Держись за небо. Полёт души
Часть 37 из 63 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А сейчас?
– А сейчас я с тобой – хоть на другую планету…
«Рассчитывайте на меня»
Этот ужас ему запомнится надолго – бездыханное тело человека, с которым он провел значительную часть пройденной жизни. Такое бледное, истощенное, безжизненное. Она совершенно себя измотала за последние месяцы.
Но он не стал рассматривать синюшное лицо и прочие невыносимые подробности, иначе стошнило бы на месте. Переключившись на обстановку, с тяжестью перевел дух.
Ее побелевший отец сидел рядом и ненавистными глазами сверлил зятя. В комнате все было перевернуто вверх дном: битые элементы декора, разбросанные стулья и вывернутый пуф, скомкана и раскидана на полу Ольгина одежда, какое-то платье сиреневого цвета и алые туфли… Что она искала?
Над ее телом работали криминалисты, и Костя не стал всматриваться. Закрыв глаза, он попытался задавить в сердце боль, скомканную им, будто листок исписанной бумаги, и заброшенной куда-то глубоко внутрь души.
Ему не верилось. Казалось, что он не шел, а проплывал мимо этого хаоса, в котором так ясно ощущались последние чувства перед ее уходом – обезумевшего смятения, растерянности и опрометчивости во время принятия решения. Костя будто видел то, что происходило здесь до их появления.
Его привел в чувство свет от экрана: открытый ноутбук на столе «слепил» знакомым лицом. Костя с изумлением подошел к нему с целью ближе ознакомиться со страницей из соцсетей. «Влад Добриков, Владивосток».
– Это Олег, – едва слышно проговорил он.
– Да хоть Пушкин, Костя! – заорал вдруг отец Ольги и попытался схватить зятя за шкирку, но тот уклонился, будто ожидая этого эмоционального маневра. – Если я найду доказательства, что это ты убил ее, то живьем порублю тебя на куски и разбросаю по всей округе!
Криминалисты с изумлением оглянулись.
– Пока все указывает на самоубийство, – произнес один из них, но Мирослав Николаевич даже слышать этого не хотел.
– Ищите, я сказал! Ищите улики!
– Какие улики? – возмутился Костя. – Вы помните все диагнозы? Какие могут быть улики?
– Ты не цепляйся за болезнь моей девочки, – со слезами безумца Мирослав схватил Костю за ворот. – У тебя был мотив…
– Этот поступок значительно усложнил бы мне жизнь! – повысил голос Костя. – Я просчитал бы на много шагов вперед, если б собирался решиться на подобное. И я точно учел бы ваше неумение мириться с обстоятельствами. Вы всегда ищете виноватых.
– Потому что они всегда есть!
– Да? – Костя с яростью указал на комп. – А вас не удивляет этот персонаж? Помните, кто это?
Тот только уткнулся в монитор, задумчиво сощурившись.
– Это Олег, с которым вы ее разлучили накануне нашей свадьбы…
Мирослав сцепил челюсти, всем своим видом давая Косте знак закрыть рот при посторонних. Но тут, словно опомнившись, оба с сожалением посмотрели на тело Ольги.
– Прости, – произнес отец, со слезами глядя на безжизненную дочь. – Прости, Оленька…
Поверить в то, что случилось, Косте оказалось целым испытанием – трагедия заключалась не только в смерти близкого человека, но и в безмерной жалости: последние годы этот человек просуществовал бессознательно, погрузившись в свою скорбь всем чувством.
– Убийство или доведение до самоубийства… какая разница? – вдруг услышал Костя от Мирослава, и понял, что никто не собирается оставлять его в покое. Он будто ощутил петлю, все больше затягивающуюся вокруг его шеи. Наверное, это же чувствовала и бедная Оля перед принятием решения свести счеты с жизнью.
Тесть дал знак зятю следовать за ним. Встретились они в кабинете, который когда-то принадлежал Косте.
– Простите, Мирослав Николаевич, – решил продолжить Ордынцев. – Мне напомнить, что вы сами не дали отправить Ольгу на лечение? Я предлагал несколько клиник, настаивал на ее осмотре за границей. Помните? Я уведомлял вас о каждом своем шаге в отношении этого, договаривался и консультировался в поисках выхода. А что сделали вы? Доверились единоличному мнению здешнего специалиста. Я ничего не имею против нашей медицины, но в таких случаях нужно использовать все методы, пока процесс еще обратим.
– Будто тебе было до этого дело. Хочешь сказать, что ты заботливый, а я…
– Нет. Я всегда был недостаточно заботлив, хотя бы потому, что должен был настоять на принятии вами во внимание и моего мнения. Я не стал противиться вашему решению, пустив все на самотёк. Но несмотря на то, что с Олей мы жили как друзья, я всем сердцем желал ей счастья.
Тот лишь ненавидел его. Всем своим существом презирал. Костя реагировал на это хладнокровно. Вот… это тот момент, когда его хладнокровие спасало от многих нежелательных эмоций, а вместе с тем – и событий.
– Предупреждаю, – вдруг угрожающе произнес Димончук, – только попробуй заговорить в обществе, что вы с Оленькой жили как чужие. Только посмей оклеветать ее на людях!.. В порошок сотру мерзавца!
Мирослава выводило из себя спокойствие Ордынцева, продолжавшего сверлить его равнодушным взглядом.
– Вот в том-то и дело: вас всегда сплетни беспокоили больше, чем судьба дочери, – отрезал тот. – А клеветы в этом нет, об этом знают близкие ей люди. Да и вы, думаю, догадывались.
– Закрой рот, Ордынцев! Иначе я тебя…
– Да-да, в порошок сотрете. Помню я.
– Ты бросил ее, – прохрипел с ненавистью Мирослав. – Ушел, оставив безразличным сиделкам и нянькам.
– Вы забыли?! – процедил Костя. – Это вы боялись, что я воспользуюсь ее состоянием и подброшу на подпись какие-нибудь документы. Кроме того, мое присутствие только ее раздражало и бередило больное сознание. Это ведь и сам врач говорил. Да… и мои нервы тоже были на пределе. Отчасти, я…
– …пожалел себя, – подчеркнул Мирослав, и Костя не стал с ним спорить.
Да, не без этого. В определенный момент не выдержал, когда понял, что Ольгино состояние безнадежно, а его попытки исправить положение – тщетны.
Прекрасно осознавая, что весь кошмар только начинался, Костя никак не мог распланировать свои действия. Чем дольше Ордынцев смотрел в обезумевшие от горя отцовские глаза, тем отчетливее понимал, что звезды уже поворачивались против него. И поворачивал их Мирослав Николаевич, приложив к этому все свои силы.
Но надежда все же мелькнула в его душе в виде Ольгиного врача, пришедшего на место трагедии. Костя немедля решился поговорить с ним наедине при первой же возможности.
– Эдуард Максимович, не понимаю: она не так давно приходила ко мне, вполне нормальная. Говорила о разводе, о нашей ситуации. Я даже подумал, что идет улучшение. Тогда почему это все произошло?
– Знаете, Константин, человеческий мозг – штука весьма загадочная, сколько бы мы в ней ни рылись, пытаясь получше узнать, все равно потерпим неудачу, потому что здесь миллионы нюансов, способных завести мысли в такие лабиринты, из которых выбраться возможно разве что по карте. А болезнь Ольги время от времени отпускала её, но она никуда не девалась, а только пряталась в вышеуказанных лабиринтах. А в данном случае, похоже на то, что Оля просто не захотела снова возвращаться в реальность.
– Я виноват. Ведь ушел от нее, – разговор с Мирославом застрял у Кости в голове.
– Но мы же обсуждали, Константин, что ваше присутствие только провоцировало ее приступы. Тяжело искать любовь, когда ее нет. И даже появись она спустя годы, вряд ли Ольга смогла бы прийти в чувство – слишком далеко зашла ее болезнь. Обследования показывали сильное искажение в головном мозге. Безвозвратное.
– Вы верите мне? – взглядом, полным надежды, Ордынцев будто тряхнул врача за шиворот, требуя ответа. – Верите, что я ее не убивал?
– Да, Костя, я верю. Потому что я хорошо знал ее состояние. И на личных приемах она мне, кстати, много чего рассказала, – намек прозвучал на обстоятельства их брака. – Потому я, в случае чего, дам показания. Рассчитывайте на меня.
«Это вы убили ее. Вы все!»
Эти дни, тянущиеся во времени словно вечность, казались Свете последними в ее жизни. И дело состояло не просто в опустевших холодных вечерах при сорокаградусной жаре, а в ее неосведомленности о происходящем.
Их свидания ограничивались кротким кивком головы на бегу в коридорах компании. В эти секунды она старалась запомнить каждое вздрагивание уставших морщин вокруг его глаз. Но это мгновенье, на которое Костя задерживался на ней, совершенно меняло опустошенный взгляд – он тут же оживал, будто кто-то невидимый вдыхал в него жизнь.
Ох, как ей хотелось быть рядом с ним в это тяжелое время испытаний!
Да все жили в ожидании! Четыре недели со дня похорон Ольги тянулись будто целый год. В коллективе продолжал царить напряженный хаос. Нервозность начальства отражалась на состоянии рядового персонала. Все боялись потерять работу из-за чьих-то разборок. Многие сочувственно относились к директору, другие осуждали его, некоторые искоса смотрели на саму Свету. Никто ничего не понимал – всех злило то, что никто не знал правды. Да где эта правда? Ведь у каждого она своя.
И вновь Света пыталась понять состояние Ольги. И получалось, когда в памяти всплывало злополучное предательство Марка и Катерины, – тогда хотелось и впрямь броситься под что-то стремительно движущееся. И потом, в периоды боли и смятений, она лишалась работы, теряла близких, или не могла совладать с собственной растерянностью и бардаком в голове, – тогда ее одолевал шквал всяких разрушающих ее душу мыслей. Наверное, именно это сводит человека с ума – непонимание того, как правильно поступить в тот момент, когда кажется, что впереди только тупик.
И самое страшное, что поговорить об этом Света ни с кем не могла: Лену она берегла от подобных новостей, чтобы ничего скверного не отразилось на ребенке. Подруги, которой можно было бы доверить такие тайны, у нее так и не появилось, а коллеги в офисе оставались коллегами, да им уж точно рассказывать ничего не стоило.
Потому Света убивала время тем, что выслеживала Костю из окна кабинета, когда он приходил на работу или уходил после нее. Она знала время. И всегда ждала. Чтобы просто посмотреть. Или же перечитывала смс-ки, присланные от него с десятка неизвестных номеров.
А однажды ей по почте даже пришло письмо. Настоящее письмо, написанное от руки, – живое, чуткое, пахнущее чернилами и кофе, который, вполне очевидно, отправитель нечаянно пролил на краешек бумаги, – такая диковинка в современном мире, погрязшем в путах научно-технического прогресса, забывшем о маленьких приятностях из прошлого века.
Когда Света развернула его, минут пять проревела, прежде чем сумела разобрать утонувшие в ее слезах буквы. Раньше она видела только его подпись на деловых документах. Но почерк… как много он, оказывается, может сказать о человеке… Его чувства, тоска, любовь укладывались в строки ровной линией, но как только речь заходила о делах, так буквы начинали «плясать». А в делах все оставалось неопределенным.
Дома хотелось выть. Нужно было развеяться, а она не могла. Как будто жизнь остановилась в ожидании конца. Поэтому свое время Света убивала, просматривая фильмы, чаще всего трагичные. Выплакавшись вволю, ложилась спать разбитая и измученная. Вставала такой же. Ведь часто не получалось уснуть.
Порой ей казалось, что он к ней не вернется. Потому что нельзя ему этого делать. Или потому, что чувства не прошли испытание, как ей часто думалось. Но она брала себя в руки и тут же успокаивала душу всё еще тлеющей в сердце надеждой.
– Здравствуй, Олег.
Костя смотрел в монитор на давнего знакомого, которого он искал уже больше двух лет для того, чтобы выяснить некоторые странные факты из их отношений с Олей. Не менее странным стало и то, что сумел выйти на него Ордынцев уже после смерти своей супруги.
– Здравствуй, – кивнул головой тот и недовольно сощурился – он крайне боялся ворошить прошлое и снова бередить эти раны. Но Костя настойчиво убедил Олега поговорить хотя бы по видеосвязи.
– Я так понимаю, ты в курсе относительно Олиной смерти? Больше месяца прошло.
– В курсе, – с огорчением кивнул тот. – Мне очень жаль.
– Просто жаль? – спросил Костя. – Или все же сердце болит за нее?
– Уже переболело, – вдруг ответил Олег. – Я предполагал, что этим закончится. У нее были попытки…
– А сейчас я с тобой – хоть на другую планету…
«Рассчитывайте на меня»
Этот ужас ему запомнится надолго – бездыханное тело человека, с которым он провел значительную часть пройденной жизни. Такое бледное, истощенное, безжизненное. Она совершенно себя измотала за последние месяцы.
Но он не стал рассматривать синюшное лицо и прочие невыносимые подробности, иначе стошнило бы на месте. Переключившись на обстановку, с тяжестью перевел дух.
Ее побелевший отец сидел рядом и ненавистными глазами сверлил зятя. В комнате все было перевернуто вверх дном: битые элементы декора, разбросанные стулья и вывернутый пуф, скомкана и раскидана на полу Ольгина одежда, какое-то платье сиреневого цвета и алые туфли… Что она искала?
Над ее телом работали криминалисты, и Костя не стал всматриваться. Закрыв глаза, он попытался задавить в сердце боль, скомканную им, будто листок исписанной бумаги, и заброшенной куда-то глубоко внутрь души.
Ему не верилось. Казалось, что он не шел, а проплывал мимо этого хаоса, в котором так ясно ощущались последние чувства перед ее уходом – обезумевшего смятения, растерянности и опрометчивости во время принятия решения. Костя будто видел то, что происходило здесь до их появления.
Его привел в чувство свет от экрана: открытый ноутбук на столе «слепил» знакомым лицом. Костя с изумлением подошел к нему с целью ближе ознакомиться со страницей из соцсетей. «Влад Добриков, Владивосток».
– Это Олег, – едва слышно проговорил он.
– Да хоть Пушкин, Костя! – заорал вдруг отец Ольги и попытался схватить зятя за шкирку, но тот уклонился, будто ожидая этого эмоционального маневра. – Если я найду доказательства, что это ты убил ее, то живьем порублю тебя на куски и разбросаю по всей округе!
Криминалисты с изумлением оглянулись.
– Пока все указывает на самоубийство, – произнес один из них, но Мирослав Николаевич даже слышать этого не хотел.
– Ищите, я сказал! Ищите улики!
– Какие улики? – возмутился Костя. – Вы помните все диагнозы? Какие могут быть улики?
– Ты не цепляйся за болезнь моей девочки, – со слезами безумца Мирослав схватил Костю за ворот. – У тебя был мотив…
– Этот поступок значительно усложнил бы мне жизнь! – повысил голос Костя. – Я просчитал бы на много шагов вперед, если б собирался решиться на подобное. И я точно учел бы ваше неумение мириться с обстоятельствами. Вы всегда ищете виноватых.
– Потому что они всегда есть!
– Да? – Костя с яростью указал на комп. – А вас не удивляет этот персонаж? Помните, кто это?
Тот только уткнулся в монитор, задумчиво сощурившись.
– Это Олег, с которым вы ее разлучили накануне нашей свадьбы…
Мирослав сцепил челюсти, всем своим видом давая Косте знак закрыть рот при посторонних. Но тут, словно опомнившись, оба с сожалением посмотрели на тело Ольги.
– Прости, – произнес отец, со слезами глядя на безжизненную дочь. – Прости, Оленька…
Поверить в то, что случилось, Косте оказалось целым испытанием – трагедия заключалась не только в смерти близкого человека, но и в безмерной жалости: последние годы этот человек просуществовал бессознательно, погрузившись в свою скорбь всем чувством.
– Убийство или доведение до самоубийства… какая разница? – вдруг услышал Костя от Мирослава, и понял, что никто не собирается оставлять его в покое. Он будто ощутил петлю, все больше затягивающуюся вокруг его шеи. Наверное, это же чувствовала и бедная Оля перед принятием решения свести счеты с жизнью.
Тесть дал знак зятю следовать за ним. Встретились они в кабинете, который когда-то принадлежал Косте.
– Простите, Мирослав Николаевич, – решил продолжить Ордынцев. – Мне напомнить, что вы сами не дали отправить Ольгу на лечение? Я предлагал несколько клиник, настаивал на ее осмотре за границей. Помните? Я уведомлял вас о каждом своем шаге в отношении этого, договаривался и консультировался в поисках выхода. А что сделали вы? Доверились единоличному мнению здешнего специалиста. Я ничего не имею против нашей медицины, но в таких случаях нужно использовать все методы, пока процесс еще обратим.
– Будто тебе было до этого дело. Хочешь сказать, что ты заботливый, а я…
– Нет. Я всегда был недостаточно заботлив, хотя бы потому, что должен был настоять на принятии вами во внимание и моего мнения. Я не стал противиться вашему решению, пустив все на самотёк. Но несмотря на то, что с Олей мы жили как друзья, я всем сердцем желал ей счастья.
Тот лишь ненавидел его. Всем своим существом презирал. Костя реагировал на это хладнокровно. Вот… это тот момент, когда его хладнокровие спасало от многих нежелательных эмоций, а вместе с тем – и событий.
– Предупреждаю, – вдруг угрожающе произнес Димончук, – только попробуй заговорить в обществе, что вы с Оленькой жили как чужие. Только посмей оклеветать ее на людях!.. В порошок сотру мерзавца!
Мирослава выводило из себя спокойствие Ордынцева, продолжавшего сверлить его равнодушным взглядом.
– Вот в том-то и дело: вас всегда сплетни беспокоили больше, чем судьба дочери, – отрезал тот. – А клеветы в этом нет, об этом знают близкие ей люди. Да и вы, думаю, догадывались.
– Закрой рот, Ордынцев! Иначе я тебя…
– Да-да, в порошок сотрете. Помню я.
– Ты бросил ее, – прохрипел с ненавистью Мирослав. – Ушел, оставив безразличным сиделкам и нянькам.
– Вы забыли?! – процедил Костя. – Это вы боялись, что я воспользуюсь ее состоянием и подброшу на подпись какие-нибудь документы. Кроме того, мое присутствие только ее раздражало и бередило больное сознание. Это ведь и сам врач говорил. Да… и мои нервы тоже были на пределе. Отчасти, я…
– …пожалел себя, – подчеркнул Мирослав, и Костя не стал с ним спорить.
Да, не без этого. В определенный момент не выдержал, когда понял, что Ольгино состояние безнадежно, а его попытки исправить положение – тщетны.
Прекрасно осознавая, что весь кошмар только начинался, Костя никак не мог распланировать свои действия. Чем дольше Ордынцев смотрел в обезумевшие от горя отцовские глаза, тем отчетливее понимал, что звезды уже поворачивались против него. И поворачивал их Мирослав Николаевич, приложив к этому все свои силы.
Но надежда все же мелькнула в его душе в виде Ольгиного врача, пришедшего на место трагедии. Костя немедля решился поговорить с ним наедине при первой же возможности.
– Эдуард Максимович, не понимаю: она не так давно приходила ко мне, вполне нормальная. Говорила о разводе, о нашей ситуации. Я даже подумал, что идет улучшение. Тогда почему это все произошло?
– Знаете, Константин, человеческий мозг – штука весьма загадочная, сколько бы мы в ней ни рылись, пытаясь получше узнать, все равно потерпим неудачу, потому что здесь миллионы нюансов, способных завести мысли в такие лабиринты, из которых выбраться возможно разве что по карте. А болезнь Ольги время от времени отпускала её, но она никуда не девалась, а только пряталась в вышеуказанных лабиринтах. А в данном случае, похоже на то, что Оля просто не захотела снова возвращаться в реальность.
– Я виноват. Ведь ушел от нее, – разговор с Мирославом застрял у Кости в голове.
– Но мы же обсуждали, Константин, что ваше присутствие только провоцировало ее приступы. Тяжело искать любовь, когда ее нет. И даже появись она спустя годы, вряд ли Ольга смогла бы прийти в чувство – слишком далеко зашла ее болезнь. Обследования показывали сильное искажение в головном мозге. Безвозвратное.
– Вы верите мне? – взглядом, полным надежды, Ордынцев будто тряхнул врача за шиворот, требуя ответа. – Верите, что я ее не убивал?
– Да, Костя, я верю. Потому что я хорошо знал ее состояние. И на личных приемах она мне, кстати, много чего рассказала, – намек прозвучал на обстоятельства их брака. – Потому я, в случае чего, дам показания. Рассчитывайте на меня.
«Это вы убили ее. Вы все!»
Эти дни, тянущиеся во времени словно вечность, казались Свете последними в ее жизни. И дело состояло не просто в опустевших холодных вечерах при сорокаградусной жаре, а в ее неосведомленности о происходящем.
Их свидания ограничивались кротким кивком головы на бегу в коридорах компании. В эти секунды она старалась запомнить каждое вздрагивание уставших морщин вокруг его глаз. Но это мгновенье, на которое Костя задерживался на ней, совершенно меняло опустошенный взгляд – он тут же оживал, будто кто-то невидимый вдыхал в него жизнь.
Ох, как ей хотелось быть рядом с ним в это тяжелое время испытаний!
Да все жили в ожидании! Четыре недели со дня похорон Ольги тянулись будто целый год. В коллективе продолжал царить напряженный хаос. Нервозность начальства отражалась на состоянии рядового персонала. Все боялись потерять работу из-за чьих-то разборок. Многие сочувственно относились к директору, другие осуждали его, некоторые искоса смотрели на саму Свету. Никто ничего не понимал – всех злило то, что никто не знал правды. Да где эта правда? Ведь у каждого она своя.
И вновь Света пыталась понять состояние Ольги. И получалось, когда в памяти всплывало злополучное предательство Марка и Катерины, – тогда хотелось и впрямь броситься под что-то стремительно движущееся. И потом, в периоды боли и смятений, она лишалась работы, теряла близких, или не могла совладать с собственной растерянностью и бардаком в голове, – тогда ее одолевал шквал всяких разрушающих ее душу мыслей. Наверное, именно это сводит человека с ума – непонимание того, как правильно поступить в тот момент, когда кажется, что впереди только тупик.
И самое страшное, что поговорить об этом Света ни с кем не могла: Лену она берегла от подобных новостей, чтобы ничего скверного не отразилось на ребенке. Подруги, которой можно было бы доверить такие тайны, у нее так и не появилось, а коллеги в офисе оставались коллегами, да им уж точно рассказывать ничего не стоило.
Потому Света убивала время тем, что выслеживала Костю из окна кабинета, когда он приходил на работу или уходил после нее. Она знала время. И всегда ждала. Чтобы просто посмотреть. Или же перечитывала смс-ки, присланные от него с десятка неизвестных номеров.
А однажды ей по почте даже пришло письмо. Настоящее письмо, написанное от руки, – живое, чуткое, пахнущее чернилами и кофе, который, вполне очевидно, отправитель нечаянно пролил на краешек бумаги, – такая диковинка в современном мире, погрязшем в путах научно-технического прогресса, забывшем о маленьких приятностях из прошлого века.
Когда Света развернула его, минут пять проревела, прежде чем сумела разобрать утонувшие в ее слезах буквы. Раньше она видела только его подпись на деловых документах. Но почерк… как много он, оказывается, может сказать о человеке… Его чувства, тоска, любовь укладывались в строки ровной линией, но как только речь заходила о делах, так буквы начинали «плясать». А в делах все оставалось неопределенным.
Дома хотелось выть. Нужно было развеяться, а она не могла. Как будто жизнь остановилась в ожидании конца. Поэтому свое время Света убивала, просматривая фильмы, чаще всего трагичные. Выплакавшись вволю, ложилась спать разбитая и измученная. Вставала такой же. Ведь часто не получалось уснуть.
Порой ей казалось, что он к ней не вернется. Потому что нельзя ему этого делать. Или потому, что чувства не прошли испытание, как ей часто думалось. Но она брала себя в руки и тут же успокаивала душу всё еще тлеющей в сердце надеждой.
– Здравствуй, Олег.
Костя смотрел в монитор на давнего знакомого, которого он искал уже больше двух лет для того, чтобы выяснить некоторые странные факты из их отношений с Олей. Не менее странным стало и то, что сумел выйти на него Ордынцев уже после смерти своей супруги.
– Здравствуй, – кивнул головой тот и недовольно сощурился – он крайне боялся ворошить прошлое и снова бередить эти раны. Но Костя настойчиво убедил Олега поговорить хотя бы по видеосвязи.
– Я так понимаю, ты в курсе относительно Олиной смерти? Больше месяца прошло.
– В курсе, – с огорчением кивнул тот. – Мне очень жаль.
– Просто жаль? – спросил Костя. – Или все же сердце болит за нее?
– Уже переболело, – вдруг ответил Олег. – Я предполагал, что этим закончится. У нее были попытки…