Чужие
Часть 52 из 97 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Она волновалась, потому что Алан только вчера покончил с собой. Д’жоржа пока не сказала Марси о смерти отца. После посещения Пеппер Каррафилд она позвонила Коверли и попросила совета. Он удивился, узнав, что Алан тоже увлекся луной, что эта страсть развилась у него независимо от дочери. Чтобы осмыслить случившееся, требовалось время. А пока, по словам Коверли, благоразумнее всего было бы утаить от Марси дурную новость — до понедельника.
— Приходите с ней, как назначено. Мы вместе ей скажем.
Д’жоржа опасалась, что, невзирая на пренебрежительное отношение Алана к ним обеим, Марси будет убита этим известием.
Она стояла в дверях спальни и остро ощущала хрупкость девочки, видя, как Марси аккуратно раскрашивает одну из лун. Хотя ей исполнилось семь и она училась во втором классе, детский стул, величиной в три четверти от обычного, был еще великоват для нее: пола касались только носки тапочек. Даже для мачо, закованного в броню мускулов, жизнь была хрупкой, и каждый дополнительный день существования отнимал у него еще один шанс. Что же говорить о таком хрупком существе, как Марси, — то, что она была еще жива, казалось совершенным чудом. Д’жоржа понимала, как легко ненаглядная дочка может уйти от нее, и ее сердце, полное любви, страдало и болело.
И когда Д’жоржа наконец сказала:
— Детка, надевай-ка пижамку и иди чистить зубы, — ей не удалось скрыть дрожь в голосе.
Девочка посмотрела на мать недоуменным взглядом, словно не вполне отдавала себе отчет в том, кто такая она или кто такая Д’жоржа. Потом ее взгляд прояснился, и она улыбнулась матери: от такой улыбки растаяло бы чье угодно сердце.
— Привет, мамуля. Я раскрашивала луны.
— Ну а теперь пора спать, — сказала Д’жоржа.
— Еще немножко, ладно? — Девочка выглядела раскрепощенной, но сжимала мелок в руке с такой силой, что костяшки пальцев побелели. — Я хочу раскрасить еще немного лун.
Д’жорже хотелось уничтожить этот ненавистный альбом, но доктор Коверли предупредил ее, что споры с ребенком о лунах и запрет собирать их только усилят одержимость. Д’жоржа сомневалась в его правоте, но подавила желание уничтожить альбом.
— Завтра у тебя будет куча времени для раскраски, моя маленькая.
Марси неохотно закрыла альбом и отправилась в ванную чистить зубы.
Оставшись одна, стоя рядом со столиком дочери, Д’жоржа почувствовала, что ее одолевает усталость. Она отработала полную смену, а кроме того, договорилась с похоронной конторой о подготовке тела Алана, заказала цветы, уладила все вопросы с кладбищем, где в понедельник должны были состояться похороны. Еще она позвонила отцу Алана (тот жил в Майами и не общался с сыном сто лет), сообщив ему скорбное известие. Теперь напоминавшая выжатый лимон, Д’жоржа устало открыла альбом.
Красный цвет. Девочка сделала все луны красными — и те, что нарисовала сама, и те, что вырезала из газет. Она уже закрасила более пятидесяти лун. Эти рисунки явственно отражали ее одержимость, проявлявшуюся в той тщательности, с которой Марси старалась не выходить за границы лун. С каждой новой картинкой она нажимала на мелок все сильнее, и последние луны были покрыты таким плотным слоем алого воска, что стали блестящими и влажными.
Использование одного только красного цвета встревожило Д’жоржу. Ей показалось, что Марси чуть ли не было явлено пророчество о надвигающемся ужасе, предвидении крови.
Округ Элко, Невада
Фей Блок спустилась в конторку и достала из шкафа регистрационный журнал позапрошлого лета. Вернувшись, она положила его на кухонный стол перед Домиником и открыла на списке гостей, зарегистрировавшихся в пятницу и субботу, 6 и 7 июля.
— Все так, как запомнили мы с Эрни. В ту пятницу федеральную трассу перекрыли из-за разлива токсичного вещества. Перевернулся грузовик, который шел в Шенкфилд. Там, в восемнадцати милях к юго-западу отсюда, есть военная база. Нам пришлось закрыть мотель до вторника, пока они не взяли ситуацию под контроль.
— Шенкфилд — закрытая зона, там проводятся испытания химического и биологического оружия, и та дрянь, которую везли в машине, была дьявольски опасна.
Фей продолжила, в ее голосе появилась какая-то новая, деревянная нотка, она словно повторяла тщательно заученные слова:
— Они поставили ограждения на дороге и приказали нам эвакуироваться из опасной зоны. Наши гости разъехались в собственных машинах. — Ее лицо оставалось пустым. — Неду и Сэнди Сарвер позволили отправиться к их трейлеру около Беовейва, потому что эта деревня находилась за пределами опасной зоны.
Удивленный, сбитый с толку, Доминик сказал:
— Невозможно. Я не помню никакой эвакуации. Я был здесь. Я помню, что читал, знакомился с местностью для своих рассказов… но эти воспоминания такие хрупкие, я подозреваю, что они ненастоящие. И все же я был в мотеле, и нигде больше, и здесь со мной произошло нечто необычное. — Он показал на поляроидную фотографию. — Вот доказательство.
Фей заговорила. Голос ее стал еще более натянутым, чем прежде. Еще Доминик отметил странное выражение глаз женщины, чуть остекленевший взгляд.
— Пока не дали отбоя тревоги, мы с Эрни оставались у друзей, на небольшом ранчо в горах, в десяти милях к северо-востоку. У Элроя и Нэнси Джеймисон. Очистить зону разлива было нелегко. Армии потребовалось больше трех дней. Нам разрешили вернуться только утром во вторник.
— Что с вами, Фей? — спросил Доминик.
Она моргнула:
— А? Вы о чем?
— Вы говорите так, будто вас запрограммировали на эту маленькую речь.
Она посмотрела на него с искренним недоумением:
— Не понимаю, о чем вы.
Эрни нахмурился и сказал:
— Фей, твой голос стал… каким-то неживым.
— Я только рассказывала о том, как было дело. — Она наклонилась над столом и ткнула пальцем в пятничную страницу регистрационного журнала. — Видите, мы сдали одиннадцать номеров к вечеру, когда они перекрыли федеральную трассу. Но никто не платил за номера, потому что никто не остался. Они эвакуировались.
— Вот ваша фамилия, седьмая в списке, — сказал Эрни.
Доминик уставился на свою подпись и на адрес в Маунтин-Вью, штат Юта, куда он направлялся в том июле. Он помнил, как зарегистрировался в мотеле, но совершенно не помнил, как сел в машину и уехал в тот же вечер, следуя приказу об эвакуации.
— А вы видели своими глазами тот перевернувшийся грузовик? — спросил он.
— Нет. Машина перевернулась в двух-трех милях отсюда. — Эрни говорил таким же механическим голосом, что и Фей минуту назад. — Военные специалисты из Шенкфилда беспокоились, как бы их химию не разнесло ветром, поэтому под карантин попала большая территория.
Ошеломленный бессознательно-механическим звучанием голоса Эрни, Доминик посмотрел на Фей и увидел, что она тоже обратила внимание на неестественный тон мужа.
— Вот таким же голосом несколько секунд назад говорили и вы, Фей. — Он посмотрел на Эрни. — Вы оба запрограммированы на один сценарий.
— Хотите сказать, что никакого разлива не было? — нахмурившись, спросила Фей.
— Разлив был, это точно, — ответил Эрни Доминику. — Какое-то время мы хранили несколько газетных вырезок из «Эко сентинел». Кажется, выбросили уже. Я вам больше скажу, местные жители все еще задают себе вопрос: что могло бы случиться, если бы тогда поднялся сильный ветер и мы бы все заразились до того, как поступил приказ эвакуироваться? Так что мы не заблуждаемся, ни Фей, ни я.
— Можете спросить у Элроя и Нэнси Джеймисон, — сказала Фей. — Они были здесь тем вечером. А когда нам пришлось эвакуироваться, предложили приютить нас, пока не закончатся работы.
Доминик горько улыбнулся:
— Я бы не стал слишком доверять их воспоминаниям о тех событиях. Если они находились здесь, значит видели то же самое, что и остальные, и манипуляторы стерли эти воспоминания из их памяти. Они помнят, что увезли вас к себе, потому что их запрограммировали на это. А на самом деле, вероятно, оставались здесь, и им промывали мозги, как и всем нам.
— У меня голова идет кругом, — сказала Фей. — Какая-то византийщина.
— Но черт побери, эвакуация ведь была, — сказал Эрни. — Об этом писали в газетах.
Доминику пришло в голову пугающее объяснение, от которого волосы на его голове встали дыбом.
— Что, если все находившиеся тем вечером в мотеле подверглись заражению, испытав на себе действие биологического или химического оружия, которое везли в Шенкфилд? А армия и правительство решили замолчать эту историю, чтобы избежать нападок в прессе, выплаты миллионов долларов по судебным искам и раскрытия совершенно секретной информации? Может быть, они перекрыли дорогу и объявили, что все эвакуированы и в безопасности, а на самом деле мы все это время оставались здесь. Они использовали мотель как клинику, обеззараживали нас как могли, вычищали из нашей памяти воспоминания о происшествии, вводили в нас ложные воспоминания, чтобы мы никогда не узнали о случившемся.
Несколько секунд они потрясенно смотрели друг на друга. Не потому, что такой сценарий казался абсолютно верным: вовсе нет. А потому, что это был первый сценарий, хоть как-то объяснявший психологические проблемы, с которыми они столкнулись, и одурманенный вид людей, запечатленных на поляроидных снимках.
После этого Эрни и Фей стали выдвигать возражения. Эрни заговорил первым:
— В таком случае было бы логично сделать так, чтобы наши фальшивые воспоминания точно соответствовали их легенде прикрытия о разливе токсичных материалов и эвакуации. Именно это они сделали с нами двумя, с Джеймисонами, с Недом и Сэнди Сарвер. Но почему то же самое не сделали с вами? Почему они заложили в вас другие воспоминания, в которых нет ничего про эвакуацию? Иррационально и рискованно. Я что говорю: радикальные различия в наших воспоминаниях фактически доказывают, что вам, или нам с Фей, или всем нам промыли мозги.
— Не знаю, — сказал Доминик. — Это одна из загадок, которые предстоит разгадать.
— В вашей теории есть еще один изъян, — сказал Эрни. — Если мы получили биологическое заражение, они бы не отпустили нас через три дня. Испугались бы заражения, эпидемии.
— Ну хорошо, — сказал Доминик. — Допустим, это был химический агент, а не биологическое оружие. То, от чего организм можно очистить.
— И все равно не складывается, — возразила Фей. — В Шенкфилде разрабатывают смертельно опасное оружие. Отравляющий газ. Нервно-паралитический газ. Чертовски опасные материалы. Если бы нас накрыло такое облако, мы бы умерли на месте, или получили повреждение мозга, или стали калеками.
— Может быть, это агент замедленного действия, — сказал Доминик. — Порождает опухоли, лейкемию и прочее, и все это появляется через три-пять лет со времени заражения.
Эта мысль поразила всех, погрузив в молчание. Они слышали, как под скорбное завывание ветра у окон тикают кухонные часы, и размышляли, не поедает ли их смертельная болезнь.
Наконец Эрни сказал:
— Может быть, мы подверглись заражению и медленно гнием изнутри, но я так не думаю. Ведь в Шенкфилде испытывают образцы оружия. А какая польза от оружия, которое убивает врага через несколько лет?
— Практически никакой, — признал Доминик.
— И как химическое отравление может объяснить то странное происшествие, которое случилось с вами в Рино, в доме Ломака? — спросил Эрни.
— Понятия не имею, — ответил Доминик. — Но теперь мы знаем, что они объявили карантин на всей этой территории под предлогом разлива токсичных материалов — не важно, реальным он был или нет. И версия о промывании мозгов вызывает гораздо больше доверия. Смотрите: прежде я не мог объяснить, как кто-то по своему желанию мог ограничить нашу свободу и заставить нас забыть то, что мы видели. Но карантин дал им необходимое время и позволил не допустить сюда любопытных. Так что… по меньшей мере теперь мы имеем представление о том, с кем столкнулись. С американскими военными, которые действовали с ведома правительства или сами по себе. Так или иначе, они пытались скрыть случившееся здесь, то, что они сделали, хотя не должны были делать. Не знаю, как вам, но мне становится до жути страшно при мысли о том, что нам противостоит столь серьезный и потенциально безжалостный враг.
— Старый морпех вроде меня должен презирать армию, — сказал Эрни. — Но знаете, они все же не дьяволы. Мы не можем вот так сразу сделать вывод о том, что стали жертвами злокозненного заговора правых. Параноики-романисты и Голливуд зарабатывают на таких выдумках миллионы, но в реальном мире зло действует более тонко, более скрытно. Если за тем, что с нами случилось, стоят армия и правительство, это еще не означает, что они действовали беспринципно. Может быть, с их точки зрения, они сделали единственный разумный выбор в тех обстоятельствах.
— Разумный или нет, — ответила Фей, — но мы должны докопаться до истины. Если не сможем, никтофобия Эрни наверняка примет более тяжелую форму. И ваши хождения во сне, Доминик, тоже. И что тогда?
Они все знали, «что тогда».
«Что тогда» означало ствол дробовика во рту — путь к успокоению, который выбрал Зебедия Ломак.
Доминик посмотрел на страницу журнала регистраций, лежавшего перед ним. В четырех строках над своей фамилией он увидел другую запись, которая потрясла его. Доктор Джинджер Вайс. И ее бостонский адрес.
— Джинджер, — сказал он. — Четвертое имя на лунных постерах.
Кроме того, Кэл Шаркл, знакомый дальнобойщик Блоков из Чикаго, человек с зомбированным взглядом на одной из фотографий, зарегистрировался в мотеле перед доктором Вайс. Первыми гостями, записанными в этот день, были мистер и миссис Алан Райкофф с дочерью из Лас-Вегаса. Доминик не сомневался: это та самая молодая семья, что снялась перед входом в девятый номер. Имени Зебедии Ломака в журнале не было, — возможно, ему не повезло заехать в гриль-кафе тем вечером, по пути от Рино к Элко. Еще одно имя, возможно, принадлежало молодому священнику с поляроидного снимка, но если и так, он не указал своего сана.
— Мы должны поговорить с каждым из них! — возбужденно сказал Доминик. — Завтра, как только встанем, начнем обзванивать их и узнаем, что они помнят о тех июльских днях.
— Приходите с ней, как назначено. Мы вместе ей скажем.
Д’жоржа опасалась, что, невзирая на пренебрежительное отношение Алана к ним обеим, Марси будет убита этим известием.
Она стояла в дверях спальни и остро ощущала хрупкость девочки, видя, как Марси аккуратно раскрашивает одну из лун. Хотя ей исполнилось семь и она училась во втором классе, детский стул, величиной в три четверти от обычного, был еще великоват для нее: пола касались только носки тапочек. Даже для мачо, закованного в броню мускулов, жизнь была хрупкой, и каждый дополнительный день существования отнимал у него еще один шанс. Что же говорить о таком хрупком существе, как Марси, — то, что она была еще жива, казалось совершенным чудом. Д’жоржа понимала, как легко ненаглядная дочка может уйти от нее, и ее сердце, полное любви, страдало и болело.
И когда Д’жоржа наконец сказала:
— Детка, надевай-ка пижамку и иди чистить зубы, — ей не удалось скрыть дрожь в голосе.
Девочка посмотрела на мать недоуменным взглядом, словно не вполне отдавала себе отчет в том, кто такая она или кто такая Д’жоржа. Потом ее взгляд прояснился, и она улыбнулась матери: от такой улыбки растаяло бы чье угодно сердце.
— Привет, мамуля. Я раскрашивала луны.
— Ну а теперь пора спать, — сказала Д’жоржа.
— Еще немножко, ладно? — Девочка выглядела раскрепощенной, но сжимала мелок в руке с такой силой, что костяшки пальцев побелели. — Я хочу раскрасить еще немного лун.
Д’жорже хотелось уничтожить этот ненавистный альбом, но доктор Коверли предупредил ее, что споры с ребенком о лунах и запрет собирать их только усилят одержимость. Д’жоржа сомневалась в его правоте, но подавила желание уничтожить альбом.
— Завтра у тебя будет куча времени для раскраски, моя маленькая.
Марси неохотно закрыла альбом и отправилась в ванную чистить зубы.
Оставшись одна, стоя рядом со столиком дочери, Д’жоржа почувствовала, что ее одолевает усталость. Она отработала полную смену, а кроме того, договорилась с похоронной конторой о подготовке тела Алана, заказала цветы, уладила все вопросы с кладбищем, где в понедельник должны были состояться похороны. Еще она позвонила отцу Алана (тот жил в Майами и не общался с сыном сто лет), сообщив ему скорбное известие. Теперь напоминавшая выжатый лимон, Д’жоржа устало открыла альбом.
Красный цвет. Девочка сделала все луны красными — и те, что нарисовала сама, и те, что вырезала из газет. Она уже закрасила более пятидесяти лун. Эти рисунки явственно отражали ее одержимость, проявлявшуюся в той тщательности, с которой Марси старалась не выходить за границы лун. С каждой новой картинкой она нажимала на мелок все сильнее, и последние луны были покрыты таким плотным слоем алого воска, что стали блестящими и влажными.
Использование одного только красного цвета встревожило Д’жоржу. Ей показалось, что Марси чуть ли не было явлено пророчество о надвигающемся ужасе, предвидении крови.
Округ Элко, Невада
Фей Блок спустилась в конторку и достала из шкафа регистрационный журнал позапрошлого лета. Вернувшись, она положила его на кухонный стол перед Домиником и открыла на списке гостей, зарегистрировавшихся в пятницу и субботу, 6 и 7 июля.
— Все так, как запомнили мы с Эрни. В ту пятницу федеральную трассу перекрыли из-за разлива токсичного вещества. Перевернулся грузовик, который шел в Шенкфилд. Там, в восемнадцати милях к юго-западу отсюда, есть военная база. Нам пришлось закрыть мотель до вторника, пока они не взяли ситуацию под контроль.
— Шенкфилд — закрытая зона, там проводятся испытания химического и биологического оружия, и та дрянь, которую везли в машине, была дьявольски опасна.
Фей продолжила, в ее голосе появилась какая-то новая, деревянная нотка, она словно повторяла тщательно заученные слова:
— Они поставили ограждения на дороге и приказали нам эвакуироваться из опасной зоны. Наши гости разъехались в собственных машинах. — Ее лицо оставалось пустым. — Неду и Сэнди Сарвер позволили отправиться к их трейлеру около Беовейва, потому что эта деревня находилась за пределами опасной зоны.
Удивленный, сбитый с толку, Доминик сказал:
— Невозможно. Я не помню никакой эвакуации. Я был здесь. Я помню, что читал, знакомился с местностью для своих рассказов… но эти воспоминания такие хрупкие, я подозреваю, что они ненастоящие. И все же я был в мотеле, и нигде больше, и здесь со мной произошло нечто необычное. — Он показал на поляроидную фотографию. — Вот доказательство.
Фей заговорила. Голос ее стал еще более натянутым, чем прежде. Еще Доминик отметил странное выражение глаз женщины, чуть остекленевший взгляд.
— Пока не дали отбоя тревоги, мы с Эрни оставались у друзей, на небольшом ранчо в горах, в десяти милях к северо-востоку. У Элроя и Нэнси Джеймисон. Очистить зону разлива было нелегко. Армии потребовалось больше трех дней. Нам разрешили вернуться только утром во вторник.
— Что с вами, Фей? — спросил Доминик.
Она моргнула:
— А? Вы о чем?
— Вы говорите так, будто вас запрограммировали на эту маленькую речь.
Она посмотрела на него с искренним недоумением:
— Не понимаю, о чем вы.
Эрни нахмурился и сказал:
— Фей, твой голос стал… каким-то неживым.
— Я только рассказывала о том, как было дело. — Она наклонилась над столом и ткнула пальцем в пятничную страницу регистрационного журнала. — Видите, мы сдали одиннадцать номеров к вечеру, когда они перекрыли федеральную трассу. Но никто не платил за номера, потому что никто не остался. Они эвакуировались.
— Вот ваша фамилия, седьмая в списке, — сказал Эрни.
Доминик уставился на свою подпись и на адрес в Маунтин-Вью, штат Юта, куда он направлялся в том июле. Он помнил, как зарегистрировался в мотеле, но совершенно не помнил, как сел в машину и уехал в тот же вечер, следуя приказу об эвакуации.
— А вы видели своими глазами тот перевернувшийся грузовик? — спросил он.
— Нет. Машина перевернулась в двух-трех милях отсюда. — Эрни говорил таким же механическим голосом, что и Фей минуту назад. — Военные специалисты из Шенкфилда беспокоились, как бы их химию не разнесло ветром, поэтому под карантин попала большая территория.
Ошеломленный бессознательно-механическим звучанием голоса Эрни, Доминик посмотрел на Фей и увидел, что она тоже обратила внимание на неестественный тон мужа.
— Вот таким же голосом несколько секунд назад говорили и вы, Фей. — Он посмотрел на Эрни. — Вы оба запрограммированы на один сценарий.
— Хотите сказать, что никакого разлива не было? — нахмурившись, спросила Фей.
— Разлив был, это точно, — ответил Эрни Доминику. — Какое-то время мы хранили несколько газетных вырезок из «Эко сентинел». Кажется, выбросили уже. Я вам больше скажу, местные жители все еще задают себе вопрос: что могло бы случиться, если бы тогда поднялся сильный ветер и мы бы все заразились до того, как поступил приказ эвакуироваться? Так что мы не заблуждаемся, ни Фей, ни я.
— Можете спросить у Элроя и Нэнси Джеймисон, — сказала Фей. — Они были здесь тем вечером. А когда нам пришлось эвакуироваться, предложили приютить нас, пока не закончатся работы.
Доминик горько улыбнулся:
— Я бы не стал слишком доверять их воспоминаниям о тех событиях. Если они находились здесь, значит видели то же самое, что и остальные, и манипуляторы стерли эти воспоминания из их памяти. Они помнят, что увезли вас к себе, потому что их запрограммировали на это. А на самом деле, вероятно, оставались здесь, и им промывали мозги, как и всем нам.
— У меня голова идет кругом, — сказала Фей. — Какая-то византийщина.
— Но черт побери, эвакуация ведь была, — сказал Эрни. — Об этом писали в газетах.
Доминику пришло в голову пугающее объяснение, от которого волосы на его голове встали дыбом.
— Что, если все находившиеся тем вечером в мотеле подверглись заражению, испытав на себе действие биологического или химического оружия, которое везли в Шенкфилд? А армия и правительство решили замолчать эту историю, чтобы избежать нападок в прессе, выплаты миллионов долларов по судебным искам и раскрытия совершенно секретной информации? Может быть, они перекрыли дорогу и объявили, что все эвакуированы и в безопасности, а на самом деле мы все это время оставались здесь. Они использовали мотель как клинику, обеззараживали нас как могли, вычищали из нашей памяти воспоминания о происшествии, вводили в нас ложные воспоминания, чтобы мы никогда не узнали о случившемся.
Несколько секунд они потрясенно смотрели друг на друга. Не потому, что такой сценарий казался абсолютно верным: вовсе нет. А потому, что это был первый сценарий, хоть как-то объяснявший психологические проблемы, с которыми они столкнулись, и одурманенный вид людей, запечатленных на поляроидных снимках.
После этого Эрни и Фей стали выдвигать возражения. Эрни заговорил первым:
— В таком случае было бы логично сделать так, чтобы наши фальшивые воспоминания точно соответствовали их легенде прикрытия о разливе токсичных материалов и эвакуации. Именно это они сделали с нами двумя, с Джеймисонами, с Недом и Сэнди Сарвер. Но почему то же самое не сделали с вами? Почему они заложили в вас другие воспоминания, в которых нет ничего про эвакуацию? Иррационально и рискованно. Я что говорю: радикальные различия в наших воспоминаниях фактически доказывают, что вам, или нам с Фей, или всем нам промыли мозги.
— Не знаю, — сказал Доминик. — Это одна из загадок, которые предстоит разгадать.
— В вашей теории есть еще один изъян, — сказал Эрни. — Если мы получили биологическое заражение, они бы не отпустили нас через три дня. Испугались бы заражения, эпидемии.
— Ну хорошо, — сказал Доминик. — Допустим, это был химический агент, а не биологическое оружие. То, от чего организм можно очистить.
— И все равно не складывается, — возразила Фей. — В Шенкфилде разрабатывают смертельно опасное оружие. Отравляющий газ. Нервно-паралитический газ. Чертовски опасные материалы. Если бы нас накрыло такое облако, мы бы умерли на месте, или получили повреждение мозга, или стали калеками.
— Может быть, это агент замедленного действия, — сказал Доминик. — Порождает опухоли, лейкемию и прочее, и все это появляется через три-пять лет со времени заражения.
Эта мысль поразила всех, погрузив в молчание. Они слышали, как под скорбное завывание ветра у окон тикают кухонные часы, и размышляли, не поедает ли их смертельная болезнь.
Наконец Эрни сказал:
— Может быть, мы подверглись заражению и медленно гнием изнутри, но я так не думаю. Ведь в Шенкфилде испытывают образцы оружия. А какая польза от оружия, которое убивает врага через несколько лет?
— Практически никакой, — признал Доминик.
— И как химическое отравление может объяснить то странное происшествие, которое случилось с вами в Рино, в доме Ломака? — спросил Эрни.
— Понятия не имею, — ответил Доминик. — Но теперь мы знаем, что они объявили карантин на всей этой территории под предлогом разлива токсичных материалов — не важно, реальным он был или нет. И версия о промывании мозгов вызывает гораздо больше доверия. Смотрите: прежде я не мог объяснить, как кто-то по своему желанию мог ограничить нашу свободу и заставить нас забыть то, что мы видели. Но карантин дал им необходимое время и позволил не допустить сюда любопытных. Так что… по меньшей мере теперь мы имеем представление о том, с кем столкнулись. С американскими военными, которые действовали с ведома правительства или сами по себе. Так или иначе, они пытались скрыть случившееся здесь, то, что они сделали, хотя не должны были делать. Не знаю, как вам, но мне становится до жути страшно при мысли о том, что нам противостоит столь серьезный и потенциально безжалостный враг.
— Старый морпех вроде меня должен презирать армию, — сказал Эрни. — Но знаете, они все же не дьяволы. Мы не можем вот так сразу сделать вывод о том, что стали жертвами злокозненного заговора правых. Параноики-романисты и Голливуд зарабатывают на таких выдумках миллионы, но в реальном мире зло действует более тонко, более скрытно. Если за тем, что с нами случилось, стоят армия и правительство, это еще не означает, что они действовали беспринципно. Может быть, с их точки зрения, они сделали единственный разумный выбор в тех обстоятельствах.
— Разумный или нет, — ответила Фей, — но мы должны докопаться до истины. Если не сможем, никтофобия Эрни наверняка примет более тяжелую форму. И ваши хождения во сне, Доминик, тоже. И что тогда?
Они все знали, «что тогда».
«Что тогда» означало ствол дробовика во рту — путь к успокоению, который выбрал Зебедия Ломак.
Доминик посмотрел на страницу журнала регистраций, лежавшего перед ним. В четырех строках над своей фамилией он увидел другую запись, которая потрясла его. Доктор Джинджер Вайс. И ее бостонский адрес.
— Джинджер, — сказал он. — Четвертое имя на лунных постерах.
Кроме того, Кэл Шаркл, знакомый дальнобойщик Блоков из Чикаго, человек с зомбированным взглядом на одной из фотографий, зарегистрировался в мотеле перед доктором Вайс. Первыми гостями, записанными в этот день, были мистер и миссис Алан Райкофф с дочерью из Лас-Вегаса. Доминик не сомневался: это та самая молодая семья, что снялась перед входом в девятый номер. Имени Зебедии Ломака в журнале не было, — возможно, ему не повезло заехать в гриль-кафе тем вечером, по пути от Рино к Элко. Еще одно имя, возможно, принадлежало молодому священнику с поляроидного снимка, но если и так, он не указал своего сана.
— Мы должны поговорить с каждым из них! — возбужденно сказал Доминик. — Завтра, как только встанем, начнем обзванивать их и узнаем, что они помнят о тех июльских днях.