Чужие

— Тэндер-хилл, — сказал Доминик. — Мы считаем, что наши неприятности связаны с этим местом. Упоминание о Шенкфилде было только уверткой, ловким маневром, который отвлекал внимание от истинного центра событий. Тэндер-хилл.

Фей и Эрни удивленно подняли глаза от тарелок с едой, и Фей сказала:

— Тэндер-хилл находится в двенадцати милях к северо-востоку, в горах. У армии там есть хранилище. Естественные известняковые пещеры, где хранятся копии личных дел и куча других важных бумаг — на тот случай, если какая-нибудь военная база в другой части страны лишится документов из-за катастрофы… ядерной войны или еще чего-нибудь. Тогда их можно будет восстановить.

— Хранилище существовало еще до того, как мы здесь поселились, — сказал Эрни. — Двадцать лет или больше. Ходят слухи, что в нем хранятся не только документы и архивы. Некоторые считают, что там созданы огромные запасы продовольствия, медицинских принадлежностей, оружия, боеприпасов. И это разумно. Если разразится большая война, запасы на обычных военных базах первыми подвергнутся ядерной бомбардировке. У военных наверняка есть тайные склады, и я думаю, что Тэндер-хилл — один из них.

— Значит, там может находиться что угодно! — с волнением в голосе сказала Д’жоржа Монателла.

— Что угодно, — подтвердил Нед Сарвер.

— А может быть, там не просто склад? — спросила Сэнди. — Может быть, они проводят какие-нибудь эксперименты?

— Какие эксперименты? — спросил Брендан, подаваясь вперед, чтобы увидеть Сэнди за Недом, сидевшим рядом с ним.

Сэнди пожала плечами:

— Какие угодно.

— Не исключено, — сказал Доминик, которого посетила эта же мысль.

— Но если никакого выброса на восьмидесятой не было, если события связаны с неполадками в Тэндер-хилле, как это могло повлиять на нас, мы ведь находимся в десяти с лишним милях к югу? — сказала Джинджер.

Никто не знал, что ей ответить.

Марси, которая бо́льшую часть вечера занималась своей лунной коллекцией и молчала во время обеда, положила вилку и, в свою очередь, задала вопрос:

— А почему это место называется Тэндер-хилл?[29]

— Детка, — сказала Фей, — на это я могу тебе ответить. Тэндер-хилл — один из четырех огромных лугов между горами, длинный, пологий склон высокогорного пастбища. Вокруг него много высоких вершин, и во время гроз это место действует как… как звуковая воронка. Индейцы сотни лет назад назвали его Громовым холмом, потому что гром эхом разносится между этими вершинами, катится по склонам и заканчивает свой путь именно на этом пастбище. Кажется, будто гром приходит не с неба, а вырывается прямо из земли, рядом с тобой.

— Ой! — сказала Марси. — Я бы, наверное, описалась от страха.

— Марси! — одернула дочку Д’жоржа, а все вокруг рассмеялись.

— Так правда же, описалась бы, — возразила девочка. — Ты помнишь, бабушка с дедушкой приходили к нам на обед, и была сильная гроза, очень сильная, и одна молния попала в дерево в саду, и было так громко — БУМ! И я намочила штаны, помнишь? — Оглядев свою новую большую семью за столом, она сказала: — Это было так смутительно!

Все снова рассмеялись, а Д’жоржа сказала:

— Это случилось больше двух лет назад. Теперь ты уже большая девочка.

— Вы пока не сказали нам, почему Тэндер-хилл, а не Шенкфилд, — сказал Эрни, обращаясь к Доминику. — Что вы нашли в той газете?

— В «Сентинел» за пятницу, тринадцатое июля, — неделю спустя после перекрытия федеральной трассы и через три дня после снятия блокпостов — было напечатано письмо двух местных владельцев ранчо, Норвила Браста и Джейка Дирксона, которые возражали против действий Федерального бюро по земельному регулированию. Споры между БЗР и владельцами ранчо возникали нередко. Правительству принадлежит половина Невады, и это не только пустыня, но и отличные пастбищные земли, часть которых БЗР сдает скотоводам. Владельцы ранчо всегда сетуют, что БЗР вывело из пользования слишком много земель, что правительство должно продать кое-что в частные руки, что стоимость аренды слишком высока. Но у Браста и Дирксона появился новый повод для жалоб. Они годами снимали у БЗР участок вокруг трех сотен акров, отданных под нужды армии, — вокруг хранилища в Тэндер-хилле. У Браста было в пользовании восемьсот акров, на западе и на юге, а у Дирксона — более семи сотен на восточном склоне. И вдруг утром в субботу, седьмого июля, БЗР изъяло пятьсот акров у Браста и три сотни у Дирксона, хотя эти земли много лет находились у них в аренде. Все восемьсот акров по просьбе армии включили в состав территории хранилища.

— На следующее утро после выброса и перекрытия восьмидесятой федеральной, — заметила Фей.

— Утром в субботу Браст и Дирксон отправились, как обычно, проведать свои стада, — сказал Доминик. — И обнаружили, что их скот изгнали с большей части арендованных земель. По новому периметру хранилища поставили временную ограду из колючей проволоки.

Закончив есть, Джинджер отодвинула тарелку и сказала:

— БЗР известило Браста и Дирксона, что их договоры аренды подразумевали одностороннее расторжение без компенсации. Но официальное извещение они получили только в следующую среду. Обычно извещение приходит за шестьдесят дней до расторжения договора.

— И это признали законным? — спросил Брендан Кронин.

— Вот в чем проблема ведения бизнеса с правительством, — сказал Эрни священнику. — Вы имеете дело с людьми, которые сами решают, что законно, а что нет. Это все равно что играть в покер с господом богом.

— Вот что мы нашли, читая «Сентинел», — сказал Доминик. — Можно было бы подумать, что эта история с Тэндер-хиллом нетипичная, что БЗР случайно нацелилось на эти земли, и одновременно на федеральной трассе произошли эти события. Но то, как правительство обошлось с Брастом и Дирксоном после захвата земель, настолько выходило за все рамки, что мы насторожились. Когда владельцы ранчо наняли адвокатов, когда истории о расторжении договоров стали появляться в «Сентинел», БЗР внезапно развернулось на сто восемьдесят градусов и предложило компенсацию.

— Совсем не похоже на БЗР! — сказал Эрни. — Они всегда заставляют тебя идти в суд, надеясь, что ты плюнешь на их крючкотворство и отступишь.

— И сколько они были готовы заплатить Брасту и Дирксону? — спросила Фей.

— Сумма не называлась, — ответила Джинджер. — Но очевидно, была вполне приличной, потому что Браст и Дирксон сразу же согласились.

— Значит, БЗР заткнуло им рот, — сказала Д’жоржа.

— Я думаю, за спиной БЗР втайне действовала армия, — сказал Доминик. — Поняли, что чем дольше все это будет оставаться в новостях, тем выше вероятность, что кто-нибудь заметит связь между ситуацией на трассе в тот пятничный вечер и беззаконным захватом земли на следующее утро, хотя эти события разнесены на десять-двенадцать миль.

— Меня удивляет, что никто не заметил этой связи, — сказала Д’жоржа. — Если вы с Джинджер обратили внимание спустя столько времени, почему никто другой не сопоставил эти события?

— Для начала у нас с Домиником, — сказала Джинджер, — было огромное преимущество: задним числом всегда легче сообразить. Мы знаем, что тогда происходили куда более важные события, чем можно было подозревать. Мы искали конкретную связь. Но в том июле шумиха, поднятая вокруг выброса, отвлекла внимание от Тэндер-хилла. Кроме того, ничего необычного в споре между скотоводами и БЗР не было, и никто не связал эту свару с карантином на восьмидесятой. Да что говорить, когда БЗР в совершенно несвойственной ему манере предложило Брасту и Дирксону компенсацию, в редакторской колонке выразили благодарность правительству, давшему задний ход, и предсказали наступление новой эпохи просвещения.

— Судя по тому, что вы говорите, — сказал Доминик, обращаясь к Фей и Эрни, — и по тому, что прочли мы, Бюро поступило со скотоводами благородно, в первый и в последний раз. Так что ни о какой новой политике не может идти и речи: мы имеем дело с реакцией на конкретную ситуацию. Было бы неверно считать совпадением случившееся на федеральном шоссе и одновременно — в Тэндер-хилле.


— А кроме того, — добавила Джинджер, — когда у нас возникли подозрения, мы стали размышлять, не связаны ли события того вечера с Шенкфилдом? Если так, зачем вызывать для обеспечения безопасности роту СРВЧС? Ведь солдаты, дислоцированные в Шенкфилде, уже имели право обеспечивать безопасность базы любыми средствами, и в сложившейся ситуации не могло быть ничего такого, о чем они не должны были знать. СРВЧС вызвали только потому, что к Шенкфилду это не имело никакого отношения и у солдат оттуда не было соответствующих инструкций.

— Итак, если ответы на наши вопросы существуют, — сказал Брендан, — то, вероятнее всего, мы найдем их в Тэндер-хилле.

— Мы уже подозревали, что история о выбросе лжива как минимум наполовину, — сказал Доминик, — а может быть, от начала до конца. Может быть, кризис не имеет ни малейшего отношения к Шенкфилду. Если истинная причина кроется в Тэндер-хилле, то все остальное — просто завеса, призванная скрыть правду от общества.

— Мне кажется, так оно и есть, — сказал Эрни, тоже закончивший обедать. Его приборы аккуратно лежали на тарелке, почти такой же чистой, как до начала трапезы: военная дисциплина и тяга к порядку продолжали жить в нем. — Знаете, я служил среди прочего в разведке, и опыт подсказывает мне, что вся эта история про Шенкфилд — просто легенда для сокрытия правды.

Залысины Неда подчеркивали морщины на его лбу.

— Я кое-чего не понимаю. Карантин в Тэндер-хилле не доходил досюда. Между нами — несколько миль территории, которая не была перекрыта. Отчего же последствия событий в Тэндер-хилле наваливаются на нас, хотя на всей этой территории ничего не происходит?

— Справедливое замечание, — согласился Доминик. — У меня нет ответа.

Продолжая хмуриться, Нед добавил:

— И еще. Хранилищу не требуется много земли, верно? Я слышал, что оно находится под землей. Две взрывостойкие двери в склоне холма, дорога, ведущая к воротам, может, часовой — и все. Трех сотен акров, о которых вы говорили, вполне достаточно для создания зоны безопасности вокруг входов. К чему же захватывать земли?

Доминик пожал плечами:

— Понятия не имею. Но что бы ни случилось там шестого июля, оно заставило армию принять две чрезвычайные меры: ввести временный карантин здесь, в десяти-двенадцати милях от места происшествия, чтобы можно было обработать нас, свидетелей, и сразу же расширить зону безопасности вокруг хранилища в горах. Это второй карантин, который действует до сего дня. У меня есть предчувствие: если мы когда-нибудь выясним, что произошло и продолжает происходить с нами, окажется, что корни этого — там, в Тэндер-хилле.

Наступило молчание. Хотя все уже закончили с главной частью трапезы, никто еще не был готов к десерту. Марси ложечкой рисовала кружки́ в вязкой подливке, оставшейся после индейки, создавая зыбкие, недолговечные луны. Никто не торопился убирать грязную посуду, потому что на этом этапе обсуждения никому не хотелось пропустить ни слова. Они подошли к главному вопросу: как противодействовать могущественному противнику — армии и правительству США? Как пробить железную стену секретности, воздвигнутую во имя национальной безопасности и в полной мере защищаемую государством и законом?

— У нас есть достаточно информации, чтобы обратиться к обществу, — сказала Д’жоржа Монателла. — Смерть Зебедии Ломака и Алана, убийство Пабло Джексона. Сходные кошмары, которые преследуют многих из вас. Поляроидные снимки. Журналисты сразу вцепятся в такой сенсационный материал. Если сообщить миру о том, что, как мы думаем, случилось с нами, есть шанс обрести сильных союзников — прессу и общественное мнение. Мы будем не одни.

— Ничего не получится, — возразил Эрни. — Если давить на военных, они станут сопротивляться еще сильнее, сочинят еще более путаную, совсем не раскрываемую легенду. В отличие от политиков, они не прогибаются под давлением. В то же время, пока они видят, как мы варимся в собственном соку и пытаемся найти объяснение, они будут уверены в собственной безопасности, а это даст нам время, чтобы нащупать их болевые точки.

— И не забудьте, — предостерегающе заметила Джинджер, — полковник Фалкерк считал, что лучше убить нас, а не устанавливать блоки памяти, и нет оснований полагать, что с тех пор он подобрел. Тогда, видимо, победило мнение более высокого начальства, но, если мы попытаемся известить общественность, он, возможно, убедит вышестоящих, что тут требуется радикальное решение.

— Но даже если это опасно, может быть, все же стоит обратиться к обществу, — сказала Сэнди. — Может быть, Д’жоржа права. Что я хочу сказать: мы ведь все равно не сможем проникнуть в хранилище и посмотреть, что там творится. Там охрана и взрывостойкие двери на случай ядерной атаки.

— Эрни прав, — проговорил Доминик. — Мы должны успокоиться и найти у них слабые места.

— Похоже, у них нет слабых мест, — сказала Сэнди.

— Их легенда прикрытия разваливается на части с того времени, как они промыли нам мозги и выпустили нас на свободу, — возразила Джинджер. — Стоит кому-нибудь из нас вспомнить еще одну деталь, как в их легенде образуется новая дыра.

— Да, — сказал Нед, — но мне кажется, что они умеют залатывать дыры лучше, чем мы умеем проделывать новые.

— Давайте перестанем мыслить негативно, — раздраженно предложил Эрни.

— Он прав, — мягко проговорил Брендан Кронин. — Мы не должны мыслить негативно. Мы должны отказаться от негативных мыслей, иначе нам не победить.

В его голосе опять слышались нездешняя умиротворенность и убежденность, покоившиеся на вере в то, что они непременно раскроют тайну своей особой судьбы. Но в такие моменты тон священника и его манеры не успокаивали Доминика, хотя, казалось, должны были это делать, а, напротив, пробуждали в нем осадок страха, наполняли его тревожными ожиданиями.

— Сколько солдат расквартировано в Тэндер-хилле? — спросила Д’жоржа.

Прежде чем Доминик или Джинджер успели привести сведения, почерпнутые ими в «Сентинел», в дверях, у лестницы, ведущей из конторки мотеля, появился незнакомец лет тридцати пяти — сорока, стройный, крепкий, темноволосый, смуглый, с косящим левым глазом, который словно существовал независимо от правого. Хотя дверь внизу была заперта и линолеум на лестнице не глушил шагов, незваный гость появился магически-беззвучно, словно был не человеком, а эктоплазменной сущностью.

— Бога ради, заткнитесь вы! — сказал он, подтверждая, что он реален в той же мере, что и все остальные. — Если вы считаете, что можете строить здесь планы втайне от кого бы то ни было, то это роковая ошибка.



Все сооружения армейского полигона в Шенкфилде, в восемнадцати милях к юго-западу от мотеля «Транквилити», — лаборатории, административные корпуса, командный центр службы безопасности, кафетерий, комната отдыха и жилые помещения — располагались под землей. Здесь, на краю высокогорной пустыни с ее жарким летом и холодной зимой, проще и дешевле было поддерживать комфортную температуру и влажность под землей, чем в постройках, возведенных на негостеприимных невадских пустошах. Еще более важным соображением были частые надземные испытания химического и — иногда — биологического оружия. Испытания проводились для изучения воздействия солнца, воздуха и других природных сил на характер распределения и силу смертоносных газов, порошков и паров с повышенной способностью к диффузии. Если бы сооружения располагались над землей, неожиданная перемена ветра могла привести к заражению сотрудников: те превратились бы в подопытных морских свинок.

Как бы глубоко сотрудники Шенкфилда ни погружались в работу или отдых, они никогда не забывали о том, что находятся под землей, — об этом постоянно напоминали отсутствие окон и сопровождаемый гудением электромоторов шелест воздуха, подаваемого по трубам через вентиляционные решетки.

Сидя в одиночестве за металлическим столом в своем кабинете, полковник Лиленд Фалкерк думал: «Господи, как же я ненавижу это место!»

От непрекращающегося гудения и шипения системы подачи воздуха у него болела голова. С субботы, дня его приезда, Фалкерк поедал аспирин, словно леденцы. Вот и сейчас он вытряхнул из маленького пузырька две таблетки, налил стакан холодной воды из металлического графина, стоявшего на столе, но запивать аспирин не стал — положил сухие таблетки в рот и принялся их пережевывать.

От отвратительного горького вкуса его чуть не вырвало. Но он не потянулся к стакану.

И выплевывать лекарство не стал. Он проявлял силу воли.

Одинокое, несчастное детство, принесшее ему лишь неуверенность и страдания, и еще более отвратительная юность научили Лиленда Фалкерка тому, что жизнь трудна, жестока и абсолютно несправедлива, что в спасение верят только идиоты, а выживают самые стойкие. С ранних лет он заставлял себя делать вещи мучительные в эмоциональном, умственном и физическом смысле, так как считал, что боль, причиненная самому себе, делает человека более крепким и менее уязвимым. Он закалял волю, как закаляют сталь, разными способами — от жевания сухого аспирина до серьезных испытаний, которые он называл «походами на грани выживания». Такие экспедиции, в которых Фалкерк находился лицом к лицу со смертью, продолжались по две недели, а то и дольше. Он десантировался на парашюте в дикие джунгли вдали от всякого жилья, без съестных припасов, не имея ничего, кроме одежды, не брал ни компаса, ни спичек. Единственным его оружием были руки и то, что он мог сделать с их помощью. Цель состояла в том, чтобы выйти к людям живым. Фалкерк не раз проводил отпуск в таких добровольных мучениях, считая их полезными: он становился более сильным, более самодостаточным, чем был до этого.

А сейчас он перемалывал зубами сухой аспирин, стирал таблетки в порошок, который превращал его слюну в кислотную пасту.

«Звони уже, черт тебя подери», — сказал он телефону на своем столе. Он надеялся получить известия, которые позволили бы ему покинуть эту нору.

В СРВЧС — службе реагирования на внутренние чрезвычайные ситуации — полковник был в меньшей степени канцелярской крысой и в большей — полевым офицером, чем мог бы быть в любом другом роде войск. Его подразделение дислоцировалось в Гранд-Джанкшене, штат Колорадо, а не в Шенкфилде, но, даже бывая в Колорадо, он редко находился в кабинете. Ему нравились физические нагрузки, связанные со службой. Комнаты в Шенкфилде, с низкими потолками и без окон, казались ему многокамерным гробом.