Десять тысяч дверей

Далтон Грей пожал плечами.

– А мне почем знать? По словам Джина, они заблудились, нашли старую каменную церковь, что стояла там со времен добычи серебра, и прожили там неделю – другую. Говорят, церковь с виду совсем обычная, вот только задняя дверь выходит к океану!

Снова поднялся смех, но вскоре стих; Ади Ларсон мгновенно собрала свой недоеденный обед и отправилась на северо-запад, через двор мельницы и прямо к Железной дороге Восточного Техаса и Залива.

Я не смог проследить путь Ади из Техаса в Колорадо. Месяц спустя она просто появляется в городке Альма, словно всплывший ныряльщик, и начинает спрашивать о сапогах, мехах и снаряжении, которое ей понадобится, чтобы пережить холодную арктическую весну на Передовом хребте. Местный лавочник вспоминает, как смотрел ей вслед с раздражением и жалостью, уверенный, что летом они найдут ее оттаивающий труп на какой-нибудь горной тропе.

Однако Ади вернулась с горы Сильверхилс всего десять дней спустя с обветренными щеками и широкой улыбкой, которая напомнила лавочнику шахтеров, нашедших золотую жилу. Она спросила у него, где здесь можно найти лесопилку.

Тот ответил, но потом добавил:

– Простите, мэм, но для чего вам древесина?

– О, – рассмеялась Ади (лавочник позднее скажет, что это был хохот абсолютно сумасшедшего человека). – Мне нужно построить лодку.

Молодая женщина, которая, не обладая особыми навыками столяра, строила парусную лодку настолько высоко в Скалистых горах, что даже воздух там разреженный, неизбежно привлекла внимание. У подножия горы Сильверхилс Ади разбила лагерь, выглядевший, по словам одного репортера, «как временный поселок, над которым пронесся смерч». Сосновые доски, с огромным трудом согнутые в дуги, были разбросаны по мерзлой земле. Одолженные кем-то инструменты валялись кучами, как обычно бросает вещи человек, который не планирует пользоваться ими больше одного раза. Сама Ади восседала над этим хаосом в пропахшей дымом медвежьей шкуре и беззаботно сыпала ругательствами, продолжая работу.

К апрелю лодка приняла узнаваемую форму: узкие, пахнущие смолой ребра судна лежали посреди лагеря, как грудная клетка какого-то несчастного морского существа, которое Господь забыл наделить кожей или чешуей.

Почти сразу после этого появились первые газетчики, и в «Вестнике Лэдвилла», в размытой боковой колонке, вышел первый печатный репортаж с примитивным заголовком «ЖЕНЩИНА СТРОИТ ЛОДКУ, МЕСТНЫЕ ЖИТЕЛИ ОЗАДАЧЕНЫ». Статья породила много шуток и пересудов, и история скакала из газеты в газету, многократно перепечатанная, пока не встретилась с рассказом о звероловах, нашедших океан. Уже спустя месяц с небольшим, когда Ади и ее лодка исчезли из Альмы, история добралась даже до «Нью-Йорк Таймс», где вышла под гораздо более броским заголовком: «ЛЕДИ НОЙ ИЗ СКАЛИСТЫХ ГОР: СУМАСШЕДШАЯ ИЗ КОЛОРАДО ГОТОВИТ^ СЯ К ПОТОПУ».

Я бы отдал что угодно – все слова до последнего в Начертанном, звезды всех миров, собственные руки, – лишь бы отменить эту проклятую статью.

Ади не видела ни одной из статей о себе, насколько мне известно. Она просто продолжала строительство лодки, подгоняя доски одну к другой, чтобы собрать корпус, советуясь с местным кровельщиком, который, хоть и был озадачен, все же поделился с ней рецептом смеси из еловой смолы и жира для замазывания стыков между досками. Холщовый парус, сшитый кое-как и приведший бы в ужас любую из тетушек Ади, свисал с невысокой мачты. Однако к концу месяца Ади была убеждена, что это самое великолепное и подходящее для мореходства судно в целом свете – или, по крайней мере, на высоте десяти тысяч футов над уровнем моря. На носу лодки она выжгла угольком название. Неровные линии гласили: «Ключ».

В тот вечер она пришла в город и потратила последние деньги, заработанные на хлопковой мельнице, купив копченый окорок, бобовые консервы, три больших фляги и компас, а также наняв двух молодых парней, которым она на ломаном испанском пояснила, что ей нужно отнести лодку на гору. Прошли годы, прежде чем я нашел одного из этих ребят, некоего мистера Лусио Мартинеса, и он с горечью и усталостью признался, что жалеет о своем участии в этой затее. Больше половины десятилетия Мартинес провел, окруженный облаком беспочвенных подозрений, потому что они с другом были последними, кто видел безумную белую женщину и ее лодку перед исчезновением. Местный шериф даже допросил его через год или два после этого события, настаивая, чтобы мистер Мартинес нарисовал ему подробную карту и указал место, где Аделаиду видели в последний раз.

Ади не могла знать, какие беды свалятся на голову несчастного мистера Мартинеса после того, как они расстались на вершине горы Сильверхилс, и я сомневаюсь, что ее бы это волновало. Ее вел эгоизм рыцаря, который как никогда близок к своей цели, и она не могла свернуть с пути, как стрелка компаса не может вдруг взять и показать на юг.

Она дождалась, пока Лусио с другом спустятся по склону, а полумесяц посеребрит сосны мягким светом. Тогда она протащила свое косое суденышко вдоль оленьей тропы к невысокой каменной постройке, которая когда-то была шахтерской церковью – а может, и чем-то более древним и святым.

Дверь выглядела так же, как несколько недель назад, когда Ади впервые обнаружила ее. Одну из каменных стен почти полностью занимал проем, обрамленный потемневшим от времени деревом. Грубая дыра в досках двери служила ручкой, и Ади готова была поклясться, что сквозь это отверстие уже проникал ласковый ветерок, несущий аромат соли, сосновой смолы и длинных солнечных дней.

Казалось бы, она не могла знать этот запах и все же почему-то знала. Так пахла кожа мальчика-призрака, когда они с Ади поцеловались в поле на исходе лета. Это был запах другого места.

Она открыла дверь и столкнула лодку в незнакомое море иного мира.





4

Открытая дверь





Когда я открыла глаза, мне показалось, что за ночь кто-то успел вытащить их из глазниц, повалять в песке и кое-как вставить обратно. Губы склеились, во рту чувствовался кислый привкус, а голова как будто усохла на несколько размеров. В течение несколько секунд, забыв о полудюжине бокалов шампанского, выпитых вечером, я считала, что во всем виновата книга. Как будто история могла забродить в жилах, как вино, и опьянить меня.

Если бы существовала история, способная на такое, это была бы именно она. Я определенно читала книги и получше, где было больше приключений и поцелуев и меньше длинных рассуждений, но ни одна из них не оставляла у меня хрупкого и невероятного подозрения, будто все написанное в ней может оказаться правдой. Будто в тенистых уголках и впрямь прячутся Двери, которые ждут, чтобы их открыли. Будто женщина может, как змея, сбросить с себя детскую кожу и нырнуть в клокочущую неизвестность.

Мне с трудом верилось, что мистер Локк мог подарить мне книгу, полную таких фантазий, даже если ему было ужасно меня жаль. Но как же в таком случае она оказалась в моем сундучке в Зале фараонов?

Однако под тяжестью страшного Нечто, по-прежнему сидевшего у меня на груди, вся эта загадка казалась мне несущественной и далекой. Я начала понимать, что теперь это навсегда, что эта мерзость прилипнет ко мне, как вторая кожа, и будет отравлять все, чего я касаюсь.

Я почувствовала, как Бад тычется мне в руку влажным носом – он делал так, будучи еще щенком. Стояла ужасная жара – июльское солнце уже растекалось по половицам и раскаляло медную кровлю, – но я все равно обняла Бада и уткнулась лицом в его шерсть. Так мы и лежали, покрываясь по том, пока солнце поднималось по небу, а особняк Локка поскрипывал вокруг нас и что-то бормотал.

Я уже начала проваливаться в вымученный сон, вызванный перегревом, когда дверь отворилась.

Я почуяла запах кофе и услышала знакомые решительные шаги. Какое-то скрытое напряжение, сжимавшее мое нутро, ослабло, и я вздохнула с облегчением: она еще здесь.

Джейн была полностью одета и настолько бодра, что я поняла: она проснулась уже давно и намеренно не будила меня так долго, как только позволяли приличия. Она поставила две чашки, от которых поднимался пар, на книжную полку, подтащила хлипкий стул к моей кровати и села, скрестив руки на груди.

– Доброе утро, Январри. – Ее голос звучал почти строго, как-то по-деловому. Возможно, об отце, которого никогда нет рядом, не положено скорбеть больше одного дня. А возможно, она злится, что я так долго сплю и присваиваю нашу общую комнату. – Я слышала от прислуги на кухне, что вечеринка прошла… м-м… интересно.

Я издала стон, всем своим видом показывая: я не хочу об этом говорить.

– Ты действительно напилась, накричала на мистера Локка и ушла из курильной комнаты, хлопнув дверью? А потом – если мои информаторы ничего не напутали – ускользнула куда-то с мальчишкой Заппиа?

Я снова застонала, уже громче. Джейн лишь приподняла бровь. Я спрятала лицо в сгибе локтя, разглядывая рыжеватые отсветы под веками, и выдавила:


– Да.

Она расхохоталась так громко, что даже Бад вздрогнул.

– Значит, не все еще потеряно. Временами мне кажется, что ты слишком робкий мышонок для того, чтобы чего-то добиться в этом мире, но, возможно, я ошибаюсь. – Она помедлила, посерьезнев. – Когда я впервые встретилась с твоим отцом, он сказал мне, что ты упрямый ребенок, похожий на дикого звереныша. Я надеюсь, так и есть. Тебе это пригодится.

Я хотела спросить, как часто отец обо мне вспоминал, какие именно слова говорил и не упоминал ли, что собирается однажды взять меня с собой. Но слова застряли в горле. Я сглотнула.

– Для чего?

Строгое, почти раздраженное выражение вновь вернулось на ее лицо.

– Все это не может продолжаться до бесконечности. Перемены неизбежны.

Ага. Значит, это конец. Сейчас она скажет мне, что скоро уедет, вернется домой, в горы Британской Восточной Африки, и бросит меня одну в этой серой комнатке. Я попыталась задавить панику, которая уже принялась царапать мне грудь.

– Я понимаю. Ты уезжаешь. – Я надеялась, что мой голос прозвучал спокойно и по-взрослому, что она не заметила, как мои руки сжали простыню. – Ведь… Ведь папа умер.

– Исчез, – поправила она.

– Прошу прощения?

– Твой отец не умер, он исчез.

Я покачала головой, приподнявшись на локте.

– Мистер Локк сказал…

Джейн скривила губы и отмахнулась, будто от мошки.

– Локк не Господь Бог, Январри.

«А я вот не уверена». Я не стала отвечать, но на лице у меня отразилось выражение ослиного упрямства.

Джейн вздохнула, но ее голос снова смягчился. В нем сквозила какая-то неуверенность.

– У меня есть основания полагать… Твой отец дал мне кое-какие гарантии… в общем, я пока не ставлю крест на Джулиане. Может, и тебе не стоит.

Черное Нечто обвило меня еще теснее, превращаясь в невидимую раковину моллюска, призванную защитить меня от этих слов, пронизанных надеждой и в то же время жестоких. Я прикрыла глаза и откатилась подальше от нее.

– Спасибо, мне не хочется кофе.

Резкий вдох. Я ее обидела? Ну и хорошо. Может, так она уйдет, не притворяясь, что будет скучать по мне, и не обещая писать почаще.

Но потом Джейн прошипела:

– Что это?

Я почувствовала, как ее рука отодвигает одеяло у меня за спиной и вытаскивает из-под меня что-то небольшое и квадратное.

Я привстала и увидела, как она сжимает в руках «Десять тысяч дверей». Кончики ее пальцев побелели от напряжения.

– Это мое, если по…

– Откуда ты взяла ее? – Ее голос звучал абсолютно ровно, но в нем все равно слышалась странная торопливая настойчивость.

– Это подарок, – начала оправдываться я. – Наверное.

Но Джейн уже не слушала. Она принялась листать книгу. Ее руки подрагивали, а взгляд метался по строчкам, как будто в них было скрыто жизненно важное послание, адресованное лично ей. Я испытала приступ странной, необъяснимой ревности.

– Там сказано что-нибудь про ириму? Про женщин-леопардов? Он нашел…

Раздался резкий стук в дверь. Бад встал, оскалив один белый клык.

– Мисс Джейн? Мистер Локк желает поговорить с вами наедине, если вы не возражаете. – Это был мистер Стерлинг. Его голос звучал привычно – будто с нами разговаривала ходячая печатная машинка.

Мы с Джейн уставились друг на друга. За два года, что она прожила в этом доме, мистер Локк ни разу не разговаривал с ней наедине, да и в присутствии других за все время сказал ей не больше десятка слов. Он воспринимал ее как неприятную неизбежность вроде уродливой вазы, которую нельзя выкинуть, потому что это подарок от друга.

Я увидела, как Джейн сглотнула, сдерживая какое-то чувство, из-за которого ее ладони оставили темные влажные отпечатки на кожаной обложке книги.

– Благодарю вас, мистер Стерлинг, я сейчас приду.

По ту сторону двери раздалось отточенное секретарское покашливание.

– Прямо сейчас, если не возражаете.