я пообещал взять тебя на воспитание и внимательно следить, не проявятся ли у тебя необычные таланты, которые могут послужить нашему делу. Я спас тебя, Январри.
Сколько раз он говорил мне эти слова за все мое детство? Сколько раз я слышала, что мистер Локк нашел моего бедного отца и взял под крылышко, дал нам одежду и кров, поэтому – как я смею так с ним разговаривать? И всякий раз чувство вины и благодарности заставляло меня устыдиться, и я умолкала, будто собака, которую дернули за поводок.
Но теперь я была свободна. Я могла ненавидеть его, могла убежать, могла написать собственную историю. Я перевернула ручку в руке.
– Послушай, Январри, становится жарко. – Локк театрально промокнул пот со лба. – Давайка мы вернемся в город и обсудим все в цивилизованной обстановке, м-м? Все это лишь цепочка недоразу…
– Нет. – Я подозревала, что он хочет увести меня отсюда, подальше от шепчущих зеленых трав и черных останков Двери. Или, может, он планировал увести меня в город, а там вызвать полицию или членов Общества на подмогу. – Нет. Думаю, мы все уже обсудили. Вам пора уходить.
Мой голос прозвучал невыразительно, как у проводника в поезде, объявляющего следующую станцию, но мистер Локк вскинул руки, будто защищаясь от меня.
– Ты не понимаешь… я признаю, тебе пришлось пережить некоторые личные неприятности, но не будь эгоистична. Подумай о благе для всего мира, Январри! Подумай о том, что порождают эти «двери» – разломы, как мы их называем, или отклонения: хаос, безумие, колдовство… Они уничтожают порядок. Я видел мир без порядка, где все определялось постоянной борьбой за власть и богатство и беспощадными переменами.
Теперь он все же дотянулся до меня и неловко положил руку мне на плечо, не обращая внимания на рычание Бада. Его глаза – бесцветные, ледяные – вгляделись в мои.
– В таком мире я впустую потратил молодость.
«Что?» Мои пальцы, державшие ручку, разжались.
Локк заговорил медленно, почти ласково.
– Я родился в холодном, жестоком мире, но сбежал оттуда и нашел себе другой, который был лучше. Мягче, перспективнее. И посвятил свою жизнь, почти два столетия, его улучшению.
– Но… Вы… Два столетия?!
Теперь в его голосе послышалась жалость, приторная и тошнотворная.
– Видишь ли, в молодости я много путешествовал и однажды наткнулся на разлом в Китае, где нашел весьма необычную нефритовую чашу – уверен, ты ее видела. Она обладает способностью продлевать жизнь. Возможно, даже до бесконечности. Увидим. – Я вспомнила, как Лиззи сказала, что он ни капельки не постарел; потом подумала о седеющих волосах отца и о складках возле его губ.
Локк вздохнул и тихо произнес:
– Я попал в этот мир в тысяча семьсот шестьдесят четвертом году в северной части горной Шотландии.
«То ли в Англии, то ли в Шотландии, не помню».
Я подумала, что вернулась к началу с собственного лабиринта. Я считала, будто понимаю, где нахожусь. Но теперь все странно исказилось у меня перед глазами, и я поняла, что продолжаю бродить по лабиринту, заблудившись окончательно.
– Вы и есть Основатель, – прошептала я.
И мистер Локк улыбнулся.
Но на гнев не было времени, потому что я вдруг вспомнила письмо, которое отправила мистеру Локку. «Я отправлюсь домой», – сообщила я ему. Написав эту строчку, я рассчитывала, что мистер Локк подумает о Двери, которую Илвейн уничтожил в Японии, или о той, которую Общество закрыло в Колорадо. Я понятия не имела, что ему известно о самой первой Двери, закрытой несколько десятилетий назад, если не считать того раза, когда мой отец вскользь упомянул о ней при первой встрече.
Вот черт.
– Мне нужно идти. Прямо сейчас. – Я уже была на ногах, готовая кинуться к выходу. Бад вскочил вслед за мной, не желая отставать. – В какой стороне старый сенокос? Ладно, сама найду – он ведь у реки, правильно? – С этими словами я принялась без стеснения рыться в вещах Лиззи, дергая ящики, разбухшие от летней жары, в поисках… Есть! Несколько выцветших газетных листов. Я затолкала их в наволочку, а следом побросала и все остальное: зеленоватый компас Илвейна, свой серебряный нож из монетки, папину книгу, ручку Сэмюэля. Этого должно хватить.
– Постой, девочка моя, ты же полуголая… – На самом деле я была одета примерно на три четверти: я не обулась, а блуза оказалась застегнута криво. – На кой тебе это место?
Я повернулась к ней. Лиззи, сидящая в кресле, казалась такой хрупкой и сморщенной, будто моллюск, который лишился раковины и теперь медленно превращался в окаменелость. В ее покрасневших глазах читалась тревога.
– Простите, – сказала я. Уж я-то прекрасно знала, каково это – вечно быть одной, вечно ждать, пока кто-то близкий вернется домой. – Но мне нужно идти. Возможно, я уже опоздала. Но я еще приду вас навестить, клянусь.
Морщины вокруг ее рта изогнулись в горькую обиженную улыбку. Так улыбался человек, который за свою жизнь слышал много обещаний и уже знал, что верить им нельзя. Это я тоже понимала.
Недолго думая, я подошла к креслу-качалке и поцеловала бабушку Лиззи в лоб. Мне показалось, что я прикоснулась губами к странице древней книги, сухой и пыльной.
Лиззи издала смешок:
– Боже правый, вся в мать. – Потом она шмыгнула носом. – Что ж, я буду здесь, когда ты вернешься.
Я выскочила из дома матери, крепко сжимая наволочку. Бад, словно гладкое бронзовое копье, вылетел за дверь вместе со мной.
12
Дверь из пепла
Разумеется, он уже ждал меня.
Читатель, у тебя бывало такое чувство, будто ты попал в лабиринт и думаешь, что почти дошел до выхода, а потом поворачиваешь за угол и – бах! – оказываешься в самом начале пути? Такое искаженное, пугающее чувство, будто ты провалился в прошлое?
Именно это я испытала, когда увидела силуэт в черном костюме, ждущий меня посреди заросшего поля. Как будто я по ошибке вернулась в тот день, когда мне было семь и я нашла Дверь.
Впрочем, кое-что все же отличалось. Когда мне было семь, меня окружала рыжая, по-осеннему сухая трава, а теперь вокруг раскинулись все оттенки зеленого, среди которых виднелись ярко-желтые пятна золотарника. Тогда я была одета в аккуратное голубое платьице, совсем одна, если не считать дневника в кармане, а теперь явилась сюда босая и грязная, а рядом со мной шел Бад.
И еще тогда я убегала от мистера Локка, а не шла к нему навстречу.
– Здравствуй, Январри. Синдбад, рад видеть.
Мистер Локк выглядел слегка помятым с дороги, а в остальном – так же, как и всегда: прямой, бледноглазый, непоколебимо уверенный в себе. Помню, что удивилась, как будто ожидала увидеть его в черном плаще с алой шелковой подкладкой или с длинными усами, которые он покручивал бы, зловеще ухмыляясь. Но нет, это был все тот же знакомый и привычный мистер Локк.
– Здравствуйте, сэр, – прошептала я. Желание оставаться вежливой и любезной, поддерживать иллюзию обыденности порой бывает пугающе сильным. Иногда я думаю: сколько зла совершается просто потому, что кто-то не хочет перебивать другого, боясь показаться грубым.
Он улыбнулся, полагая, видимо, что в его исполнении это выглядит очаровательно и дружелюбно.
– Я уже начал опасаться, что опоздал и ты успела улизнуть бог знает куда.
– Нет, сэр. – Острый кончик ручки вонзился в мою ладонь.
– Как удачно. И… Боже, дитя мое, что ты сделала с рукой? – Он прищурился. – Пыталась скопировать папочкины узоры мясным тесаком?
Следующее «нет, сэр» застряло у меня в горле, отказываясь выходить наружу. Мой взгляд упал на заросшее травой пепелище на месте синей Двери, а прямо передо мной стоял человек, который ее сжег, предал доверие моего отца и запер меня. Я не обязана вежливо с ним разговаривать. Я вообще ему ничего не должна.
Я распрямила плечи и подняла голову.
– Я ведь вам верила. И мой отец – тоже.
Добродушие сползло с лица Локка, как клоунский грим под дождем. Его взгляд превратился в настороженный прищур. Ответа не последовало.
– Я думала, вы нам помогаете. Думала, что вы любите нас. – «Меня».
Он поднял руку в примирительном жесте.
– Так и есть…
– Но вы предали нас обоих. Вы использовали моего отца, лгали ему, навсегда заперли его в чужом мире. А потом вы солгали мне, сказали, что он мертв… – Я повысила голос, чувствуя, как в груди закипает гнев. – Вы говорили, что хотите меня защитить…
– Январри, я защищал тебя с тех самых пор, как ты попала в этот мир!
Локк шагнул ближе, вытянув руки, словно собирался положить их мне за плечи. Я отшатнулась, а Бад вскочил, ощетинившись и оскалив зубы. Если бы я не убеждала его всю жизнь, что мистер Локк входит в число людей, кусать которых нельзя ни при каких условиях, думаю, он бы уже вцепился в него.
Локк отступил.
– Мне казалось, Теодор велел бросить этого зверя в озеро. Я вижу, утонув, он ни капельки не подобрел, а?
Мы с Бадом злобно посмотрели на него в ответ.
Локк вздохнул.
– Январри, выслушай меня. Вы с отцом вломились в ту дверь в Колорадо как раз в тот момент, когда мы ее закрывали, и мои соратники выступали за то, чтобы проломить вам головы и бросить вас где-нибудь на склоне горы.
– Судя по рассказу моего отца, именно это вы и попытались сделать, – холодно заметила я.
Локк отмахнулся, будто от мухи.
– Уверяю тебя, это все лишь досадное недоразумение. Мы прибыли туда, потому что твоя мать вызвала шумиху в газетах. Все смеялись над историей про сумасшедшую, которая построила корабль в горах, но мы заподозрили, что все намного серьезнее. И не ошиблись, верно? – Он кашлянул, прочищая горло. – Признаю, мой работник немного переборщил с твоим отцом, но ведь бедняга спокойно ломал дверь, когда в проем вдруг влетел нос лодки! К тому же ничего непоправимого не случилось. Я нашел людей, которые позаботились о вас обоих, пока я вел переговоры с остальными.
– То есть с Обществом. – Локк ответил изящным кивком. – И все они советовали вам совершить двойное убийство, да? А я, стало быть, должна испытывать… благодарность за то, что вы на это не согласились? – Мне хотелось плюнуть ему в лицо, хотелось кричать, пока он не поймет, каково это – чувствовать себя маленьким, потерянным и никому не нужным. – За отказ убивать младенцев теперь медали выдают? Или просто красивые грамотки?
Я ожидала, что он начнет кричать на меня, может, даже надеялась на это. Мне хотелось, чтобы он перестал притворяться доброжелательным и благонамеренным и наконец разразился злорадным смехом. Ведь именно так ведут себя злодеи; именно это дает героям моральное право ненавидеть их.
Но Локк продолжал смотреть на меня, приподняв один уголок губ.
– Ты расстроена. Я понимаю. – В этом я глубоко сомневалась. – Но, видишь ли, ведь вы были именно тем, что мы так старались предотвратить, с чем поклялись бороться: непредсказуемым чужеродным элементом, который может породить проблемы и хаос, который нужно как можно скорее затоптать.
– Мой отец, убитый горем профессор? И я, наполовину осиротевший младенец? Да кому вообще мы могли навредить?
Мистер Локк снова склонил голову. Его улыбка стала натянутой.
– Именно это я и сказал. В конечном итоге мне удалось их вразумить – при необходимости я умею быть крайне убедительным. – Тихий мрачный смешок. – Я рассказал им о бумагах и журналах твоего отца, о том, что у него есть особая, личная мотивация для поиска новых разломов. Я пообещал взять тебя на воспитание и внимательно следить, не проявятся ли у тебя необычные таланты, которые могут послужить нашему делу. Я спас тебя, Январри.
Сколько раз он говорил мне эти слова за все мое детство? Сколько раз я слышала, что мистер Локк нашел моего бедного отца и взял под крылышко, дал нам одежду и кров, поэтому – как я смею так с ним разговаривать? И всякий раз чувство вины и благодарности заставляло меня устыдиться, и я умолкала, будто собака, которую дернули за поводок.
Но теперь я была свободна. Я могла ненавидеть его, могла убежать, могла написать собственную историю. Я перевернула ручку в руке.
– Послушай, Январри, становится жарко. – Локк театрально промокнул пот со лба. – Давайка мы вернемся в город и обсудим все в цивилизованной обстановке, м-м? Все это лишь цепочка недоразу…
– Нет. – Я подозревала, что он хочет увести меня отсюда, подальше от шепчущих зеленых трав и черных останков Двери. Или, может, он планировал увести меня в город, а там вызвать полицию или членов Общества на подмогу. – Нет. Думаю, мы все уже обсудили. Вам пора уходить.
Мой голос прозвучал невыразительно, как у проводника в поезде, объявляющего следующую станцию, но мистер Локк вскинул руки, будто защищаясь от меня.
– Ты не понимаешь… я признаю, тебе пришлось пережить некоторые личные неприятности, но не будь эгоистична. Подумай о благе для всего мира, Январри! Подумай о том, что порождают эти «двери» – разломы, как мы их называем, или отклонения: хаос, безумие, колдовство… Они уничтожают порядок. Я видел мир без порядка, где все определялось постоянной борьбой за власть и богатство и беспощадными переменами.
Теперь он все же дотянулся до меня и неловко положил руку мне на плечо, не обращая внимания на рычание Бада. Его глаза – бесцветные, ледяные – вгляделись в мои.
– В таком мире я впустую потратил молодость.
«Что?» Мои пальцы, державшие ручку, разжались.
Локк заговорил медленно, почти ласково.
– Я родился в холодном, жестоком мире, но сбежал оттуда и нашел себе другой, который был лучше. Мягче, перспективнее. И посвятил свою жизнь, почти два столетия, его улучшению.
– Но… Вы… Два столетия?!
Теперь в его голосе послышалась жалость, приторная и тошнотворная.
– Видишь ли, в молодости я много путешествовал и однажды наткнулся на разлом в Китае, где нашел весьма необычную нефритовую чашу – уверен, ты ее видела. Она обладает способностью продлевать жизнь. Возможно, даже до бесконечности. Увидим. – Я вспомнила, как Лиззи сказала, что он ни капельки не постарел; потом подумала о седеющих волосах отца и о складках возле его губ.
Локк вздохнул и тихо произнес:
– Я попал в этот мир в тысяча семьсот шестьдесят четвертом году в северной части горной Шотландии.
«То ли в Англии, то ли в Шотландии, не помню».
Я подумала, что вернулась к началу с собственного лабиринта. Я считала, будто понимаю, где нахожусь. Но теперь все странно исказилось у меня перед глазами, и я поняла, что продолжаю бродить по лабиринту, заблудившись окончательно.
– Вы и есть Основатель, – прошептала я.
И мистер Локк улыбнулся.