Чужие
Часть 68 из 97 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Пока что, — сказала Джинджер, — все выглядит вполне обыденно. Красный цвет загрязнителя. Это можно принять без особых натяжек. Но теперь… вы должны вместе со мной дать волю воображению. Мы сделали допущение о том, что чудесное исцеление и — совершенно точно — полтергейсты происходят из таинственного внешнего источника. Отец Вайкезик, настоятель церкви, где служит Брендан, полагает, что этот внешний источник — бог. Но никто из нас не считает, что в этом есть нечто явно божественное. Мы не знаем, что это за чертовщина, но исходим из того, что речь идет о внешнем воздействии. Что-то находящееся здесь, неподалеку, поддразнивает нас, или пытается передать нам послание, или угрожает нам. Но что, если эти чудеса имеют внутреннюю причину? Что, если Брендан и Доминик и в самом деле обладают некоей способностью и обрели ее благодаря тому, что произошло с ними в ночь красной луны? Предположим, они обладают способностью к телекинезу, то есть могут перемещать предметы, не прикасаясь к ним. Это объясняет и парад лун, и разрушения в кафе.
Все удивленно уставились на Доминика и Брендана, которые были поражены больше всех и потрясенно смотрели на Джинджер.
— Но это смешно! — воскликнул Доминик. — Я не телепат, не колдун.
— И я тоже, — сказал Брендан.
Джинджер отрицательно покачала головой:
— Все происходит ненамеренно. Возможно, эта способность есть внутри вас, просто вы ее не осознаете. Не спешите. Подумайте над моими словами. Кольца на руках Брендана и его целительский дар в первый раз проявились, когда он расчесывал волосы маленькой девочке в больнице. Он сказал, что его переполнила жалость к ней, разочарование и злость на себя, потому что он был не в силах ей помочь. Может быть, сильное разочарование и злость высвободили в нем эту способность, хотя он и не осознавал этого. А осознавать он не мог, потому что проявление этой способности — часть воспоминаний, которые пытались подавить. Возьмем второй случай — с раненым полицейским. Брендан оказался тогда в критической ситуации, которая позволила проявиться этой способности. — Джинджер ускорила шаги и говорить стала быстрее, чтобы не допустить обсуждения, пока она не закончит. — А теперь подумайте о случаях с Домиником. Первый — в Рино, в доме Ломака. Вот что вы рассказали, Доминик: вы ходили по дому, в вас нарастала ярость, потому что тайна, которую вы собирались разгадать, становилась все непонятнее, вам хотелось броситься на стены этих комнат, разорвать бумажные луны. Я повторяю ваши слова. И конечно, именно это и случилось. Вы стали срывать плакаты со стен, но не руками, а с помощью внутренней силы. Вспомните, плакаты начали падать на пол, когда вы закричали: «Хватит, хватит!» И когда эта карусель остановилась, вы решили, что некая сущность услышала вас и подчинилась или сдалась. На самом деле вы сами все остановили.
Брендан, Доминик и еще двое или трое сохраняли скептическое выражение на лицах. Но Сэнди Сарвер была захвачена теорией Джинджер:
— Это очень логично! И становится еще более логичным, если подумать о том, что случилось субботним вечером в этом самом зале. Доминик пытался вспомнить ту июльскую пятницу, пытался вспомнить, что случилось до того мгновения, когда сработал его блок памяти. И пока он пытался вспомнить… возник этот странный шум, этот гром, он прокатился здесь, все стало сотрясаться. Доминик мог подсознательно использовать свою способность, воссоздавая то, что случилось здесь тогда.
— Хорошо! — одобрительно сказала Джинджер. — Видите, чем больше об этом думаешь, тем логичнее все получается.
— Но странный свет… — произнес Доминик. — Вы хотите сказать, что я и Брендан каким-то образом генерировали его?
— Да, это возможно, — подтвердила Джинджер, потом вернулась к столу и опустилась на стул. — Пирокинез. Способность генерировать тепло или огонь усилием воли.
— Это был не огонь, — уточнил Доминик. — Только свет.
— Хорошо… назовем это фотокинезом, — сказала Джинджер. — Но мне кажется, что во время вашей встречи с Бренданом вы подсознательно признали друг в друге эту способность. На глубинном уровне вы оба вспомнили то, что случилось с вами тем июльским вечером, то, что вас вынудили забыть. И захотели возродить забытое в материальной форме. Таким образом, вы, сами того не сознавая, породили странный свет, отражавший смену цвета луны ночью шестого июля — с белого на красный. Ваше подсознание пыталось вытолкнуть воспоминание через блок.
Джинджер чувствовала, как скачут их мысли, подстегнутые всеми этими странными идеями, и захотела еще немного подержать остальных в состоянии неопределенности, потому что так они с большей вероятностью восприняли бы ее слова. Если им дать время для спокойного размышления, они опять облачатся в тяжелую броню скептицизма, от которой будут отскакивать ее идеи.
Эрни Блок покачал головой:
— Постойте. Я потерял нить. Вы начали с предположения, что луна окрасилась в красный цвет из-за алого облака какого-то биологического загрязнителя. Потом вдруг заговорили о том, что случившееся с нами пробудило в Брендане и Доминике эти предполагаемые способности. Но где связь? Какое отношение имеет биологическое загрязнение ко всем этим телепатическим штукам?
Джинджер набрала в грудь побольше воздуха, потому что они подошли к самой сути ее теории, самой безумной ее части.
— Что, если… что, если мы были заражены неким вирусом или бактерией, которая имеет побочный эффект, вызывает глубокие химические, или генетические, или гормональные изменения в человеке, в его мозге? И эти изменения наделяют хозяина чем-то очень похожим на экстрасенсорные способности, которые остаются, даже когда инфекция устранена?
Все уставились на нее с самыми разными выражениями на лицах. Но, судя по всему, они не решили, что Джинджер сошла с ума, что у нее слишком богатое воображение и ей хорошо бы подлечиться. Нет, скорее на них произвела впечатление сложная цепочка логических размышлений, которую она выстроила, и неизбежность последнего звена.
— Бог ты мой, — сказал Доминик, — я сомневаюсь, что это правильный ответ, но это прекрасная и самая стройная теория, какую я могу представить. Великолепный сюжет для романа! Генетически измененный вирус, который в качестве побочного эффекта вызывает нечто вроде насильственной эволюции человеческого мозга, ведущей к появлению экстрасенсорных способностей. В первый раз за много недель я ощущаю острое желание помчаться к пишущей машинке. Джинджер, если мы выйдем из этой переделки живыми, мне придется поделиться с вами гонораром за книгу, которая наверняка вырастет из этой идеи.
Осторожно покачивая спящую дочку, Д’жоржа Монателла спросила:
— Но почему это не может быть правильным ответом? Почему это всего лишь замечательный сюжет для романа?
— Для начала, — сказал Джек Твист, — если бы так оно и было, если бы мы заразились таким вирусом, экстрасенсорные способности развились бы у всех, разве нет?
— Может быть, не все подверглись заражению, — заметила Джинджер. — Или подверглись все, но вирус укоренился не у каждого.
— А может быть, — добавила Фей, — этот побочный эффект проявляется не у всех зараженных.
— Хорошее соображение, — сказала Джинджер и начала снова расхаживать по залу, но уже не потому, что нервничала: теперь она испытывала возбуждение.
Нед Сарвер провел рукой по редеющим волосам и спросил:
— Вы хотите сказать, что военные знали о побочном эффекте вируса, о том, что он может вызвать подобные изменения?
— Не могу сказать, — ответила Джинджер. — Может, знали. А может, нет.
— Я думаю, не знали, — проговорил Эрни. — Определенно не знали. Из того, что вы нашли в «Сентинел», нам известно: они закрыли федеральную трассу незадолго до «происшествия», а значит, это было вовсе не происшествие. Прежде всего я не могу поверить, что наши военные собирались намеренно заразить нас при помощи биологического оружия, бездумно пытаясь проверить его эффективность в полевых условиях. Но даже если допустить возможность такого злодеяния, они не стали бы испытывать на нас вирус, вызывающий изменения, о которых рассказала Джинджер. Друзья мои, люди, наделенные сильными паранормальными способностями, стали бы новым видом, ветвью человечества, превосходящей все остальные. Громадные паранормальные способности выливаются в военную, экономическую и политическую мощь. Если правительство знало о вирусе, который может наделять человека такими способностями, оно не выбрало бы группу обычных людей вроде нас. Никогда, ни за что. Этот дар получили бы те, кто уже имеет власть: элита. Я согласен с Домиником и нахожу краснооблачную теорию очень впечатляющей… но невероятной. Если мы были заражены таким вирусом, о его побочном эффекте правительству не было известно.
В свете того, что сказал Эрни, все посмотрели на Брендана и Доминика по-новому. В этих взглядах в равной мере присутствовали восхищение, беспокойство, удивление, уважение и страх. Джинджер видела, что оба, писатель и священник, смущены воодушевляющей, но в то же время пугающей мыслью: возможно, они сумеют овладеть сверхчеловеческими способностями, и если такое случится — это навсегда отделит их от остального человечества.
— Нет, — возразил Доминик, приподнимаясь с протестующим видом и тут же садясь, словно он решил, что ноги не выдержат его. — Нет-нет, вы не правы, Джинджер. Я не супермен, не волшебник, не какой-нибудь чертов… фрик. Иначе я бы это почувствовал. Я знаю, Джинджер.
Брендан Кронин, потрясенный не меньше, чем Доминик, сказал:
— Я думал о том, что я стал орудием излечения Эмми и Уинтона. Я думал, нечто — скорее не Бог, а именно нечто — действует посредством меня. Я никогда не думал о себе как о целителе. Послушайте, мы, кажется, уже решили, что история с выбросом — вымысел от начала до конца, что это история прикрытия. Все эти события — не химическая или биологическая катастрофа, а что-то совершенно другое.
Джек, Д’жоржа, Фей и Нед заговорили одновременно. Шум стал таким громким, что малютка Марси нахмурилась во сне, а Джинджер сказала:
— Постойте, постойте. Минуточку! Нет смысла обсуждать это, ведь мы не можем доказать, был вирус или его не было. Пока не можем. Но что, если попробовать получить косвенное доказательство?
— Что вы имеете в виду? — спросила Сэнди Сарвер.
— Может быть, в наших силах доказать, что у Доминика и Брендана есть такая способность. Не узнать, как они ее обрели, а просто установить сам факт.
— Каким образом? — недоуменно спросил Доминик.
— Мы поставим эксперимент, — ответила Джинджер.
Доминик ни минуты не сомневался, что ничего не выйдет, что они попусту тратят время, что это глупая затея.
Но еще он боялся, что эксперимент даст положительный результат, его способности будут доказаны, это сделает его парией или по меньшей мере закроет ему дорогу к обычным человеческим отношениям. Если он обладает сверхспособностями, все будут смотреть на него с удивлением или со страхом. Если друзья или любовницы будут знать о его необычайном даре, это явно или неявно повлияет на их отношения. Другие — вероятно, большинство — будут питать к нему зависть или ненависть.
Эта несправедливость судьбы угнетала его. Бо́льшую часть своих тридцати пяти лет он был застенчивым и неуспешным человеком, обреченным влачить жалкое существование из-за своей робости. Потом он изменился и на протяжении пятнадцати месяцев, до прошедшего октября, пока не начались эти хождения во сне, был общительным. Возможно, чудесное время, когда он был нормальным, отходит в прошлое. Если испытание докажет, что Доминик приобрел паранормальные способности, его снова ждет одиночество, определяемое уже не его комплексами, а настороженным отношением других к его превосходству.
Эксперимент. Доминик очень надеялся, что он провалится.
Он и Брендан сидели в разных концах длинного стола. Д’жоржа Монателла уложила спящую дочку в один из полукабинетов. Девочка не проснулась.
На столе перед Домиником стояла солонка. Эксперимент требовал, чтобы Доминик сосредоточился на перемещении этого объекта, не прикасаясь к нему. Семеро взрослых, включая Д’жоржу, стояли полукругом у стола, отступив шага на два, чтобы освободить пространство и не мешать Доминику и Брендану сосредоточиться.
— Хотя бы на дюйм, — попросила Джинджер. — Если вы сможете переместить солонку хоть чуть-чуть, мы будем знать, что вы наделены этими способностями.
В другом конце большого стола, составленного из трех, перед Бренданом Кронином стояла перечница. Священник разглядывал маленький стеклянный пузырек так же внимательно, как Доминик — свою солонку, на его круглом веснушчатом лице отражалось почти такое же дурное предчувствие, как на лице Доминика. Хотя Брендан отрицал, что за чудесными исцелениями и призрачным светом стояла рука Господня, Доминику было ясно: священник втайне — и очень сильно — надеется обнаружить здесь божественное явление. Он хотел вернуться к своей вере, в лоно церкви. Если окажется, что чудеса — дело его рук и происходят благодаря его не признанным прежде паранормальным способностям, появившимся из-за микробов, согласно безумной теории Джинджер, надежды Брендана на духовный рост и водительство со стороны Господа останутся тщетными.
Солонка.
Доминик впился в нее глазами, постарался прогнать из головы все мысли, кроме решительного намерения сдвинуть солонку с места. Хотя он и не желал обнаруживать в себе эти странные таланты, но должен был предпринять искреннюю попытку проявить их. Он должен был знать, права Джинджер или нет.
Если способности и существовали, то ни Джинджер, ни кто-нибудь еще не могли предложить метода их обнаружения.
— Но, — сказала Джинджер, — если эти способности могут проявляться спонтанно и впечатляющим образом в моменты стресса, вы наверняка научитесь вызывать их, управлять ими в любое время и любым способом по вашему желанию… как музыкант, применяющий свои музыкальные таланты, когда это нужно.
Солонка оставалась неподвижной, не поддавалась никакому воздействию.
Доминик изо всех сил пытался сконцентрироваться на простеньком стеклянном цилиндрике со стальным верхом и белым кристаллическим содержимым — так, будто это была единственная вещь во вселенной. Он сосредоточивал весь свой ум, каждую крупицу своей воли, старался сдвинуть солонку, напрягался — и в какой-то момент понял, что скрежещет зубами, сжимает пальцы в кулаки.
Ничего.
Он изменил методику — перестал мысленно атаковать солонку так, словно стрелял из пушки в могучие стены крепости, расслабился и принялся разглядывать предмет, пытаясь точно оценить его размер, форму и структуру. Может быть, суть состояла в том, чтобы развить в себе эмпатию к солонке. «Эмпатия» — слово казалось ему вполне подходящим, хотя речь шла о неживом, неорганическом объекте; не сражаться с нею, а, например, проникнуться к ней сочувствием и каким-то образом… вынудить ее к сотрудничеству в коротком телекинетическом путешествии. Всего на дюйм. Он подался вперед, желая лучше разглядеть функциональную простоту конструкции: пятигранный конус, чтобы удобнее было взять ее в руки и удерживать, толстое стекло на донышке для устойчивости, блестящая металлическая крышка…
Ничего. Солонка стояла на столе перед ним и не собиралась двигаться, представляясь неподвижным мифологическим объектом, настолько тяжелым, что его не взвесить, навечно прикрепленным к этому времени и месту.
Но конечно, как и любые материальные формы во вселенной, она не была неподвижной и в каком-то смысле все время двигалась, никогда не пребывала в состоянии покоя. В конечном счете она состояла из миллиардов постоянно двигающихся атомов, элементы которых вращались на орбитах, словно планеты вокруг миллиардов светил. Солонка участвовала в непрерывном движении на субатомном уровне, неистово двигалась внутри собственной структуры, придать ей дополнительное движение было не так уж и трудно: один маленький толчок на микрокосмическом уровне человеческого восприятия, один маленький подскок, прыжок, всего один…
Доминик внезапно ощутил в себе плавучесть, ему показалось, что какая-то таинственная сила вот-вот поднимет его, но вместо него — наконец-то — шевельнулась солонка. Этот бытовой предмет настолько привлек его внимание, что он на время забыл про Джинджер и других и вспомнил об их присутствии, когда все как один охнули и тихо вскрикнули. Нет, солонка не проехала один дюйм по столу — или два, или десять, или двадцать, — а поднялась в воздух, словно гравитация перестала действовать на нее. Как крохотный стеклянный шарик, она всплыла вверх — один фут, два, три — и остановилась в четырех футах над поверхностью, где стояла неподвижно всего секунду назад. Она зависла в нескольких дюймах над уровнем глаз стоявших. Все с благоговейным трепетом смотрели на нее.
В дальнем конце стола так же оторвалась от стола перечница Брендана. Тот с открытым ртом и распахнутыми глазами смотрел, как она поднимается. Когда цилиндр остановился ровно на том же уровне, что и солонка, Брендан наконец осмелился отвести от него взгляд. Он посмотрел на Доминика, тут же перевел нервный взгляд назад на перечницу, словно подумал, что она упадет, если перестать смотреть на нее, потом еще раз посмотрел на Доминика, когда понял, что для продолжения левитации нет необходимости в визуальном контакте. В глазах священника явственно читались противоречивые чувства: удивление, недоумение, озадаченность, страх и эмоциональное признание крепкого братства, существовавшего между ним и Домиником благодаря той странной способности, которой владели оба.
Доминику казалось невероятным, что ему не нужно прилагать никаких усилий, чтобы удержать солонку в воздухе. А кроме того, трудно было поверить, что он имеет какое-то отношение к этому волшебному представлению. Он не чувствовал, что властвует над этим предметом, управляет им. Не чувствовал, что из него исходит некая сила. Его телекинетические способности явно функционировали независимо от сознания, как сердце или легкие.
Брендан поднял обе руки. Все увидели красные кольца.
Доминик посмотрел на свои ладони и увидел на каждой ту же ярко горящую, непостижимую стигму.
Что они означали, эти круги?
Солонка и перечница, повисшие над головами, порождали в Доминике какое-то ожидание, даже большее, чем он чувствовал в начале эксперимента. Другие, видимо, испытывали то же самое, потому что стали просить Доминика и Брендана показать что-нибудь еще.
— Невероятно! — сказала Джинджер, у которой от волнения перехватило горло. — Вы продемонстрировали нам вертикальное движение, левитацию. А вы можете двигать их горизонтально?
— А что-нибудь потяжелее? — спросил Нед Сарвер.
— Свет, — сказал Эрни. — Вы способны генерировать красный свет?
Доминик, решив показать что-нибудь более скромное, решил придать солонке небольшое вращательное движение, и та мигом принялась крутиться в воздухе, исторгнув новые охи у наблюдателей. Несколько мгновений спустя начала вращаться и перечница Брендана. Блестящие металлические крышечки обоих предметов, их стеклянные грани отражали свет потолочных ламп, яркие лучи разбегались по залу, стыки граней отбрасывали искорки света, отчего перечница и солонка становились похожими на сверкающие рождественские украшения.
Одновременно два маленьких предмета начали двигаться друг навстречу другу — горизонтальное движение, о котором просила Джинджер, хотя Доминику казалось, что он не посылал такой команды. Он предположил, что слова Джинджер передались через его подсознание, которое использовало теперь телепатическую энергию для передачи команд: от него не требовалось сознательных усилий. Было что-то жутковатое в том, что он управлял солонкой, не понимая, как это делается.
Перечница и солонка прекратили двигаться в центре трех соединенных столов, повиснув в десятке дюймов друг от друга и вращаясь чуть быстрее прежнего. Потом они начали крутиться вокруг друг друга по идеально круговым синхронным орбитам. Но это продолжалось всего несколько секунд. Внезапно скорость их вращения — и вокруг своей оси, и вокруг друг друга — еще больше увеличилась. Орбиты стали куда более сложными, параболическими.
Наблюдатели, захваченные, завороженные зрелищем, смеялись и аплодировали. Доминик посмотрел на Джинджер, чье сияющее лицо светилось от чистейшего духовного подъема, делавшего ее еще красивее. Она опустила взгляд с солонки и перечницы на Доминика, улыбаясь от охватившей ее бури эмоций, и подняла вверх большой палец. Эрни Блок и Джек Твист наблюдали за этим пилотажем, раскрыв рты от удивления, превратившись из закаленных боями солдат в мальчишек, впервые в жизни увидевших фейерверк. Фей со смехом встала и протянула руки к солонке и перечнице, словно пыталась ощутить чудесное поле той силы, которая удерживала их в воздухе. Нед Сарвер тоже смеялся, а Сэнди плакала, и Доминик испугался, но тут же увидел, что она одновременно улыбается, а слезы на ее щеках — это слезы радости.
— Господи, — сказала Сэнди, поворачиваясь к Доминику, словно почувствовала, что он смотрит на нее. — Разве это не замечательно? Чем бы это ни было, разве оно не замечательно? Свобода… свобода полета… преодоление притяжения… подъем и полет…
Доминик точно знал, что именно она чувствует и что пытается сказать, поскольку испытывал то же самое. На мгновение он забыл, что обладание подобными способностями навсегда отгородит его от людей, не владеющих таким даром, и преисполнился восторженного чувства причастности к чему-то чудесному, осознанием того, что это может означать гигантский скачок в эволюционном развитии, освобождение от цепей, ограничивающих возможности человека. Сегодня вечером в гриль-кафе «Транквилити» возникло ощущение, что здесь творится история и ничто в мире больше не будет таким, как прежде.
Все удивленно уставились на Доминика и Брендана, которые были поражены больше всех и потрясенно смотрели на Джинджер.
— Но это смешно! — воскликнул Доминик. — Я не телепат, не колдун.
— И я тоже, — сказал Брендан.
Джинджер отрицательно покачала головой:
— Все происходит ненамеренно. Возможно, эта способность есть внутри вас, просто вы ее не осознаете. Не спешите. Подумайте над моими словами. Кольца на руках Брендана и его целительский дар в первый раз проявились, когда он расчесывал волосы маленькой девочке в больнице. Он сказал, что его переполнила жалость к ней, разочарование и злость на себя, потому что он был не в силах ей помочь. Может быть, сильное разочарование и злость высвободили в нем эту способность, хотя он и не осознавал этого. А осознавать он не мог, потому что проявление этой способности — часть воспоминаний, которые пытались подавить. Возьмем второй случай — с раненым полицейским. Брендан оказался тогда в критической ситуации, которая позволила проявиться этой способности. — Джинджер ускорила шаги и говорить стала быстрее, чтобы не допустить обсуждения, пока она не закончит. — А теперь подумайте о случаях с Домиником. Первый — в Рино, в доме Ломака. Вот что вы рассказали, Доминик: вы ходили по дому, в вас нарастала ярость, потому что тайна, которую вы собирались разгадать, становилась все непонятнее, вам хотелось броситься на стены этих комнат, разорвать бумажные луны. Я повторяю ваши слова. И конечно, именно это и случилось. Вы стали срывать плакаты со стен, но не руками, а с помощью внутренней силы. Вспомните, плакаты начали падать на пол, когда вы закричали: «Хватит, хватит!» И когда эта карусель остановилась, вы решили, что некая сущность услышала вас и подчинилась или сдалась. На самом деле вы сами все остановили.
Брендан, Доминик и еще двое или трое сохраняли скептическое выражение на лицах. Но Сэнди Сарвер была захвачена теорией Джинджер:
— Это очень логично! И становится еще более логичным, если подумать о том, что случилось субботним вечером в этом самом зале. Доминик пытался вспомнить ту июльскую пятницу, пытался вспомнить, что случилось до того мгновения, когда сработал его блок памяти. И пока он пытался вспомнить… возник этот странный шум, этот гром, он прокатился здесь, все стало сотрясаться. Доминик мог подсознательно использовать свою способность, воссоздавая то, что случилось здесь тогда.
— Хорошо! — одобрительно сказала Джинджер. — Видите, чем больше об этом думаешь, тем логичнее все получается.
— Но странный свет… — произнес Доминик. — Вы хотите сказать, что я и Брендан каким-то образом генерировали его?
— Да, это возможно, — подтвердила Джинджер, потом вернулась к столу и опустилась на стул. — Пирокинез. Способность генерировать тепло или огонь усилием воли.
— Это был не огонь, — уточнил Доминик. — Только свет.
— Хорошо… назовем это фотокинезом, — сказала Джинджер. — Но мне кажется, что во время вашей встречи с Бренданом вы подсознательно признали друг в друге эту способность. На глубинном уровне вы оба вспомнили то, что случилось с вами тем июльским вечером, то, что вас вынудили забыть. И захотели возродить забытое в материальной форме. Таким образом, вы, сами того не сознавая, породили странный свет, отражавший смену цвета луны ночью шестого июля — с белого на красный. Ваше подсознание пыталось вытолкнуть воспоминание через блок.
Джинджер чувствовала, как скачут их мысли, подстегнутые всеми этими странными идеями, и захотела еще немного подержать остальных в состоянии неопределенности, потому что так они с большей вероятностью восприняли бы ее слова. Если им дать время для спокойного размышления, они опять облачатся в тяжелую броню скептицизма, от которой будут отскакивать ее идеи.
Эрни Блок покачал головой:
— Постойте. Я потерял нить. Вы начали с предположения, что луна окрасилась в красный цвет из-за алого облака какого-то биологического загрязнителя. Потом вдруг заговорили о том, что случившееся с нами пробудило в Брендане и Доминике эти предполагаемые способности. Но где связь? Какое отношение имеет биологическое загрязнение ко всем этим телепатическим штукам?
Джинджер набрала в грудь побольше воздуха, потому что они подошли к самой сути ее теории, самой безумной ее части.
— Что, если… что, если мы были заражены неким вирусом или бактерией, которая имеет побочный эффект, вызывает глубокие химические, или генетические, или гормональные изменения в человеке, в его мозге? И эти изменения наделяют хозяина чем-то очень похожим на экстрасенсорные способности, которые остаются, даже когда инфекция устранена?
Все уставились на нее с самыми разными выражениями на лицах. Но, судя по всему, они не решили, что Джинджер сошла с ума, что у нее слишком богатое воображение и ей хорошо бы подлечиться. Нет, скорее на них произвела впечатление сложная цепочка логических размышлений, которую она выстроила, и неизбежность последнего звена.
— Бог ты мой, — сказал Доминик, — я сомневаюсь, что это правильный ответ, но это прекрасная и самая стройная теория, какую я могу представить. Великолепный сюжет для романа! Генетически измененный вирус, который в качестве побочного эффекта вызывает нечто вроде насильственной эволюции человеческого мозга, ведущей к появлению экстрасенсорных способностей. В первый раз за много недель я ощущаю острое желание помчаться к пишущей машинке. Джинджер, если мы выйдем из этой переделки живыми, мне придется поделиться с вами гонораром за книгу, которая наверняка вырастет из этой идеи.
Осторожно покачивая спящую дочку, Д’жоржа Монателла спросила:
— Но почему это не может быть правильным ответом? Почему это всего лишь замечательный сюжет для романа?
— Для начала, — сказал Джек Твист, — если бы так оно и было, если бы мы заразились таким вирусом, экстрасенсорные способности развились бы у всех, разве нет?
— Может быть, не все подверглись заражению, — заметила Джинджер. — Или подверглись все, но вирус укоренился не у каждого.
— А может быть, — добавила Фей, — этот побочный эффект проявляется не у всех зараженных.
— Хорошее соображение, — сказала Джинджер и начала снова расхаживать по залу, но уже не потому, что нервничала: теперь она испытывала возбуждение.
Нед Сарвер провел рукой по редеющим волосам и спросил:
— Вы хотите сказать, что военные знали о побочном эффекте вируса, о том, что он может вызвать подобные изменения?
— Не могу сказать, — ответила Джинджер. — Может, знали. А может, нет.
— Я думаю, не знали, — проговорил Эрни. — Определенно не знали. Из того, что вы нашли в «Сентинел», нам известно: они закрыли федеральную трассу незадолго до «происшествия», а значит, это было вовсе не происшествие. Прежде всего я не могу поверить, что наши военные собирались намеренно заразить нас при помощи биологического оружия, бездумно пытаясь проверить его эффективность в полевых условиях. Но даже если допустить возможность такого злодеяния, они не стали бы испытывать на нас вирус, вызывающий изменения, о которых рассказала Джинджер. Друзья мои, люди, наделенные сильными паранормальными способностями, стали бы новым видом, ветвью человечества, превосходящей все остальные. Громадные паранормальные способности выливаются в военную, экономическую и политическую мощь. Если правительство знало о вирусе, который может наделять человека такими способностями, оно не выбрало бы группу обычных людей вроде нас. Никогда, ни за что. Этот дар получили бы те, кто уже имеет власть: элита. Я согласен с Домиником и нахожу краснооблачную теорию очень впечатляющей… но невероятной. Если мы были заражены таким вирусом, о его побочном эффекте правительству не было известно.
В свете того, что сказал Эрни, все посмотрели на Брендана и Доминика по-новому. В этих взглядах в равной мере присутствовали восхищение, беспокойство, удивление, уважение и страх. Джинджер видела, что оба, писатель и священник, смущены воодушевляющей, но в то же время пугающей мыслью: возможно, они сумеют овладеть сверхчеловеческими способностями, и если такое случится — это навсегда отделит их от остального человечества.
— Нет, — возразил Доминик, приподнимаясь с протестующим видом и тут же садясь, словно он решил, что ноги не выдержат его. — Нет-нет, вы не правы, Джинджер. Я не супермен, не волшебник, не какой-нибудь чертов… фрик. Иначе я бы это почувствовал. Я знаю, Джинджер.
Брендан Кронин, потрясенный не меньше, чем Доминик, сказал:
— Я думал о том, что я стал орудием излечения Эмми и Уинтона. Я думал, нечто — скорее не Бог, а именно нечто — действует посредством меня. Я никогда не думал о себе как о целителе. Послушайте, мы, кажется, уже решили, что история с выбросом — вымысел от начала до конца, что это история прикрытия. Все эти события — не химическая или биологическая катастрофа, а что-то совершенно другое.
Джек, Д’жоржа, Фей и Нед заговорили одновременно. Шум стал таким громким, что малютка Марси нахмурилась во сне, а Джинджер сказала:
— Постойте, постойте. Минуточку! Нет смысла обсуждать это, ведь мы не можем доказать, был вирус или его не было. Пока не можем. Но что, если попробовать получить косвенное доказательство?
— Что вы имеете в виду? — спросила Сэнди Сарвер.
— Может быть, в наших силах доказать, что у Доминика и Брендана есть такая способность. Не узнать, как они ее обрели, а просто установить сам факт.
— Каким образом? — недоуменно спросил Доминик.
— Мы поставим эксперимент, — ответила Джинджер.
Доминик ни минуты не сомневался, что ничего не выйдет, что они попусту тратят время, что это глупая затея.
Но еще он боялся, что эксперимент даст положительный результат, его способности будут доказаны, это сделает его парией или по меньшей мере закроет ему дорогу к обычным человеческим отношениям. Если он обладает сверхспособностями, все будут смотреть на него с удивлением или со страхом. Если друзья или любовницы будут знать о его необычайном даре, это явно или неявно повлияет на их отношения. Другие — вероятно, большинство — будут питать к нему зависть или ненависть.
Эта несправедливость судьбы угнетала его. Бо́льшую часть своих тридцати пяти лет он был застенчивым и неуспешным человеком, обреченным влачить жалкое существование из-за своей робости. Потом он изменился и на протяжении пятнадцати месяцев, до прошедшего октября, пока не начались эти хождения во сне, был общительным. Возможно, чудесное время, когда он был нормальным, отходит в прошлое. Если испытание докажет, что Доминик приобрел паранормальные способности, его снова ждет одиночество, определяемое уже не его комплексами, а настороженным отношением других к его превосходству.
Эксперимент. Доминик очень надеялся, что он провалится.
Он и Брендан сидели в разных концах длинного стола. Д’жоржа Монателла уложила спящую дочку в один из полукабинетов. Девочка не проснулась.
На столе перед Домиником стояла солонка. Эксперимент требовал, чтобы Доминик сосредоточился на перемещении этого объекта, не прикасаясь к нему. Семеро взрослых, включая Д’жоржу, стояли полукругом у стола, отступив шага на два, чтобы освободить пространство и не мешать Доминику и Брендану сосредоточиться.
— Хотя бы на дюйм, — попросила Джинджер. — Если вы сможете переместить солонку хоть чуть-чуть, мы будем знать, что вы наделены этими способностями.
В другом конце большого стола, составленного из трех, перед Бренданом Кронином стояла перечница. Священник разглядывал маленький стеклянный пузырек так же внимательно, как Доминик — свою солонку, на его круглом веснушчатом лице отражалось почти такое же дурное предчувствие, как на лице Доминика. Хотя Брендан отрицал, что за чудесными исцелениями и призрачным светом стояла рука Господня, Доминику было ясно: священник втайне — и очень сильно — надеется обнаружить здесь божественное явление. Он хотел вернуться к своей вере, в лоно церкви. Если окажется, что чудеса — дело его рук и происходят благодаря его не признанным прежде паранормальным способностям, появившимся из-за микробов, согласно безумной теории Джинджер, надежды Брендана на духовный рост и водительство со стороны Господа останутся тщетными.
Солонка.
Доминик впился в нее глазами, постарался прогнать из головы все мысли, кроме решительного намерения сдвинуть солонку с места. Хотя он и не желал обнаруживать в себе эти странные таланты, но должен был предпринять искреннюю попытку проявить их. Он должен был знать, права Джинджер или нет.
Если способности и существовали, то ни Джинджер, ни кто-нибудь еще не могли предложить метода их обнаружения.
— Но, — сказала Джинджер, — если эти способности могут проявляться спонтанно и впечатляющим образом в моменты стресса, вы наверняка научитесь вызывать их, управлять ими в любое время и любым способом по вашему желанию… как музыкант, применяющий свои музыкальные таланты, когда это нужно.
Солонка оставалась неподвижной, не поддавалась никакому воздействию.
Доминик изо всех сил пытался сконцентрироваться на простеньком стеклянном цилиндрике со стальным верхом и белым кристаллическим содержимым — так, будто это была единственная вещь во вселенной. Он сосредоточивал весь свой ум, каждую крупицу своей воли, старался сдвинуть солонку, напрягался — и в какой-то момент понял, что скрежещет зубами, сжимает пальцы в кулаки.
Ничего.
Он изменил методику — перестал мысленно атаковать солонку так, словно стрелял из пушки в могучие стены крепости, расслабился и принялся разглядывать предмет, пытаясь точно оценить его размер, форму и структуру. Может быть, суть состояла в том, чтобы развить в себе эмпатию к солонке. «Эмпатия» — слово казалось ему вполне подходящим, хотя речь шла о неживом, неорганическом объекте; не сражаться с нею, а, например, проникнуться к ней сочувствием и каким-то образом… вынудить ее к сотрудничеству в коротком телекинетическом путешествии. Всего на дюйм. Он подался вперед, желая лучше разглядеть функциональную простоту конструкции: пятигранный конус, чтобы удобнее было взять ее в руки и удерживать, толстое стекло на донышке для устойчивости, блестящая металлическая крышка…
Ничего. Солонка стояла на столе перед ним и не собиралась двигаться, представляясь неподвижным мифологическим объектом, настолько тяжелым, что его не взвесить, навечно прикрепленным к этому времени и месту.
Но конечно, как и любые материальные формы во вселенной, она не была неподвижной и в каком-то смысле все время двигалась, никогда не пребывала в состоянии покоя. В конечном счете она состояла из миллиардов постоянно двигающихся атомов, элементы которых вращались на орбитах, словно планеты вокруг миллиардов светил. Солонка участвовала в непрерывном движении на субатомном уровне, неистово двигалась внутри собственной структуры, придать ей дополнительное движение было не так уж и трудно: один маленький толчок на микрокосмическом уровне человеческого восприятия, один маленький подскок, прыжок, всего один…
Доминик внезапно ощутил в себе плавучесть, ему показалось, что какая-то таинственная сила вот-вот поднимет его, но вместо него — наконец-то — шевельнулась солонка. Этот бытовой предмет настолько привлек его внимание, что он на время забыл про Джинджер и других и вспомнил об их присутствии, когда все как один охнули и тихо вскрикнули. Нет, солонка не проехала один дюйм по столу — или два, или десять, или двадцать, — а поднялась в воздух, словно гравитация перестала действовать на нее. Как крохотный стеклянный шарик, она всплыла вверх — один фут, два, три — и остановилась в четырех футах над поверхностью, где стояла неподвижно всего секунду назад. Она зависла в нескольких дюймах над уровнем глаз стоявших. Все с благоговейным трепетом смотрели на нее.
В дальнем конце стола так же оторвалась от стола перечница Брендана. Тот с открытым ртом и распахнутыми глазами смотрел, как она поднимается. Когда цилиндр остановился ровно на том же уровне, что и солонка, Брендан наконец осмелился отвести от него взгляд. Он посмотрел на Доминика, тут же перевел нервный взгляд назад на перечницу, словно подумал, что она упадет, если перестать смотреть на нее, потом еще раз посмотрел на Доминика, когда понял, что для продолжения левитации нет необходимости в визуальном контакте. В глазах священника явственно читались противоречивые чувства: удивление, недоумение, озадаченность, страх и эмоциональное признание крепкого братства, существовавшего между ним и Домиником благодаря той странной способности, которой владели оба.
Доминику казалось невероятным, что ему не нужно прилагать никаких усилий, чтобы удержать солонку в воздухе. А кроме того, трудно было поверить, что он имеет какое-то отношение к этому волшебному представлению. Он не чувствовал, что властвует над этим предметом, управляет им. Не чувствовал, что из него исходит некая сила. Его телекинетические способности явно функционировали независимо от сознания, как сердце или легкие.
Брендан поднял обе руки. Все увидели красные кольца.
Доминик посмотрел на свои ладони и увидел на каждой ту же ярко горящую, непостижимую стигму.
Что они означали, эти круги?
Солонка и перечница, повисшие над головами, порождали в Доминике какое-то ожидание, даже большее, чем он чувствовал в начале эксперимента. Другие, видимо, испытывали то же самое, потому что стали просить Доминика и Брендана показать что-нибудь еще.
— Невероятно! — сказала Джинджер, у которой от волнения перехватило горло. — Вы продемонстрировали нам вертикальное движение, левитацию. А вы можете двигать их горизонтально?
— А что-нибудь потяжелее? — спросил Нед Сарвер.
— Свет, — сказал Эрни. — Вы способны генерировать красный свет?
Доминик, решив показать что-нибудь более скромное, решил придать солонке небольшое вращательное движение, и та мигом принялась крутиться в воздухе, исторгнув новые охи у наблюдателей. Несколько мгновений спустя начала вращаться и перечница Брендана. Блестящие металлические крышечки обоих предметов, их стеклянные грани отражали свет потолочных ламп, яркие лучи разбегались по залу, стыки граней отбрасывали искорки света, отчего перечница и солонка становились похожими на сверкающие рождественские украшения.
Одновременно два маленьких предмета начали двигаться друг навстречу другу — горизонтальное движение, о котором просила Джинджер, хотя Доминику казалось, что он не посылал такой команды. Он предположил, что слова Джинджер передались через его подсознание, которое использовало теперь телепатическую энергию для передачи команд: от него не требовалось сознательных усилий. Было что-то жутковатое в том, что он управлял солонкой, не понимая, как это делается.
Перечница и солонка прекратили двигаться в центре трех соединенных столов, повиснув в десятке дюймов друг от друга и вращаясь чуть быстрее прежнего. Потом они начали крутиться вокруг друг друга по идеально круговым синхронным орбитам. Но это продолжалось всего несколько секунд. Внезапно скорость их вращения — и вокруг своей оси, и вокруг друг друга — еще больше увеличилась. Орбиты стали куда более сложными, параболическими.
Наблюдатели, захваченные, завороженные зрелищем, смеялись и аплодировали. Доминик посмотрел на Джинджер, чье сияющее лицо светилось от чистейшего духовного подъема, делавшего ее еще красивее. Она опустила взгляд с солонки и перечницы на Доминика, улыбаясь от охватившей ее бури эмоций, и подняла вверх большой палец. Эрни Блок и Джек Твист наблюдали за этим пилотажем, раскрыв рты от удивления, превратившись из закаленных боями солдат в мальчишек, впервые в жизни увидевших фейерверк. Фей со смехом встала и протянула руки к солонке и перечнице, словно пыталась ощутить чудесное поле той силы, которая удерживала их в воздухе. Нед Сарвер тоже смеялся, а Сэнди плакала, и Доминик испугался, но тут же увидел, что она одновременно улыбается, а слезы на ее щеках — это слезы радости.
— Господи, — сказала Сэнди, поворачиваясь к Доминику, словно почувствовала, что он смотрит на нее. — Разве это не замечательно? Чем бы это ни было, разве оно не замечательно? Свобода… свобода полета… преодоление притяжения… подъем и полет…
Доминик точно знал, что именно она чувствует и что пытается сказать, поскольку испытывал то же самое. На мгновение он забыл, что обладание подобными способностями навсегда отгородит его от людей, не владеющих таким даром, и преисполнился восторженного чувства причастности к чему-то чудесному, осознанием того, что это может означать гигантский скачок в эволюционном развитии, освобождение от цепей, ограничивающих возможности человека. Сегодня вечером в гриль-кафе «Транквилити» возникло ощущение, что здесь творится история и ничто в мире больше не будет таким, как прежде.