Десять тысяч дверей

Я сделала вдох. Потом второй. Безумие. Но мой отец был мертв, я сама – заперта в комнате, а Баду нужна была моя помощь, и не оставалось никакого выхода, кроме самого безумного.

Я спрыгнула с незримого обрыва и упала в темные воды, где неправда становилась правдой, где невозможное проплывало мимо меня, сверкая плавниками; где я могла поверить во что угодно.

А вслед за верой пришло внезапное спокойствие. Я спрятала монетку в юбку и подошла к письменному столу у окна. Я нашла обрывок не до конца исписанной бумаги и положила перед собой. Помедлив, собрав по крупицам всю свою пьянящую уверенность, я взяла перо и написала:

Дверь открывается.

Все случилось так же, как в тот раз, когда я была семилетним ребенком, верившим в волшебство. Кончик пера вывел точку, и окружавшая меня Вселенная выдохнула, расправляя плечи. Свет, проникавший в окно, слегка померк, приглушенный послеполуденными облаками, и как будто вдруг стал более золотистым.

У меня за спиной скрипнула, открываясь, дверь комнаты.

Будоражащее, радостное чувство безумия едва не поглотило меня, а вслед за ним пришла болезненная усталость, липкая, головокружительная темнота на дне глазниц. Но у меня не было времени. «Бад».

Я побежала на дрожащих ногах, проскочила мимо нескольких перепуганных гостей, пролетела вдоль витрин с латунными табличками и помчалась вниз по лестнице.

В фойе разворачивалась уже другая сцена: Хавермайер ушел, оставив парадную дверь открытой, а один из его здоровенных слуг стоял перед мистером Локком, который что-то говорил ему негромко и отрывисто. Тот кивал, вытирая руки белым полотенцем и оставляя на ткани следы цвета ржавчины. Кровь.

– Бад! – Я хотела прокричать это слово, но у меня в груди все сжалось, и в легких не осталось воздуха.

Оба резко повернулись ко мне.

– Что вы с ним сделали? – Теперь мой голос понизился почти до шепота.

Мне не ответили. Слуга Хавермайера встревоженно уставился на меня, часто моргая, как человек, который не верит собственным глазам.

– Я запер ее, сэр, клянусь, как и велел мистер Хавермайер… Как же она…

– Помолчи, – зашипел Локк, и слуга тут же закрыл рот. – Вон отсюда, живо.

Тот выскочил за дверь и поспешил к своему хозяину, испуганно оглядываясь на меня.

Локк повернулся ко мне и вскинул руки – то ли раздраженно, то ли примирительно. Мне было все равно.

– Где Бад? – Мне все еще не хватало воздуха, как будто грудную клетку сдавил огромный кулак. – Что они с ним сделали? Как вы могли такое допустить?

– Сядь, дитя мое.

– Черта с два! – Я никогда в жизни никому так не грубила, но теперь у меня тряслись руки и ноги и внутри нарастало что-то жгучее. – Где он? И Джейн. Мне нужна Джейн… Отпустите меня…

Мистер Локк успел подойти к лестнице и теперь схватил меня за подбородок, сдавливая его пальцами. Он заставил меня запрокинуть лицо и посмотреть ему в глаза.

– Сядь. Живо.

Мои ноги дрогнули и подломились. Локк поймал меня за руку, затащил в ближайшую комнату – это был Зал сафари, увешанный чучелами антилопьих голов и масками из темного тропического дерева, – и толкнул в кресло. Я вцепилась в подлокотники; голова шла кругом, меня до сих пор не отпускала тошнотворная усталость.

Локк подтащил стул, сминая ковер его ножками, и сел прямо передо мной, так близко, что его колени упирались в мои. Он откинулся на спинку с притворным спокойствием.

– Я, знаешь ли, вложил в тебя много сил, – сказал Локк как бы между прочим. – Столько лет заботился о тебе, пылинки сдувал, защищал… Из всех экспонатов моей коллекции тобой я дорожил больше всего. – Он с досадой стиснул кулак. – Но ты все равно упрямо суешься туда, где опасно.

– Мистер Локк, прошу вас, Бад…

Он наклонился вперед и посмотрел на меня своими ледяными глазами, обхватив подлокотники моего кресла.

– Неужели так трудно помнить свое место? – На последних трех словах его голос зазвучал низко и гортанно, с каким-то незнакомым акцентом. Я вздрогнула. Локк отстранился и тяжело вздохнул.

– Скажи мне: как ты выбралась из комнаты? И как, во имя всех богов, ты узнала об отклонениях?

Он что, имеет в виду… Двери?

Впервые с того мгновения, когда я услышала эти ужасные звуки ударов ботинка о плоть, Бад совершенно вылетел у меня из головы. Но на его место почему-то ничего не приходило, кроме запоздалого осознания, что мистер Локк точно не дарил мне «Десять тысяч дверей».

– Не от отца – тут, я думаю, сомнений нет. На этих бестолковых открыточках едва хватало места для марок. – Локк фыркнул. – Эта чертова африканка тебе рассказала?

Я непонимающе заморгала.

– Джейн?

– Ага, значит, она имеет к этому какое-то отношение! Я так и подозревал. Чуть позже мы ее разыщем.

– Разыщете?.. Где она?

– Сегодня утром она была уволена. В ее услугах, в чем бы они ни заключались, больше нет необходимости.


– Вы не можете! Ее нанял мой отец. Вы не можете просто от нее избавиться. – Как будто это что-то меняло. Как будто я могла вернуть Джейн, выискав какую-то формальную лазейку.

– Боюсь, твой отец больше не может оставаться ее работодателем. Мертвецы обычно на это неспособны. Но главная проблема сейчас не в этом. – В какой-то момент этого разговора Локк успел растерять весь свой гнев и теперь говорил отрывисто, холодно и бесстрастно; таким тоном он мог бы вести заседание совета директоров или диктовать указания мистеру Стерлингу. – На самом деле, уже не имеет значения, каким образом ты получила эти сведения. Важно лишь то, что ты узнала слишком много и совершенно независимо от меня, да к тому же имела глупость продемонстрировать это знание одному из самых, м-м, неблагоразумных членов Общества. – Он вздохнул и пожал плечами – мол, тут уже ничего не поделаешь. – Теодор привык рубить с плеча, и, боюсь, твой фокус с запертой дверью заинтересует его еще больше. Что ж, он молод и неосмотрителен.

«Да он же старше вас», – подумала я. Наверное, так чувствовала себя Алиса, проваливаясь в кроличью нору.

– Следовательно, мне нужно найти способ спрятать и уберечь тебя. Я уже навел кое-какие справки.

Мне казалось, что я лечу куда-то вниз.

– Какие справки?

– Позвонил друзьям, клиентам, все в таком духе. – Локк повел своей квадратной рукой. – Я нашел для тебя место. Говорят, там все очень профессионально, современно и комфортно – совсем не так, как в этих викторианских подземельях, куда раньше запирали людей. У Брэттлборо прекрасная репутация. – Он кивнул мне так, будто я должна была обрадоваться.

– Брэттлборо? Погодите… – У меня в груди все сжалось. – Лечебница Брэттлборо? Психбольница? – Я слышала, как гости Локка шепотом произносили это название. Туда богатые люди отправляли свихнувшихся бездетных тетушек и неугодных дочерей. – Но я не сумасшедшая! Меня не возьмут!

На лице Локка отразилось что-то похожее на жалость.

– Дорогая моя, неужели ты до сих пор не усвоила, что деньги решают все? К тому же, насколько им известно, ты сирота-полукровка, которая узнала о смерти отца и начала нести бред о волшебных дверях. Должен признать, из-за цвета кожи они не хотели соглашаться, но я был убедителен, так что не беспокойся: тебя возьмут.

Эта сцена пронеслась у меня в голове, будто в кино. Фразы мистера Локка мелькали, словно карточки с титрами: «Твой отец мертв, Январри!» Потом дерганная видеозапись девочки, которая рыдает и бредит. «Она сошла с ума, бедняжка!» Затем черный трамвай проезжает под каменной аркой с надписью «ЛЕЧЕБНИЦА», на фоне сверкает молния, а в следующем кадре героиня лежит, пристегнутая к кровати ремнями, и смотрит в стену пустым взглядом. О нет.

Мистер Локк снова заговорил.

– Это всего на несколько месяцев, может, на год. Мне нужно время, чтобы провести беседу с Обществом, позволить разумным доводам возыметь действие. Убедить всех в твоей покорности. – Он улыбнулся, и даже сквозь пелену нарастающего ужаса я увидела в этой улыбке доброту, даже своего рода извинение. – Хотел бы я, чтобы все было иначе, но я не знаю другого способа защитить тебя.

Я тяжело дышала, дрожа всем телом.

– Вы не можете. Вы не станете.

– Неужели ты думала, что можно вечно плескаться где-то на краю? Слегка помочить ножки в этих водах? Это очень серьезные вещи, Январри, я пытался тебя предупредить. Мы восстанавливаем естественный миропорядок, вершим судьбы миров. Возможно, однажды ты еще сумеешь нам помочь. – Он снова протянул руку к моему лицу, и я отшатнулась. Он провел пальцем по моей щеке – так, словно с жадностью поглаживал хрупкий фарфор. – Звучит жестоко, я понимаю, но поверь, я не лгу, когда говорю, что делаю это ради твоего же блага.

Я встретилась с ним взглядом, и меня охватило странное детское желание довериться ему, спрятаться под свой панцирь, чтобы мир продолжил проноситься мимо, не касаясь меня, как раньше, но…

Бад.

Я пыталась сбежать. Правда. Но мои ноги слишком ослабли и не слушались, и Локк поймал меня за талию раньше, чем я успела выскочить из гостиной.

Я царапалась и брызгала слюной. Он дотащил меня до гардеробной и закинул внутрь, как повар, который бросает половинку говяжьей туши в ледник. Дверца захлопнулась, и я осталась в темноте наедине с затхлым, густым запахом давно не ношенных меховых пальто и звуком собственного дыхания.

– Мистер Локк? – Мой голос сделался совсем высоким и дрожал. – Мистер Локк, пожалуйста, простите… – Я лепетала что-то, потом умоляла, потом плакала. Дверь не открылась.

Хорошей героине положено молча сидеть в темнице, составляя дерзкий план побега, ненавидя своих врагов и пылая праведным гневом. Вместо этого я с заплаканными глазами и дрожащими руками молила о пощаде.

Легко ненавидеть кого-нибудь в книге. Я, будучи заядлым читателем, прекрасно знаю, как любой персонаж по мановению писательского пера может превратиться в Мерзавца (не зря острые углы заглавной «М» напоминают кинжалы или клыки). Но в жизни все не так. Мистер Локк по-прежнему оставался мистером Локком – человеком, который взял меня под крыло, когда моему родному отцу было не до меня. Я сама не хотела его ненавидеть; я просто мечтала отменить последние пару – тройку часов.

Не знаю, сколько я просидела в гардеробной. В такие моменты восприятие времени становится ненадежным и непостоянным.

Наконец раздался настойчивый стук в дверь, а затем голос мистера Локка:

– Проходите, проходите, господа. Слава богу, вы приехали. – Возня, шаги, скрип дверных петель. – Она сейчас немного агрессивна. Уверены, что справитесь с ней?

Другой голос ответил, что это не вызовет затруднений. Он и его персонал имеют большой опыт в таких вопросах. Возможно, мистер Локк пожелает выйти в другую комнату, чтобы избежать лишних потрясений?

– Нет, нет. Я хочу присутствовать.

Снова шаги обутых в ботинки ног. Шурх, щелк, дверца гардеробной открылась, и в проеме, обрамленные вечерним солнцем, возникли три мужских силуэта. Грубые руки в перчатках схватили меня за плечи и выволокли в коридор. Ноги меня совсем не слушались.

– Мистер Локк, прошу вас, я ничего не знаю, я не хотела, не отдавайте меня им…

Влажная тряпочка с медово-сладким запахом зажала мне нос и рот. Я закричала, но приторный запах продолжил расползаться, пока мои глаза и тело не погрузились в глухую сахарную темноту.

В последний момент я испытала смутное облегчение: по крайней мере, в темноте я уже не видела жалости в глазах мистера Локка.

Первое, что замечаешь в таком месте, – это запах. Ты еще не успел проснуться, а запах уже проникает в темноту под веками: крахмал, нашатырь, щелок и еще что-то, похожее на панику, которую десятилетиями перегоняли и настаивали в больничных стенах. И еще ты чувствуешь собственный запах, сальный и душный, как у мяса, которое на долгий срок забыли на столе.

Поэтому когда я открыла глаза – это было непросто, примерно как разделить две карамельки, слипшиеся в кармане, – то не удивилась, обнаружив себя в незнакомой комнате с серо-зелеными стенами. Все привычные атрибуты спальни отсутствовали: здесь были только гладкий, чисто вымытый пол и два узких окна, дававших мало света. Солнечные лучи, проникавшие сквозь них, казались приглушенными.

Ни одна мышца в моем теле не слушалась, как будто все они отделились от костей, а в голове стучало. Отчаянно хотелось пить. Но по-настоящему я испугалась лишь тогда, когда попыталась ощупать талию, чтобы проверить, на месте ли монетка, и не смогла: мои запястья удерживали мягкие шерстяные манжеты.

Страх, разумеется, ничем мне не помог, только заставил еще сильнее вспотеть.

Несколько часов я пролежала наедине с собственным страхом, пульсом, стучащим в голове, и пересохшим горлом, думая о судьбе Бада, Джейн и моего отца и о том, как сильно я скучаю по пыльному, выдержанному аромату особняка Локка. И как ужасно и неправильно все обернулось. К тому времени, когда медсестры наконец явились, ожидание меня измучило.

Медсестры были прямые, как жерди, с огрубевшими от щелока руками и ласковыми голосами.