Чужая кожа
Часть 49 из 55 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Уехать — куда? — у меня почему-то пересохло в горле.
— В Америку, к моей семье. В Нью-Йорк. У меня есть там квартира. Просторная фешенебельная квартира в хорошем районе. Мы можем там жить.
— У меня есть сын.
— Я помню об этом. Когда ты устроишься, мы заберем его. Или, если захочешь, сразу возьмешь его с собой.
— Он приедет… потом. Когда мы устроимся.
— Так будет даже лучше. Вот увидишь, нам будет очень хорошо. У меня очень много заказчиков по всему миру. И много денег — хватит, чтобы безбедно жить до конца жизни. А если не хватит, заработаю еще.
— А как же твои рестораны?
— Я их продам. Мне давно надоел этот бизнес. Я давно уже мечтал от них избавиться. Все это не по мне. Теперь я хочу заниматься творчеством, только творчеством, работать как можно больше. Особенно, если ты будешь со мной.
Внезапно я почувствовала такой леденящий холод, такой жестокий приступ паники, что мне вдруг показалось: в комнате непроницаемая, сплошная темнота. Работать… Я прекрасно помнила его работы… Но по-настоящему тайну их знала я одна… Работать… От ужаса в моих жилах заледенела кровь. Он же был так увлечен своими мечтами, что происходящего со мной совершенно не видел и не понимал.
— Работать! Только работать! Разве мои работы не прекрасны? Разве они не делают людей лучше, не изменяют человеческую жизнь? Я давно мечтал завалить весь мир своими фотографиями. Теперь у меня появилась такая возможность. Как же я хочу творить!
Он бросился к дверям.
— Ты куда? — голос мой дрожал.
— Тебе нужно отдохнуть, а мне хочется работать. Поеду домой и буду работать в студии. У меня появились новые, просто замечательные идеи! Хочу поскорее воплотить их в жизнь. Буду работать до утра.
Когда он выскочил из палаты, слишком громко хлопнув дверью, мне вдруг показалось, что это не стук захлопнувшейся двери, это с легкостью, элегантно и быстро, одним чувствительным хлопком он разбил мое счастье. Иллюзию счастья, которая разлетелась на осколки.
Неужели кошмар повторяется? Неужели все это будет повторяться снова и снова, изо дня в день? А кожа? Он действительно будет брать ее в морге? А я буду верить в это и шарахаться от дверей его студии, как от страшного суда? И все это — до конца моих дней? Как долго я выдержу эту пытку, как долго смогу верить в то, что под личиной монстра появился совершенно другой человек?
Только на рассвете я забылась тяжелым, мучительным сном без всяких сновидений. А когда я открыла глаза, у кровати моей сидел он. При виде его у меня отлегло от сердца. Он же казался хмурым и невыспавшимся. Совсем не таким, как вчера.
— Ты работал?
— Куда там! — зло махнул рукой, — на работе совсем не удалось сосредоточиться! Вчера, только выехал из больницы, сразу позвонили из одного ресторана, там возникли проблемы, пришлось ехать и решать. Потом поехал в другой. Когда же добрался до дома, то оказалось, что нет ни творческого настроения, ни приемлемых мыслей. Абсолютно никаких мыслей. От этого подвешенного состояния устал, как собака. Плюнул на все и завалился спать.
Он был зол, издерган, казался не выспавшимся, но все в душе моей пело! Я испытывала безумный восторг. Я была счастлива его видеть, но не только поэтому. По его лицу, по его глазам я каким-то образом видела, что он не вернулся к прошлому. А раз так, то он обязательно сможет себя переломать. Я успокоилась. Меня не оставляла надежда, что с ним все будет хорошо, все обязательно будет хорошо.
В новогоднюю ночь он принес два высоких запотевших бокала и искусственную елочку, вставленную в хрустальный шар. Елочка была настоящим произведением искусства. Чуть выше человеческой ладони, она помещалась на прикроватном больничном столике. Стоило только повернуть ее на свету, как искрометные лучи сияющего света от хрустальной подставки скользили по скучной штукатурке больничных стен настоящими солнечными лучами. Это были самые настоящие, самые искренние блики новогоднего солнца, и стоило лишь их увидеть, как мгновенно становилось радостно и легко на душе. Это было волшебство, сказочная иллюзия счастья! Добрая магия Нового года, в которую я не верила уже множество лет. Я могла любоваться на яркие искры этой удивительной елки часами. Это был самый замечательный новогодний подарок, который мне только довелось получить.
Это был самый счастливый Новый год в моей жизни. Вирг Сафин принес разноцветные шарики, целое море детских разноцветных шариков, надул их, а затем развесил по всей палате, превратив унылую больничную палату в некое подобие тропического рая. Я смеялась и хлопала в ладоши. А за запотевшими окнами шел самый настоящий новогодний снег.
Я готовилась к выписке. Все с моим здоровьем было совершенно нормально. Анализы показали самые хорошие результаты. Вернувшись в палату от зловредного врача, который с огромной радостью сообщил, что готов меня выписать, я начала собирать свои вещи. Потом приехал Вирг Сафин и попросил меня задержаться.
— Я хочу встретить этот Новый год здесь, с тобой. Я хочу провести всю новогоднюю ночь с тобой вместе. Хочу смотреть в твои глаза, держать тебя за руку и никуда, абсолютно никуда не уходить.
— В больнице? Новый год в больнице? Это не самая лучшая идея… — как-то растерялась я, — тем более, что я практически здорова. Разве нельзя быть в доме, вдвоем?
— Нет, к сожалению, — он вдруг стал очень грустным, — я хотел бы пообещать тебе все, что угодно, и то, что так можно сделать, но, к сожалению, это не так. Если узнают, что я в доме, меня не оставят в покое. Нам просто не дадут побыть наедине. Завалится толпа каких-то бесконечных людей, большинство из которых случайные люди. Потащат в рестораны, клубы. А отказать им будет нельзя, потому, что все это деньги, деньги, проклятые деньги. Я слишком публичная личность и каждый свой Новый год проводил в толпе. Теперь же я хочу совершенно другого. А этого никто не поймет. В больнице никто не посмеет меня тронуть. Я встречаю Новый год в больнице у своей девушки — это святое. Я точно знаю, что никто из них не припрется сюда. Тем более, что в доме бардак. Я на две недели, в честь новогодних праздников отпустил Веру. Весь заведенный порядок мгновенно рухнул, и дом стал похож на мусорную свалку. Там даже есть нечего — я давно уже не питаюсь дома. Так что я очень прошу тебя, согласись, пожалуйста, задержаться хотя бы на сутки, чтобы мы спокойно встретили Новый год вдвоем.
И я согласилась. Я согласилась бы на все что угодно, особенно, если об этом попросил меня он. Тем более, я не хотела возвращаться в дом. Я все не видела свое в него возвращение. Оно страшило меня, как возвращение на опасное поле битвы, туда, где ты получил смертельную рану.
И я осталась в больнице. В опустевших коридорах тут же разгулялся ветер. Я воспринимала безлюдье как настоящее счастье и очень многое дала, чтобы так, как на новогодние праздники опустела вся больница, опустел и весь мир.
Он принес две холодных бутылки моего любимого шампанского, огромную коробку шоколадных конфет и торт со взбитыми сливками. Еще — минеральную воду и какой-то потрясающе вкусный морс.
— У нас будет сладкий стол. Я хочу, чтобы мы с тобой всегда проводили самые сладкие праздники.
Это был самый счастливый Новый год в моей жизни! Это был единственный Новый год, превратившийся для меня в сказку — в настоящую волшебную сказку родом из детства. Повязок на моих руках больше не было, боли — тоже, и только уродливые бугристые шрамы на запястьях напоминали то, что совсем недавно мне довелось пережить.
Таким, каким был Вирг Сафин в эту новогоднюю ночь, мне никогда не доводилось его видеть. Мы смеялись и шутили, как дети. Обливались шампанским и измазались шоколадом и сливками с головы до ног. Занимались обычным ванильным сексом прямо на полу, на разложенном пуховом одеяле, затем пили шампанское и мазались шоколадом, снова занимались сексом, и как дети ловили друг друга, играя в самые настоящие прятки. Мы зажигали длинные витые свечи красного воска в деревянных подсвечниках (он их тоже принес с собой), и оба отключили свои мобильные телефоны.
Точнее он отключил. Я своим не пользовалась уже давно. Никакого телевизора не было. Полночь мы встретили по моим наручным часам и по диким взрывам петард, раздавшихся в другом мире за окнами.
Мы кричали, хохотали, бросали друг в друга шариками и с грохотом взрывали шампанское, обливая друг другу руки, волосы и лицо. Мы кормили друг друга большими кусками торта и падали на расстеленное одеяло, чтобы в очередной раз погрузиться в друг друга и заниматься ванильным сексом с какой-то звериной яростью, так, словно мы вообще не собираемся отрываться, разъединяться, так, словно он больше никогда уже не выйдет из меня.
Мы чувствовали себя так, словно нам только-только исполнилось 16. Словно мы занимались сексом впервые и впервые открывали друг для друга радость наших тел. Я никогда не видела его таким. Никогда не думала, что он может быть настолько счастливым.
Словно это был первый Новый год в его жизни. Словно это был первый Новый год в моей жизни. Словно это была первая и единственная радость наших жизней, которую мы могли почувствовать, осознать, понять. И это ощущение открытого заново счастья поднимало нас над всем остальным миром.
Я чувствовала себя самым счастливым человеком на земле. И это было чистой правдой — в ту новогоднюю ночь я действительно стала самой счастливой. И осознавать, понимать, ощущать это вселенское счастье был драгоценный дар, за который я благодарна судьбе.
Уже на рассвете, лежа на одеяле, тесно прижавшись друг к другу (мы устали физически, и от безграничного счастья тоже можно устать), он сказал:
— Мара, мы обязательно должны пожениться. И сделать это надо как можно скорей, уже этой зимой.
— Почему этой зимой? К чему такая спешка?
— Я больше ни одного дня не могу обходиться без тебя.
— Я тоже не могу обходиться без тебя, Вирг Сафин. Но это не значит, что нам нужно спешить.
— Нам нужно спешить. Счастье переменчиво. Если оно улетит, его уже не поймаешь. Я не хотел бы потерять тебя.
— Ты не потеряешь.
— Я люблю тебя, Мара. Я очень сильно тебя люблю.
— Я тоже очень сильно люблю тебя, Вирг Сафин.
Этот Новый год был самым счастливым в моей жизни. И как драгоценный камень чистой воды я до конца своих дней буду хранить это воспоминание в своей душе.
Он ушел от меня днем. Мы договорились, что я пробуду в больнице еще сутки — весь день 2 января. Утром 3 января он приедет за мной как можно раньше, займется моей выпиской, и я навсегда покину больницу. Он заберет меня.
— Мара, у меня есть важное предложение. Как ты смотришь на то, чтобы временно пожить в той самой квартире, в которой ты жила, как только приехала ко мне?
— С радостью, — я действительно обрадовалась, и не могла это скрывать, — а почему так?
— Видишь ли, я не хочу, чтобы ты возвращалась в свою комнату в доме. Ну, где все произошло. Поэтому я решил сделать ремонт, перестроить несколько комнат на втором этаже и сделать нам с тобой общую, свою собственную спальню, где мы будем жить вместе. Таким образом ты вернешься и в тот же самый, и в совершенно другой дом.
— Очень хорошо. Я не возражаю. А сколько продлится ремонт?
— Максимум — месяца три. Если ты не возражаешь, я тогда перевезу в квартиру все твои вещи. И 3 января отвезу тебя туда.
— А ты будешь приезжать? Или я снова буду сидеть одна в этой квартире?
— Мара, да ты что! Я буду жить в этой квартире вместе с тобой. Я все время буду приезжать. Мы будем жить вместе, по-настоящему. И ты увидишь, как все будет здорово!
— Спасибо тебе! — я обняла его за шею обеими руками, крепко-крепко, изо всех сил прижала к себе, — спасибо тебе, мой любимый. Спасибо за то, что позволяешь мне прийти в себя и пока не возвращаться в дом.
— Я эгоист, Мара. Я делаю это для себя тоже. Я хочу, чтобы ты всегда была здоровой и счастливой рядом со мной.
Перед тем как уйти, он помог мне убрать в палате и привести ее в прежний вид. Но я знала, что эта палата в моих глазах больше никогда не будет прежней. Я буду помнить ее такой.
День 2 января пролетел как один миг. Я ждала Сильвию, но она не пришла. То, что она не пришла, я расценила как перемену к лучшему.
Третьего января я проснулась около 6 утра, и ждала его с самого утра, как только вышла из душа. Что-то подсказывало, что он не приедет так рано. Но я ждала.
9 утра 3 января. 11 утра. Полдень. Он не приехал даже тогда, когда больничные часы пробили 2 часа дня. После 14:00 я ему позвонила. Но телефон был отключен. «Абонент вне зоны действия сети. Пожалуйста, отправьте смс-сообщение». Он даже не включил голосовую почту.
В 16:00 я отправилась на поиски лечащего врача. Меня начал беспокоить вопрос оплаты. А если он заплатил за больницу только до 3 января? Что будет утром 4-го? Меня вышвырнут на улицу? И куда я отправлюсь, если дом развален ремонтом, вещи мои неизвестно где находятся, а ключей от той квартиры у меня нет? Лечащий врач посмеялся мне в лицо.
— Я же говорил, что вам нужно в психиатрию! Так не интересоваться собственными делами! Ваша палата оплачена по 10 января включительно, а выписка ваша назначена на 9 утра 11 января. Ваш друг распорядился так вас здесь задержать и все оплатил. Наверное, хочет погулять свободно. Надоели вы ему, похоже, со своими дурацкими выходками. Если хотите посмотреть квитанцию — пожалуйста. Он, кстати, палату оплатил утром 30 декабря.
Я вернулась в палату как побитая собака, не зная, что и думать. Телефон его был по-прежнему отключен. Исчезла и Сильвия. Я сидела одна в этой не нужной больнице, как замурованная заживо в чудовищном языческом мавзолее, не имея никакого понятия, что делать, что думать, как поступить.
Всю ночь я ворочалась на кровати без сна, как на раскаленной решетке, и окончательно расплакалась под утро. Было невыносимо больно от происходящего, особенно когда перед моими глазами все еще стоял Новый год.
Глава 24
Я потеряла сон к концу вторых суток и стала бесповоротно сходить с ума. Все было плохо. Лгать самой себе не имело никакого смысла. Его отсутствие могло означать только одно: он вновь принялся за старое. Разум с ужасающей четкостью твердил это.
Он отсутствовал ровно пять суток. Все эти дни его телефон был отключен. Я подозревала, что у него было еще несколько номеров, которые я не знала.
Отсутствовала и Сильвия. Но ее отсутствие не очень беспокоило. Появление Сильвии я теперь воспринимала как беду.
К концу пятых суток я впала в истерику: рыдала, захлебываясь собственными слезами, кричала, вопила, разбросала по палате постель и вещи. Багровое марево безумия охватило мой разум. Контролировать себя я уже не могла. На мои вопли прибежали две медсестры, сделали укол снотворного и уложили в постель. После этого я отрубилась, погруженная уже в привычную для меня темноту.
Когда я пришла в себя и открыла глаза, возле моей кровати на табуретках сидели Узколицый и Меченый и смотрели на меня. Два СБУшника показались мне явлением из кошмара.
Зажмурившись, я попыталась прогнать кошмар, но это помогло мало. Они не были плодом моего воображения, а были самой настоящей реальностью, и от этой реальности некуда было бежать.
Я замотала головой и снова зажмурилась. Когда я опять посмотрела на них, Меченый ехидно улыбнулся:
— В Америку, к моей семье. В Нью-Йорк. У меня есть там квартира. Просторная фешенебельная квартира в хорошем районе. Мы можем там жить.
— У меня есть сын.
— Я помню об этом. Когда ты устроишься, мы заберем его. Или, если захочешь, сразу возьмешь его с собой.
— Он приедет… потом. Когда мы устроимся.
— Так будет даже лучше. Вот увидишь, нам будет очень хорошо. У меня очень много заказчиков по всему миру. И много денег — хватит, чтобы безбедно жить до конца жизни. А если не хватит, заработаю еще.
— А как же твои рестораны?
— Я их продам. Мне давно надоел этот бизнес. Я давно уже мечтал от них избавиться. Все это не по мне. Теперь я хочу заниматься творчеством, только творчеством, работать как можно больше. Особенно, если ты будешь со мной.
Внезапно я почувствовала такой леденящий холод, такой жестокий приступ паники, что мне вдруг показалось: в комнате непроницаемая, сплошная темнота. Работать… Я прекрасно помнила его работы… Но по-настоящему тайну их знала я одна… Работать… От ужаса в моих жилах заледенела кровь. Он же был так увлечен своими мечтами, что происходящего со мной совершенно не видел и не понимал.
— Работать! Только работать! Разве мои работы не прекрасны? Разве они не делают людей лучше, не изменяют человеческую жизнь? Я давно мечтал завалить весь мир своими фотографиями. Теперь у меня появилась такая возможность. Как же я хочу творить!
Он бросился к дверям.
— Ты куда? — голос мой дрожал.
— Тебе нужно отдохнуть, а мне хочется работать. Поеду домой и буду работать в студии. У меня появились новые, просто замечательные идеи! Хочу поскорее воплотить их в жизнь. Буду работать до утра.
Когда он выскочил из палаты, слишком громко хлопнув дверью, мне вдруг показалось, что это не стук захлопнувшейся двери, это с легкостью, элегантно и быстро, одним чувствительным хлопком он разбил мое счастье. Иллюзию счастья, которая разлетелась на осколки.
Неужели кошмар повторяется? Неужели все это будет повторяться снова и снова, изо дня в день? А кожа? Он действительно будет брать ее в морге? А я буду верить в это и шарахаться от дверей его студии, как от страшного суда? И все это — до конца моих дней? Как долго я выдержу эту пытку, как долго смогу верить в то, что под личиной монстра появился совершенно другой человек?
Только на рассвете я забылась тяжелым, мучительным сном без всяких сновидений. А когда я открыла глаза, у кровати моей сидел он. При виде его у меня отлегло от сердца. Он же казался хмурым и невыспавшимся. Совсем не таким, как вчера.
— Ты работал?
— Куда там! — зло махнул рукой, — на работе совсем не удалось сосредоточиться! Вчера, только выехал из больницы, сразу позвонили из одного ресторана, там возникли проблемы, пришлось ехать и решать. Потом поехал в другой. Когда же добрался до дома, то оказалось, что нет ни творческого настроения, ни приемлемых мыслей. Абсолютно никаких мыслей. От этого подвешенного состояния устал, как собака. Плюнул на все и завалился спать.
Он был зол, издерган, казался не выспавшимся, но все в душе моей пело! Я испытывала безумный восторг. Я была счастлива его видеть, но не только поэтому. По его лицу, по его глазам я каким-то образом видела, что он не вернулся к прошлому. А раз так, то он обязательно сможет себя переломать. Я успокоилась. Меня не оставляла надежда, что с ним все будет хорошо, все обязательно будет хорошо.
В новогоднюю ночь он принес два высоких запотевших бокала и искусственную елочку, вставленную в хрустальный шар. Елочка была настоящим произведением искусства. Чуть выше человеческой ладони, она помещалась на прикроватном больничном столике. Стоило только повернуть ее на свету, как искрометные лучи сияющего света от хрустальной подставки скользили по скучной штукатурке больничных стен настоящими солнечными лучами. Это были самые настоящие, самые искренние блики новогоднего солнца, и стоило лишь их увидеть, как мгновенно становилось радостно и легко на душе. Это было волшебство, сказочная иллюзия счастья! Добрая магия Нового года, в которую я не верила уже множество лет. Я могла любоваться на яркие искры этой удивительной елки часами. Это был самый замечательный новогодний подарок, который мне только довелось получить.
Это был самый счастливый Новый год в моей жизни. Вирг Сафин принес разноцветные шарики, целое море детских разноцветных шариков, надул их, а затем развесил по всей палате, превратив унылую больничную палату в некое подобие тропического рая. Я смеялась и хлопала в ладоши. А за запотевшими окнами шел самый настоящий новогодний снег.
Я готовилась к выписке. Все с моим здоровьем было совершенно нормально. Анализы показали самые хорошие результаты. Вернувшись в палату от зловредного врача, который с огромной радостью сообщил, что готов меня выписать, я начала собирать свои вещи. Потом приехал Вирг Сафин и попросил меня задержаться.
— Я хочу встретить этот Новый год здесь, с тобой. Я хочу провести всю новогоднюю ночь с тобой вместе. Хочу смотреть в твои глаза, держать тебя за руку и никуда, абсолютно никуда не уходить.
— В больнице? Новый год в больнице? Это не самая лучшая идея… — как-то растерялась я, — тем более, что я практически здорова. Разве нельзя быть в доме, вдвоем?
— Нет, к сожалению, — он вдруг стал очень грустным, — я хотел бы пообещать тебе все, что угодно, и то, что так можно сделать, но, к сожалению, это не так. Если узнают, что я в доме, меня не оставят в покое. Нам просто не дадут побыть наедине. Завалится толпа каких-то бесконечных людей, большинство из которых случайные люди. Потащат в рестораны, клубы. А отказать им будет нельзя, потому, что все это деньги, деньги, проклятые деньги. Я слишком публичная личность и каждый свой Новый год проводил в толпе. Теперь же я хочу совершенно другого. А этого никто не поймет. В больнице никто не посмеет меня тронуть. Я встречаю Новый год в больнице у своей девушки — это святое. Я точно знаю, что никто из них не припрется сюда. Тем более, что в доме бардак. Я на две недели, в честь новогодних праздников отпустил Веру. Весь заведенный порядок мгновенно рухнул, и дом стал похож на мусорную свалку. Там даже есть нечего — я давно уже не питаюсь дома. Так что я очень прошу тебя, согласись, пожалуйста, задержаться хотя бы на сутки, чтобы мы спокойно встретили Новый год вдвоем.
И я согласилась. Я согласилась бы на все что угодно, особенно, если об этом попросил меня он. Тем более, я не хотела возвращаться в дом. Я все не видела свое в него возвращение. Оно страшило меня, как возвращение на опасное поле битвы, туда, где ты получил смертельную рану.
И я осталась в больнице. В опустевших коридорах тут же разгулялся ветер. Я воспринимала безлюдье как настоящее счастье и очень многое дала, чтобы так, как на новогодние праздники опустела вся больница, опустел и весь мир.
Он принес две холодных бутылки моего любимого шампанского, огромную коробку шоколадных конфет и торт со взбитыми сливками. Еще — минеральную воду и какой-то потрясающе вкусный морс.
— У нас будет сладкий стол. Я хочу, чтобы мы с тобой всегда проводили самые сладкие праздники.
Это был самый счастливый Новый год в моей жизни! Это был единственный Новый год, превратившийся для меня в сказку — в настоящую волшебную сказку родом из детства. Повязок на моих руках больше не было, боли — тоже, и только уродливые бугристые шрамы на запястьях напоминали то, что совсем недавно мне довелось пережить.
Таким, каким был Вирг Сафин в эту новогоднюю ночь, мне никогда не доводилось его видеть. Мы смеялись и шутили, как дети. Обливались шампанским и измазались шоколадом и сливками с головы до ног. Занимались обычным ванильным сексом прямо на полу, на разложенном пуховом одеяле, затем пили шампанское и мазались шоколадом, снова занимались сексом, и как дети ловили друг друга, играя в самые настоящие прятки. Мы зажигали длинные витые свечи красного воска в деревянных подсвечниках (он их тоже принес с собой), и оба отключили свои мобильные телефоны.
Точнее он отключил. Я своим не пользовалась уже давно. Никакого телевизора не было. Полночь мы встретили по моим наручным часам и по диким взрывам петард, раздавшихся в другом мире за окнами.
Мы кричали, хохотали, бросали друг в друга шариками и с грохотом взрывали шампанское, обливая друг другу руки, волосы и лицо. Мы кормили друг друга большими кусками торта и падали на расстеленное одеяло, чтобы в очередной раз погрузиться в друг друга и заниматься ванильным сексом с какой-то звериной яростью, так, словно мы вообще не собираемся отрываться, разъединяться, так, словно он больше никогда уже не выйдет из меня.
Мы чувствовали себя так, словно нам только-только исполнилось 16. Словно мы занимались сексом впервые и впервые открывали друг для друга радость наших тел. Я никогда не видела его таким. Никогда не думала, что он может быть настолько счастливым.
Словно это был первый Новый год в его жизни. Словно это был первый Новый год в моей жизни. Словно это была первая и единственная радость наших жизней, которую мы могли почувствовать, осознать, понять. И это ощущение открытого заново счастья поднимало нас над всем остальным миром.
Я чувствовала себя самым счастливым человеком на земле. И это было чистой правдой — в ту новогоднюю ночь я действительно стала самой счастливой. И осознавать, понимать, ощущать это вселенское счастье был драгоценный дар, за который я благодарна судьбе.
Уже на рассвете, лежа на одеяле, тесно прижавшись друг к другу (мы устали физически, и от безграничного счастья тоже можно устать), он сказал:
— Мара, мы обязательно должны пожениться. И сделать это надо как можно скорей, уже этой зимой.
— Почему этой зимой? К чему такая спешка?
— Я больше ни одного дня не могу обходиться без тебя.
— Я тоже не могу обходиться без тебя, Вирг Сафин. Но это не значит, что нам нужно спешить.
— Нам нужно спешить. Счастье переменчиво. Если оно улетит, его уже не поймаешь. Я не хотел бы потерять тебя.
— Ты не потеряешь.
— Я люблю тебя, Мара. Я очень сильно тебя люблю.
— Я тоже очень сильно люблю тебя, Вирг Сафин.
Этот Новый год был самым счастливым в моей жизни. И как драгоценный камень чистой воды я до конца своих дней буду хранить это воспоминание в своей душе.
Он ушел от меня днем. Мы договорились, что я пробуду в больнице еще сутки — весь день 2 января. Утром 3 января он приедет за мной как можно раньше, займется моей выпиской, и я навсегда покину больницу. Он заберет меня.
— Мара, у меня есть важное предложение. Как ты смотришь на то, чтобы временно пожить в той самой квартире, в которой ты жила, как только приехала ко мне?
— С радостью, — я действительно обрадовалась, и не могла это скрывать, — а почему так?
— Видишь ли, я не хочу, чтобы ты возвращалась в свою комнату в доме. Ну, где все произошло. Поэтому я решил сделать ремонт, перестроить несколько комнат на втором этаже и сделать нам с тобой общую, свою собственную спальню, где мы будем жить вместе. Таким образом ты вернешься и в тот же самый, и в совершенно другой дом.
— Очень хорошо. Я не возражаю. А сколько продлится ремонт?
— Максимум — месяца три. Если ты не возражаешь, я тогда перевезу в квартиру все твои вещи. И 3 января отвезу тебя туда.
— А ты будешь приезжать? Или я снова буду сидеть одна в этой квартире?
— Мара, да ты что! Я буду жить в этой квартире вместе с тобой. Я все время буду приезжать. Мы будем жить вместе, по-настоящему. И ты увидишь, как все будет здорово!
— Спасибо тебе! — я обняла его за шею обеими руками, крепко-крепко, изо всех сил прижала к себе, — спасибо тебе, мой любимый. Спасибо за то, что позволяешь мне прийти в себя и пока не возвращаться в дом.
— Я эгоист, Мара. Я делаю это для себя тоже. Я хочу, чтобы ты всегда была здоровой и счастливой рядом со мной.
Перед тем как уйти, он помог мне убрать в палате и привести ее в прежний вид. Но я знала, что эта палата в моих глазах больше никогда не будет прежней. Я буду помнить ее такой.
День 2 января пролетел как один миг. Я ждала Сильвию, но она не пришла. То, что она не пришла, я расценила как перемену к лучшему.
Третьего января я проснулась около 6 утра, и ждала его с самого утра, как только вышла из душа. Что-то подсказывало, что он не приедет так рано. Но я ждала.
9 утра 3 января. 11 утра. Полдень. Он не приехал даже тогда, когда больничные часы пробили 2 часа дня. После 14:00 я ему позвонила. Но телефон был отключен. «Абонент вне зоны действия сети. Пожалуйста, отправьте смс-сообщение». Он даже не включил голосовую почту.
В 16:00 я отправилась на поиски лечащего врача. Меня начал беспокоить вопрос оплаты. А если он заплатил за больницу только до 3 января? Что будет утром 4-го? Меня вышвырнут на улицу? И куда я отправлюсь, если дом развален ремонтом, вещи мои неизвестно где находятся, а ключей от той квартиры у меня нет? Лечащий врач посмеялся мне в лицо.
— Я же говорил, что вам нужно в психиатрию! Так не интересоваться собственными делами! Ваша палата оплачена по 10 января включительно, а выписка ваша назначена на 9 утра 11 января. Ваш друг распорядился так вас здесь задержать и все оплатил. Наверное, хочет погулять свободно. Надоели вы ему, похоже, со своими дурацкими выходками. Если хотите посмотреть квитанцию — пожалуйста. Он, кстати, палату оплатил утром 30 декабря.
Я вернулась в палату как побитая собака, не зная, что и думать. Телефон его был по-прежнему отключен. Исчезла и Сильвия. Я сидела одна в этой не нужной больнице, как замурованная заживо в чудовищном языческом мавзолее, не имея никакого понятия, что делать, что думать, как поступить.
Всю ночь я ворочалась на кровати без сна, как на раскаленной решетке, и окончательно расплакалась под утро. Было невыносимо больно от происходящего, особенно когда перед моими глазами все еще стоял Новый год.
Глава 24
Я потеряла сон к концу вторых суток и стала бесповоротно сходить с ума. Все было плохо. Лгать самой себе не имело никакого смысла. Его отсутствие могло означать только одно: он вновь принялся за старое. Разум с ужасающей четкостью твердил это.
Он отсутствовал ровно пять суток. Все эти дни его телефон был отключен. Я подозревала, что у него было еще несколько номеров, которые я не знала.
Отсутствовала и Сильвия. Но ее отсутствие не очень беспокоило. Появление Сильвии я теперь воспринимала как беду.
К концу пятых суток я впала в истерику: рыдала, захлебываясь собственными слезами, кричала, вопила, разбросала по палате постель и вещи. Багровое марево безумия охватило мой разум. Контролировать себя я уже не могла. На мои вопли прибежали две медсестры, сделали укол снотворного и уложили в постель. После этого я отрубилась, погруженная уже в привычную для меня темноту.
Когда я пришла в себя и открыла глаза, возле моей кровати на табуретках сидели Узколицый и Меченый и смотрели на меня. Два СБУшника показались мне явлением из кошмара.
Зажмурившись, я попыталась прогнать кошмар, но это помогло мало. Они не были плодом моего воображения, а были самой настоящей реальностью, и от этой реальности некуда было бежать.
Я замотала головой и снова зажмурилась. Когда я опять посмотрела на них, Меченый ехидно улыбнулся: