Держись за небо. Полёт души

– Отец Павел… Без Бога, вы говорите? В моих глазах Бог всегда был злым существом, которому, если Он и есть, принадлежала власть сделать меня сиротой и несчастной на всю жизнь.

– Вы росли без родителей?

– Да. Они бросили меня, – будто торжественно произнесла она, в чем чувствовалась настырная попытка доказать свою правоту.

– Вы бродяжничали? Голодали? Испытывали нужду?

На этой ноте она запнулась.

– Н-нет… меня бабушка воспитала…

– Ага… То есть, не все так плохо на самом деле. И Бог не оставил вас тогда, когда вы нуждались в помощи.

Она попыталась рассмотреть в глазах священника упрек или ухмылку, но ей удалось заметить только какую-то необъяснимую мягкость, искреннее желание понять ситуацию, которое тут же укрощало агрессию Светы и намерение противиться всему, что тот скажет. Отзывчивость без суда и упрека? Неужто такое бывает?

– Да, могло быть и хуже, – согласилась она.

– Бог не может нести ответственность за поступки человека, но Он очень переживает за каждого из нас. Все дело опять же в выборе, который сделали ваши родители. Ведь Бог дал им дитя, то есть вас. Но Его милосердие оказалось не столь нужным людям, и они сделали выбор в пользу чего-то другого, в чем видели для себя благо. И нам нельзя их судить хотя бы потому, что все мы ошибаемся. С другой стороны, и нельзя считать их кажущийся бездушным поступок ошибкой…

Последняя несмелая фраза привела Свету в понятное негодование, которое тут же священник угомонил очередной мудростью.

– Я понимаю вашу боль. Дети, брошенные родителями, часто считают себя не достойными любви. Вот в чем дело! Вы не верите в Бога, потому как не верите в то, что кто-то может полюбить вас бескорыстно и чисто, ведь нам кажется, что сильнее любви родителя к детям не бывает. Бывает. Родительская любовь полностью состоит из Бога. И потом, неизвестно ведь, как сложилась бы ваша жизнь, будь родители рядом с вами, верно? Возможно, Бог отчего-то вас уберег? Возможно, ваше детство стало бы куда несчастнее?..

– Возможно, – быстро согласилась Светлана, с прояснением на лице посмотрев в глаза батюшке. – Нам говорили, что за границей у них жизнь не сложилась: отец отсидел в тюрьме, а мать зарабатывала не самым лучшим способом. Даже говорить об этом вслух не хочу.

– Вот видите… А вы Господа хулите. Божий промысел – это великая мудрость. А вдруг вы пошли бы погибать за ними в их ошибках? А вдруг их беспечность стала бы причиной вашей смерти? А вдруг вы не смогли бы справиться с тяжкой участью, потому что приходилось бы выматывать себя уходом за несчастными? А вдруг ушли бы в отчаяние?

Какое-то время батюшка дал ей обдумать услышанное. И она заговорила тут же и уже с меньшей претенциозностью в голосе:

– А правда, что судить родителей – это большой грех? Даже если они неправы?

– Да. Грех. Большой. Маленьких грехов я не знаю. Родители – исток вашей жизни, из которого, скажем так, вы получаете силы не только при рождении, но и до конца своих дней. Плюя в него, вы оскверняете и себя.

– И личная жизнь от этого может страдать?

– Всё от этого может страдать – и жизнь, и тело, и душа. Таких, как вы, с проблемами в отношениях, приходит сюда очень много. Большинство начинают путь к Богу именно отсюда. Одни обретают веру и остаются. Другие ждут волшебства, а когда оно не случается, с разочарованием сетуют, что «не помогло». Бог помогает тем, кто этого хочет. Тем, кто стремится понять, что духовное есть начало материальному. Иначе не бывает. Не наладится жизнь, пока в душе у человека бедлам из одних планов и разочарований. А потому порядок наводить надо. Порядок.

Сейчас ей вдруг захотелось закрыть уши. Как странно: она ведь сама задает вопросы. Да и казалось, сопротивление внутри нее будто успокоилось… Но чем больше они углублялись в суть вещей, тем больше Свете хотелось встать и уйти, недовольно бросив на прощание: «Вы меня не убедили». И она понимала, что это желание вызвано только ее гордостью – самым страшным качеством, так часто мешающим ей двигаться вперед. Конечно, как же так? Она столько лет твердила, что нет Бога, и это всё выдумки… а теперь взять и согласиться с собственной неправотой? Для этого нужны внушительные силы духа, чтобы признать такую ошибку…

Ее останавливало только всепоглощающее желание найти выход из своей ситуации. И поэтому Света решилась и дальше поддержать общение с отцом Павлом.

– Но почему же я тогда не чувствую Бога? Почему не вижу? – она понимала, что для собеседника ее вопросы звучат весьма глупо, но ей так хотелось услышать хотя бы раз внятные ответы на них!

– А как вы почувствуете, если родителей своих не признаете? А ведь Бог – тоже родитель. Даже Прародитель, я сказал бы. Бог – это начало всего, первоисточник. Человек не дышал бы, если бы в нем не было духа. Вернее, физически он, может, существовал бы. Но в нем отсутствовала бы жизнь, чувства. Вы не видите Бога? А вы рассмотрите Его милость в каждом мгновении жизни: если оно прекрасно – наслаждайтесь им с благодарностью, если мучительно – значит, это урок. И если поймете, чему этот урок учит, тогда и Бога увидите. Вы ведь ищете любви, верно? Пришли сюда из-за дел сердечных? Так учитесь смотреть на жизнь сердцем, не только убеждениями. Ведь последнее так часто сбивает нас с толку.

А ведь правда! Если бы она верила Косте с самого начала сердцем, не нагружая свои чувства мыслями «а может», «а если», «а скорее всего», – тогда ведь все было бы иначе! Тогда она не отвернулась бы спиной к своей любви. И не наделала бы ошибок! Вот достойный пример в подтверждение словам священника!

Но нет, что-то внутри нее отчаянно сопротивлялось с новой информацией, и из нее вырывалась вновь и вновь странная ехидна, пытающаяся застать батюшку врасплох:

– Ну раз так, тогда скажите мне еще вот что: Вы говорите, что Бог переживает за каждого из нас, а чего же тогда православие называет человека Его рабом, а не ребенком, к примеру?

– Мгм, ересь всемирного паука, – осведомленно кивнул священник, тут же объясняя: – Говорили мне прихожане о такой фразе, бытующей в интернете. Не хотите признавать себя рабой Божьей? Немудрено – гордыня заставляет нас согласиться с тем, что мы вправе ставить себя наравне с Богом. Да, мы – часть Бога. Но в нас эта часть настолько мизерна и ничтожна, что за грехами и скверной ее почти не видно. Сами подумайте, сколько раз за день мы гневаемся, осуждаем, сплетничаем, хвастаем, обманываем, унижаем других, завидуем?

Заметив растерянность на ее вдумчивой физиономии, он не стал дожидаться ответа:

– И день через день мы повторяем то же самое. Ведь нас с детства учат, что это все плохо, правда? Можем ли мы в этом случае ставить себя вровень с Богом, который есть чистота и любовь, потому что противоположен всему перечисленному? И это есть то понятие хорошего, которое в ребенке воспитывают родители. Вот когда мы научимся жить в мире с любовью, не осуждая, не привлекая плохие мысли, не оскверняя себя злобой за то, что кто-то поступил по-своему, а не по-нашему. Когда целиком и полностью станем безгрешными и хорошими, тогда, может быть, мы будем достойными того, чтобы называться Им святыми, а не рабами. Когда сможем научиться быть как Он…

– Но откуда вы знаете, какой Он? – нетерпеливо бросила Света, но ожидаемого возмущения ей вызвать в батюшке не удалось. Тут же она поняла, что вспыхнувшая раздражительность – это как раз то, о чем говорил сейчас отец Павел, и виновато пролепетала: – Простите…

– Знаю, потому что чувствую милость Его. Да и в Евангелии много чего об этом написано. Сын Его продемонстрировал всю суть Создателя.

– Возьму почитаю Евангелие ваше, – говорила с вызовом Света. – Может, и правда, увижу что-то. Или почувствую.

Эта кажущаяся ей жутко умной фраза вызвала на лице священника ироничную улыбку, тут же спрятанную за серьезностью.

– Возьмите, – батюшка протянул ей икону. – Это молитвенница наша, старица Матрона. Вот она и удостоилась того, чтобы называться не рабой, а святой. Она родилась обычной девочкой, а стала великой. Почитайте о ней. А затем помолитесь ей. Только о том, чтобы не сходить с пути, а восходить на него. Да и вообще, о чем душа просит – помолитесь. А о чем просит?

– О спокойствии, – вдруг вздохнула она, только уже как-то тихонько. – Наверное, его я смогу обрести только в тишине.

– Вот и попросите о мире в душе и своей жизни, – с какой-то любовью сказал он и вдруг с отцовской заботой погладил ее по волосам.

И ей показалось, что это долгожданное спокойствие начало исходить из ладони священника. Будто волшебство какое-то. С этим волшебством она и отправилась домой, тщательно обдумывая в мыслях все только что услышанное, незаметно для себя отвлекаясь от того бедлама, с которым сюда пришла.


А ведь все стало на свои места, и ответ на ее вопросы нашелся: нужно быть с любовью, а не идти против нее, ища какие-то причины. Нет причин! Есть чувства и есть поступки. Если на поступки смотреть чувствами, то видятся они иначе. Разве могут быть причины у любви? Нет. Потому что у нее нет убеждений. Теперь нужно разобраться в одном: есть ли в ней, Свете, эта любовь, если она позволила себе так пренебрежительно поступить?





«Ради денег мы часто готовы убивать – или кого-то, или себя»




В очередной раз после тяжелого и суетливого рабочего дня ей хотелось тишины. А еще лучше – тишины не вокруг себя, а безмолвного звенящего молчания в мыслях и в сердце. Порой так хорошо вернуться в свою квартиру и никого в ней не обнаружить!

За это время Света не принимала никаких решений в отношении Кости. Он же, в свою очередь, просто чего-то выжидал. И оба продолжали бездействовать. Внешне они оставались равнодушными коллегами, внутренне – каждый в себе таил уйму противоречивых убеждений.

Всё вновь закружилось вокруг их офиса, как несколько лет назад – все ожидания рождались и теплились там. Там же появлялись разочарования. Отчасти потому, что поменялись роли «начальник-подчиненный», по причине чего Света и Костя открывали друг в друге какие-то новые незнакомые прежде черты, с которыми приходилось считаться… которые нужно принимать. И в силу атакующих эмоций на последнее оказалось крайне сложно решиться.

Дозированным глотком Света приняла «успокоительное». С мысленным упреком посмотрев на собственную руку, согревающую своим теплом стенки бокала с коньяком, она протяжно выдохнула из себя накопленную за эти дни боль. Так. Начинает надоедать эта хандра! Нужно срочно что-то менять в своей жизни! Мысль об этом немного взбодрила… Поехать отдохнуть! Нужно все бросить и просто уехать… Нет, бежать она не намерена. Она хочет немного набраться сил и «перезагрузиться».

Заглянула во внутрь бокала, мечтая с головой нырнуть в какой-нибудь водоем. Стоп. Откуда взялся коньяк? В скверном предчувствии Света напряженно поднялась с кресла. Как можно было прийти на автопилоте домой и не сразу сообразить, что взяла со стойки приготовленный бокал, который она туда не ставила?

«Нужно было сменить замок», – мелькнуло в мыслях. В сумерках на фоне оконного просвета появился очерченный темными линиями силуэт. Сердце ушло в пятки. Бежать? Да что он ей сделает? Если бы хотел, то наверняка уже воспользовался бы моментом.

Протянув руку к торшеру справа от себя, она включила свет и ждала от гостя каких-то действий. Или хотя бы слов.

Чуть пошатнувшись, Дима прошел ближе к ней и тяжело упал на диван.

– Объясниться не хочешь? – командным голосом спросила она.

– Забыл тут кое-что, – отрешенно ответил он, глядя куда-то в сторону.

Пьяный и грустный… Чего ждать? Света напряженно застыла, тихо проговорив:

– Что бы это ни было, бери и уходи.

– Взял бы, – на выдохе произнес Дима. – Но не хочу больше слышать обвинений о психическом насилии.

– То есть, ты забыл меня? – ее губы растянула усмешка. Едкая усмешка. Но его признание почему-то ее порадовало.

– Я хотел с тобой нормально поговорить. Надоели эти импульсы по телефону… Хотел посмотреть тебе в глаза.

Дима поднял на нее взгляд, полный скорби, и, как ей показалось, искреннего раскаяния. Он абсолютно безопасен. Она знала. Он крайне нуждался в откровенном разговоре, и она тоже. Пора расставить все точки. Или же… просто понять себя. Его слова должны помочь ей это сделать.

– С самого первого дня, когда ты появилась в офисе, вопреки указам Мирослава, я смотрел на тебя как на женщину. Я не хотел видеть тебя «объектом» или «заданием». Дело Ордынцевы-Димончуки я считал интересным и перспективным, но прежде всего – потешным. Разве не весело смотреть, как оболтусы не могут поделить свои три копейки? – горькая усмешка сковала его уста. – Мечта у меня была – свалить из страны. Но не сюда, в этот противный Мегаполис. В какую-нибудь Латинскую Америку… Подальше. Прочь. Достал этот тупой и жадный менталитет мелких и глупых людишек. А ты появилась, и я понял, с кем можно начать новую жизнь.

Света слушала, не шелохнувшись. Сейчас откроется еще какая-нибудь грязь, – эта мысль напрягала и вызывала желание остановить его откровение. Но, с другой стороны, она нуждалась в этом разговоре, в его объяснениях. Ей хотелось его оправдать? Нет. Ей хотелось оправдать себя.

– И в определенный момент меня постигла участь Кости Ордынцева: я понял, что связан по рукам и ногам. Эта игра в шахматы использует даже пешек, порой бьет и небрежно выбрасывает за пределы поля. Я понимал, что разойтись с тобой не могу, нужно подготовить почву для побега, для совместной дальнейшей жизни. Но это нужно было тщательно продумать…

– Я не хочу это слышать! – закрыла уши Света. – Уходи, Дим.

– Нет, я должен сказать все… Я ведь не просто пришел потрепаться, слышишь?

Его тон свидетельствовал о серьезности намерений. Хорошо, нужно попытаться дослушать.

– Такие, как Мирослав, никогда не бросают начатое. И в этом я согласен с Ордынцевым. Все, что происходит с нами, – только с его разрешения. Ничего этого не случилось бы, если бы ему не было угодно.

– Не возводи его в ранг божества, умоляю, – с ненавистью выпалила она.

– Божества? – усмехнулся он. – Бог порой жесток, но то, что является следствием действий Мирослава, – это не божественность. Хотя он называет это наведением человеческого порядка. И считает, что вправе выносить приговор. Он служит тем силам, которые предоставляют Богу самые коварные аргументы, свидетельствующие о долгах человека перед тьмой.

– О. К чему эта философия, Дима? Не в твоем стиле. Ты же атеист.

– И делается это, – терпеливо продолжал он, – для получения разрешения на душу… Для того, чтобы делать с тобой все, что им угодно. Мирослав – ярый слуга тьмы.

– Так, – нервно переведя дух, она пренебрежительно махнула рукой. – Оратор пьяного речевого искусства, давай-ка заканчивай демагогию! И избавь меня от своего присутствия.

– Света, – предупредительно произнес он, – если я не буду рядом, я не смогу тебе помочь. Тогда Мирослав осуществит свои планы в отношении всех нас. А они, можешь мне поверить, имеют устрашающие пункты.

– Это угроза? – гневно выпалила она. Ох, как надоело это фальшивое благородство! Ну прямо всемогущий монстр этот Димончук!

– Нет. Это констатация факта, – спокойно отвечал Дмитрий. Сейчас, несмотря на свое нетрезвое состояние, он прекрасно владел собой. И Света чувствовала от него настрой собственника забрать свою вещь, за которой он пришел. – Я его неплохо знаю. Он не оставляет незаконченное дело. Он не забывает долги. Он не остается в тени, когда нужно действовать. Он просто ждет подходящего момента. И мы все должны этому дьяволу. Он считает, что каждый из нас пользовался тем, что он любезно предоставлял. И деньги в том числе. Твой Ордынцев ничего не сможет сделать…

– А ты сможешь! – злобно подчеркнула она.