Дело молодых

– А мы и так едем, куда я хочу, Дамир, – холодно отозвался Волков.

Автомобиль мчался по ночным улицам, разрывая непрочную стену дождя. „Гелендваген“ уже почти миновал перекресток, когда машина, повинуясь резкому повороту руля, дернулась влево. Было слышно, как испуганно вскрикнула Лариса. Тяжелый автомобиль с трудом вписался в поворот, едва не вылетев на стоящий у самого перекрестка бетонный столб электрического освещения. На записи регистратора отчётливо послышался дикий скрип скользящих по мокрому асфальту колес.

– Денис, братуха, ты кого убить сегодня решил, – Дамир старался говорить весело, хотя было слышно, что голос его дрожит, – нас всех и себя заодно?

– Не боись, поживем еще!

Волков выровнял начавший рыскать из стороны в сторону „гелендваген“ и сбросил скорость. Дождь тоже немного ослабел, чего нельзя было сказать о ветре, порывы которого периодически вырывались в просветы между домов и с силой били в боковые стекла внедорожника. Метрах в ста впереди мелькнуло светлое пятно. В нечетком свете фар с трудом можно было понять, что это женщина в светлом плаще пытается перейти дорогу. Она на мгновение замерла на самом краю проезжей части, затем сделала несколько торопливых шагов и оказалась на линии, разделяющей встречные полосы движения. Уверенная, что с левой стороны ей уже ничего не угрожает, она вновь остановилась и повернула голову вправо. В этот момент уже почти поравнявшийся с ней „гелендваген“ дернулся в сторону.

Звука удара не было слышно из-за истошного крика Ларисы. В последнее мгновение женщина успела повернуться, на экране мелькнуло ее искаженное от ужаса мокрое лицо, а затем она исчезла из вида, будто переломилась пополам. Камера дернулась вверх, потом вниз, машина переезжала какое-то препятствие.

– Валим, валим отсюда, – послышался хриплый, возбужденный голос Дамира.

– Да мы и так валим. – В голосе Дениса совсем не чувствовалось напряжения, наоборот, он стал более расслабленным, не таким ожесточенным, как был минуту назад. – Видишь, Дамирка, как оно получается. Оказывается, ничего сложного. Так что ты сильно не зазнавайся. Конечно, я голыми руками не умею, ну так ведь это кто на что учился.

– Дэн, ты реально без башни, – непонятно чего в голосе Мирзоева было больше, удивления или восхищения.

– Денис, она, может быть, еще жива, – Ларисин голос было слышно отчетливо, очевидно, она подалась вперед, пытаясь докричаться до сознания Волкова, – надо хотя бы вызвать скорую.

– Кого? Дамир, забери у нее телефон. Ты что, совсем без мозгов? Хочешь, чтобы тебя вычислили по номеру?

Лариса замолчала. Видимо, она поняла, что от ее мнения уже ничего не зависело.

– Так, и смотрите у меня. Если вдруг менты как-то машину вычислят, оба скажите, что тетка сама в последний момент под колеса кинулась, а я уже ничего сделать не мог. Там, кстати, и так перехода не было.

– Конечно, брат, даже не думай ни о чем, – тут же откликнулся Дамир.

– Я не понял, у тебя какие-то проблемы? Со слухом или с голосом? – Должно быть, Денис обернулся к Ларисе, потому что через мгновение послышался ее дрожащий голос:

– Нет, конечно нет. Если меня спросят, то я скажу, что ты ни в чем не виноват.

Какое-то время на записи было слышно лишь едва заметное поскрипывание дворников по лобовому стеклу. Автомобиль вырвался на Волгоградский проспект и стремительно уносил своих пассажиров в сторону центра города, туда, где ночная жизнь была в самом разгаре, где всем была безразлична смерть, только что произошедшая на окраине Москвы.

– Представляешь, что будет, если твой отец про это узнает? – наконец послышался голос Дамира».

Мясоедов щелкнул мышкой и остановил запись.

– Ну вот, кое-что стало проясняться. Хорошие у тебя друзья, девочка, – он хмуро усмехнулся Мелецкой, – были.

– Они не мои друзья. – Оксанино лицо покрылось пятнами от возмущения. – Я общалась только с Лариской. Мы с ней в Липецке на соседних улицах жили.

– Хорошо, хорошо, – примирительно поднял руки Жора, – не заводись. Надо было о записи сразу сообщить, в тот же день, как ты ее посмотрела, мы б тебя все на руках носили, а так, сама понимаешь, осадочек остался. Скажи вот честно, если бы мы не пришли сегодня, ты бы дальше что делала?

– Если честно, я вообще ее выбросить хотела, – призналась Оксана, – сил больше не было в доме эту гадость держать. Может, сегодня и выбросила бы.

– И это говорит будущий государственный служащий, – вздохнул Мясоедов, – человек с почти полным высшим образованием. Выкинуть такой вещдок, это же надо додуматься!

Жора извлек карту памяти из картридера и убрал ее в конверт.

– Значит так, дорогуша, сегодня или завтра тебе позвонят, пригласят к следователю. Смотри у меня, чтоб явилась сразу, по первому вызову. Иначе лично приеду за тобой, и тогда точно без наручников не обойдется. Поняла?

– Поняла, – кивнула Оксана, – я приду.

– Ну и славненько. – Жора удовлетворенно улыбнулся и взглянул на Крылову: – Что, поедем, Юрию Дмитриевичу киношку покажем? Вот он обрадуется.

Вика поднялась из кресла. Кивнув на прощание Мелецкой, она бросила взгляд на довольного Мясоедова и отвела глаза в сторону. Ей самой после просмотра видеозаписи улыбаться совсем не хотелось. В машине, по дороге в управление, Вика тоже не говорила ни слова, пока наконец Жора не начал тяготиться ее молчанием.

– У тебя все хорошо? – спросил он, воспользовавшись возможностью отвлечься от дороги перед очередным светофором.

– У меня? – переспросила Крылова. – Да, у меня все хорошо.

Она скрестила на груди руки и отвернулась в сторону.

– А у кого тогда нехорошо? – осторожно уточнил Мясоедов.

– Не знаю, – Вика ответила, не повернув головы, – наверное, у той женщины, которую переехали. Наверное, у ее родственников. Может быть, еще у кого-то, я всех не знаю. Ты понимаешь, что он убил ее просто так, ни за что. Просто, чтобы доказать, что может убить!

Всхлипнув, Вика открыла сумочку и начала в ней что-то судорожно искать.

– Викуся, – Жора мягко коснулся рукой ее колена, – ты что раскисла? У тебя же это не первое дело и даже уже не десятое.

– И что? – Вика повернула к нему лицо, на котором Мясоедов с изумлением увидел выступившие из глаз слезы. – Я должна привыкнуть? Мне должно стать все равно?


– Привыкнуть – да, все равно – нет, – неожиданно резко ответил Мясоедов, – это разные вещи.

Крылова нашла наконец в сумке пачку с салфетками, достала одну из них и начала вытирать лицо.

– Людей убивают? Да, каждый день. И будут убивать дальше. Представь, кого-то убили прямо на твоих глазах. Человек лежит, вокруг него лужа крови, а преступник побежал в соседний проулок. Что делать? Можно втянуть голову в плечи и пройти побыстрее мимо, можно упасть на колени рядом с трупом и начать его оплакивать, а можно побежать за преступником. Так вот, мы бежим за преступником. Тот, кому все равно, ни за кем и никуда не бежит. Но чтобы побежать сразу, без раздумий, надо быть к этому готовым. Это и есть то, что ты называешь «привыкнуть». Есть у тебя такая привычка, значит, от тебя толк будет, нет, значит, надо выбрать другую профессию, поспокойнее.

Не привыкший к столь длинным монологам Мясоедов возмущенно махнул рукой и замолчал, уставившись на впереди идущую машину.

– Спасибо тебе.

Викина рука коснулась его бедра. Жора нехотя повернул голову и увидел, как Крылова пытается улыбнуться ему дрожащими губами. На глазах ее вновь показались слезы.

– Викусик, – пробормотал он, вкладывая в это слово всю свою любовь к сидящей на пассажирском сиденье женщине. – Викусик, у тебя есть еще минут десять, чтобы успеть привести себя в порядок. А то как мы с тобой по управлению пойдем? Я – такой красавец-мужчина и ты с потекшим лицом. Непорядок будет. Представь, Карнаухова в лифте встретим. Что он тогда скажет?

– Это серьезный аргумент, – улыбнулась Вика, – пожалуй, такого шанса я ему дать не могу.

– Чуть не забыл, – увидев, что Крылова начала успокаиваться, Жора решил переключить ее внимание на что-то более отвлеченное, – у тебя, когда время будет, установи мне на телефон эту программку.

– Программку какую? – удивилась Вика.

– Которая у тебя есть, чтобы разговоры записывать. Полезная вещь, оказывается.

– У меня только диктофон обычный, но он на всех телефонах сейчас установлен, а разговоры по мобильному я ни разу не записывала. С чего ты взял, что она у меня есть?

– Ну как же, – нахмурился майор, – ты же тогда, в аудитории, сказала, что будешь сравнивать записи всех голосов с записью разговора.

– Ах это, – захихикала Виктория и бросила на Мясоедова озорной взгляд. – Жорик, ты ведь уже взрослый мальчик. Должен знать, что нельзя верить всему, что говорят женщины.

– Вот оно как, – хмыкнул Жора и уважительно посмотрел на Крылову, – а я-то, доверчивый, повелся. Ну, хоть не я один.

Когда, оставив машину на стоянке, они вошли в здание Центрального управления, на лице Крыловой не было и следа недавних слез. Поднявшись на лифте на седьмой этаж, они миновали длинный коридор и через минуту уже сидели за столом в кабинете Реваева. Полковник вставил карту памяти в картридер и терпеливо дождался загрузки. Молча просмотрев запись, он снял очки и начал ожесточенно натирать и без того идеально чистые линзы.

– Я не понимаю, – произнес он, не глядя ни на кого из присутствующих, – считай, сорок лет служу, а иногда не понимаю. Каких только причин люди не находят, чтобы убивать друг друга. Деньги – это понятно, зависть, ревность, любовь неразделенная, любовь разделенная, еще куча всего. Я все могу понять. Но здесь…

Реваев отбросил на стол фланелевую тряпочку, которой протирал очки, и, близоруко щурясь, уставился на Мясоедова.

– Вот скажи, зачем он ее убил, для чего? Какая была причина?

– Что, опять? – тихо простонал Жора. – Юрий Дмитриевич, может, не надо? Сейчас, пока ехали, мне эта гражданка, – кивнул он на Крылову, – нервы трепала, теперь вы удумали.

– Ну, не надо так не надо, – с сожалением вздохнул полковник, водружая на нос очки. – Что скажете об этой записи?

– А что тут скажешь? – Мясоедов причмокнул губами. – Вы оказались правы. Волкову действительно было что скрывать, и, судя по тому, что запись как-то оказалась у Черных, вполне возможно, что она его шантажировала. Хотя она могла спрятать запись просто на черный день. Мало ли, Волков решит ее бросить, тогда можно будет затребовать хорошие отступные.

– А если он уже решил с ней расстаться, – выдвинула предположение Вика, – и сказал об этом Ларисе? Она могла побояться одна шантажировать Дениса и обратилась за помощью к Мирзоеву. Наверняка тому надоело уже быть на побегушках у Волкова.

– Вика, мы здесь не угадаем, – покачал головой Мясоедов, – могло быть и так, как ты говоришь, а могло совсем иначе. Если все было по-твоему, то непонятно, почему они все вместе оказались в машине. Это раз. А во-вторых, если Волков решил от всей компашки избавиться, то опять же непонятно, почему они все вместе оказались в машине в момент нападения.

– Помните то сообщение, которое послал Волков за час до своей гибели? – вмешался в их спор Реваев.

– На левую сим-карту? – уточнил Жора. – Что-то вроде, что сегодня не встретимся.

– «Сегодня встретиться не получится, у меня дела», – процитировала Крылова, – а за сутки до этого было сообщение, в котором он предлагал встретиться в этот день. Вы думаете, что встреча на самом деле означает совсем другое?

– Я не могу быть уверен, – пожал плечами полковник, – но почему-то такой вариант мне кажется вполне вероятным.

– Но тогда непонятно, почему исполнитель не отменил операцию? Сообщение было прочитано почти сразу после доставки.

– Не знаю, Вика, пока не знаю, – признался Реваев.





Глава 11




Солнечный луч, протиснувшийся сквозь узкую щель между занавесок, медленно смещался в мою сторону. Еще полчаса, и он коснется моей ноги. Но, пока он не дополз до кровати, я могу просто лежать и смотреть, как мириады пылинок не переставая кружатся в яркой полоске, рассекшей пополам мою комнату. Сверху донизу, словно остро наточенный самурайский меч не успевшего вовремя поклониться крестьянина. Ого! Оказывается, я еще способен на образное мышление, кто бы мог подумать. Мне казалось, что та часть мозга, которая отвечает за подобные изыски, уже давно атрофировалась. О чем бы еще таком подумать? Странно, почему-то все мысли рано или поздно возвращаются к холодильнику на кухне. Этому допотопному, вечно дребезжащему монстру с плохо закрывающейся дверью. Наверное, это от того, что в холодильнике пусто, причем совсем. Настолько пусто, что вчера Катька его выключила из розетки. Молодец, экономит электроэнергию. Да ладно, я, конечно, прикалываюсь, она выключила этот белый вертикально стоящий гроб, чтобы он перестал тарахтеть на всю квартиру и можно было наконец нормально выспаться. Хотя, как тут выспишься, когда вместо холодильника почти с той же громкостью тарахтит твой собственный желудок? А что ему, собственно, еще остается делать? Он наверняка с голодухи уже начал переваривать сам себя. Одна половина жрет, а другая возмущается.

– Катюха!

Молчит. Спит еще, что ли? Или, наоборот, уже проснулась и вышла из комнаты? Куда идти-то, на кухню, что ли? Там все равно делать нечего. Слышу, слышу. Страшнее рева бешеного холодильника в этой квартире лишь шум спускаемой воды в унитазе. Такое ощущение, что здесь специально собрали все самое шумное, что только есть на свете. Одни соседи сверху чего стоят. Зарядку они, видите ли, по утрам делают. Ну, нечего тебе делать, займись йогой. Заплетись ужиком вокруг себя и сиди тихо, думай, как развязаться. На фига гантели на пол бросать? Четыре подхода, я уже знаю. Между каждым подходом проходит полторы-две минуты, а потом, тыдынс, грохот падающих на пол гантелей. После этого выпрыгивания тоже четыре подхода. Конечно, грохот потише, но зато потолок гудит от этих прыжков так, что кажется, будто он прямо сейчас рухнет мне на голову. Как можно быть таким идиотом, тратить столько сил и времени для того, чтобы бицепс стал на пару сантиметров толще?