Чужая кожа

Мое тело уже стало остывать. Я была без сознания, совсем близко к смерти. Издав дикий вопль, он выхватил меня из воды и так понес вниз на руках, прижимая к груди. Кровь из вен все еще текла. Он спускался вниз и страшно кричал, звал Веру.

Наконец Вера прибежала на его крики. Она чуть не упала в обморок, увидев эту жуткую картину: мое залитое кровью, обнаженное тело на руках у Вирга Сафина, тело, уже не поддающее признаков жизни, а он все прижимает и прижимает меня к груди, словно пытается вдохнуть в меня жизнь.

Вера отреагировала быстро. Перерезав пополам пояс от халата Сафина, она стянула мне руки, наложив своеобразный жгут, останавливающий кровь. После этого вызвала «скорую помощь».

«Скорая» приехала через десять минут. По велению Сафина, швыряющего деньгами, меня отвезли в одну из частных больниц. Кое-как одевшись, натянув на себя футболку и джинсы, он поехал в больницу в такой летней одежде, не чувствуя холода в морозном конце декабря. Состояние мое было очень тяжелым.

В больнице Сафину заявили, что, скорее всего, меня уже не спасти. Я потеряла слишком много крови и впала в состояние, близкое к коме. Почти предсмертная агония. Мое сердце могло остановиться в любой момент.

Двое суток без сна, без еды Сафин сидел на полу в моей палате в реанимации, и прогнать его оттуда не решался никто из врачей. Он говорил, что в те страшные часы он понял одну важную истину: если я умру, он тоже умрет, потому, что больше ему незачем было жить. Он озолотил врачей, пытающихся вытащить меня с того света, и заплатил целое состояние за то, чтобы меня не регистрировали как самоубийцу. В истории болезни написали «бытовая травма». Он был готов раздать все свои деньги, чтобы в мое тело вернулась жизнь.

Боясь нашествия журналистов, слетевшихся на то, что произошло со звездой, адвокат Сафина сам выставил вокруг больницы двойное кольцо охраны. Сам Сафин не мог о таком и думать, поэтому о частной охранной фирме позаботился его адвокат.

Когда же пульс и давление нормализировались, а тоны сердца стали звучать не так глухо, и было ясно, что ко мне возвращается жизнь, Сафин решился поехать на три часа домой, чтобы принять душ, час поспать, одеться по-зимнему и вернуться. Шли к концу вторые сутки. Адвокат повез его домой.

Но спать Сафин не стал. Он быстро принял душ, съел что-то, приготовленное Верой (не разбирая, что) и сразу вернулся в больницу. Он не желал терять время на сон. Все это он рассказал, сидя на полу возле моей кровати, там же, где и провел почти двое суток.

Сказать, что меня потряс его рассказ, означало ничего не сказать. Я не ожидала от него такой преданности, мне казалось, он воспользуется случаем, чтобы убрать меня со своего пути. Но так не произошло. Из последних сил он цеплялся за мою жизнь вместо того, чтобы обречь меня на смерть. И я выжила. Выжил и он.





Глава 23




Ночи напролет я лежала, обдумывая жестокий план Сильвии. Все в душе моей сопротивлялось этому плану, несмотря на то, что я отчетливо понимала разумом — Сильвия права, и другого выхода нет.

Сафин приходил каждый день. Садился на пол возле моей кровати, клал голову на край больничного одеяла, словно оплетая мое израненное тело своей душой. И я расцветала. Только от одного его появления я заново возрождалась к жизни. И только тогда, когда я пила его лицо своими глазами, жестокий план Сильвии не висел над моей головой дамокловым мечом.

Он был жесток, этот план Сильвии. Я сразу разглядела присутствующую в нем жестокость. А потом напрямик сказала об этом ей. Так произошло во вторую нашу тайную встречу. Я ожидала, что Сильвия встретит в штыки резкую отповедь моих неожиданных слов. Но она даже не поморщилась — наоборот, только согласно кивнула.

— Да, план жесток, — сказала Сильвия, — но другого выхода у нас нет.

Я возмутилась — как нет? Надо соображать, надо думать, контролировать, проверять. Но Сильвия была непреклонна.

— Ты сама убедишься, что это единственный выход. Это будет скоро. Ты сама поймешь.

— А если он сам изменится? Если он станет другим?

— Он не изменится. Люди не меняются. Вообще никогда. Его же никто не сможет изменить. Никто и ничто. Я знаю, о чем говорю. Изменения в нем — иллюзия. И эта твоя иллюзия намного жестче и злее моего плана. Она будет стоить тебе жизни.

Сильвия исчезла так же внезапно, как появилась, оставляя меня наедине с моими собственными страхами. Лежа в кровати без сна, я в мельчайших деталях обдумывала ее план.

К тому времени я уже начала ходить, избегая выходить в коридор — почему-то мне было страшно. Но я устойчиво ходила по палате, опираясь на руку Вирга Сафина. Он всегда появлялся тогда, когда я хотела ходить.

В сутки он появлялся у меня несколько раз. Он побледнел и осунулся. Я догадывалась, что он проводит много часов за рулем, чтобы среди всех своих дел успевать в больницу ко мне. Его бледность ранила мое сердце и одновременно являлась целительным бальзамом, приносящим спокойствие в мое сердце. Его сердце билось в унисон с моим. Он был целительной силой, удерживающей меня на земле.

Постепенно у него вошло в привычку рассказывать мне о своих делах, хотя я не спрашивала об этом. Он рассказывал мне о своих ресторанах, о будущих выставках, о своих заказчиках и даже моделях, которых снимал.

Так прошло пять дней. Потом в палате появилась Сильвия. Я сразу увидела, что выглядит она не так, как обычно.

— У нас проблемы, — Сильвия печально покачала головой. — Точнее у тебя. Я долго думала, надо ли говорить. Потом решила сказать.

Сильвия положила мне на колени газету, раскрытую на определенной странице. Я не поверила своим глазам!

Это была «желтая газета», печатающая всевозможные грязные сплетни из мира шоу-бизнеса. Очень любимое в народе издание. Самые грязные, извращенные и пошлые подробности смаковались в ней в первую очередь. Мне в глаза бросился заголовок статьи, набранный необычайно ярко: «Культовый фотограф довел до самоубийства свою любовницу». И подзаголовок статьи, набранный так же броско: «последняя пассия знаменитого Вирга Сафина пыталась покончить с собой, не сумев вынести изуверские садо-мазо ритуалы, практикуемые звездным фотографом со всеми своими любовницами. Шокирующие подробности интимной жизни Вирга Сафина читайте в расследовании нашего специального корреспондента Максима Фомичева». Я не верила своим глазам.

Статья была щедро разукрашена фотографиями: несколько моих портретов крупным планом, мои снимки с дня рождения Сафина (которые Макс клятвенно пообещал мне никогда не публиковать), несколько портретов шикарных девиц — бывших любовниц Сафина, которые давали интервью Максу по поводу его «расследования». А также — много цветных, ярких, красивых фотография Сафина лично. Сафин, который садится в джип. Сафин в своем ресторане. Сафин на выставке. Сафин на презентации. Сафин на модном показе. Сафин в Нью-Йорке. Сафин с голливудской звездой — известным актером, с политиками, Сафин, Сафин, Сафин…

Текст в статье был соответствующий. Речь шла о том, что из маленького провинциального городка Сафин привез себе девицу на роль секс-игрушки. Девица соблазнилась деньгами, которые Сафин пообещал платить за услуги, и, так как была безработной, согласилась на участие во всех сексуальных экспериментах. Девица — это я. Сафин запер девицу в своем доме, посадил за решетку и принялся выделывать самые шокирующие садистские эксперименты, держа ее на положении узницы тюремной камеры да еще впроголодь.

Не выдержав постоянных унижений, избиений, лишенная возможности бежать из ада сексуальных фантазий Вирга Сафина, девица пыталась повеситься на пояске от халата. Услышав шум в подвале, когда обходил территорию, охранник Сафина выбил дверь в комнату, напоминающую тюремную камеру, обнаружил девицу, висящую на трубе отопления. Несчастная была еще жива.

«Скорая помощь» доставила девицу в одну из больниц, где Сафин полностью отказался оплачивать ее лечение и бросил на произвол судьбы. Врачи констатировали многократные следы жестоких избиений, порезов и ожогов на ее теле. Состояние очень тяжелое, девица находится в реанимации и не может пока дать комментарии изданию.

Дальше, разумеется, шли комментарии тех, кто мог их дать, то есть любовниц. Бывших. Все они (целых три!) говорили о том, что Сафин не может заниматься сексом обычным способом. Все любовницы в свое время не выдержали сексуальных игрищ Сафина и бросили его.

«Сафин ударил меня и сломал мне нос. Я бежала из его дома в одном нижнем белье, а был февраль месяц, мороз. Я чудом осталась в живых! Теперь меня всю трясет при одном взгляде на фотографию Вирга Сафина», — говорила первая.

«Сафин пытался подписать меня на ту роль, которая в итоге досталась этой бедной деревенской женщине, — откровенничала вторая, — он признавался, что у него есть давняя сексуальная фантазия: держать женщину в подвале на цепи, без одежды, без дневного света и пищи, вместо воды заставляя пить исключительно алкоголь, насилуя и избивая. Услышала я это после жестокого секса, в котором Сафин буквально меня изнасиловал. Он пытался соблазнить меня деньгами, но я в ужасе его бросила. Я не знаю, что заставило эту бедную женщину согласиться на такое — скорее всего, деньги. Я слышала, что она одна воспитывает ребенка, без мужа. Но знаю, что за деньги она пережила ад».


«Сафин пытался уговорить меня на групповой секс, который практикует долгое время, — аккомпанировала им третья, — когда я жила в его доме, он заставлял меня спать вместо кровати в настоящем деревянном гробу. Говорил, что его возбуждает, когда я кажусь мертвой. В подвале дома у него оборудована специальная комната для сексуальных игрищ — он называет ее Алой Комнатой. Там он втыкал иголки в мое тело, наслаждаясь моей болью и видом крови. В эту комнату он каждые выходные приглашает друзей — мужчин, и насилует девушек при всех. Я сбежала, когда он попытался изнасиловать меня на глазах десяти человек».

Было ясно: ни одна из этих девиц не только никогда не была в доме Вирга Сафина, но и не знает никаких подробностей о его интимной жизни и сексуальных предпочтениях. Читать это было смешно. Это был смех сквозь слезы. И еще это была грязь. Грязь, которую написал человек, считавшийся моим другом. Максим Фомичев. Макс. Я просто поверить не могла в такое предательство! Но доказательства были весьма наглядны. Как говорится, на лицо.

Меня предавали много и часто, но я никогда так и не привыкла к предательствам. Я не знаю, можно ли к этому привыкнуть. Глядя на подпись под статьей — подпись Макса, я поняла, что привыкнуть нельзя.

Откровения «бывших любовниц» было еще не страшно. Намного страшнее были показания «бывшей горничной» по имени Наталья, фотографии которой в газете не было. Рассказ ее был впечатляющим.

«Я работала в доме Сафина около семи лет. Устроилась на работу через агентство прислуги. У меня были очень хорошие рекомендации, поэтому направили в этот дом. Поначалу я очень волновалась, так как мне было 25 лет, и я была наслышана о репутации хозяина этого дома. Боялась, что он будет ко мне приставать. Но, как выяснилось, все мои опасения были напрасны. Прислуга для Вирга Сафина — это не люди. Он настолько высокомерен, с такой брезгливостью относится к обслуживающему персоналу, что вообще не видел во мне женщину.

Позже я поняла причину этого. Надо сказать, что работа в этом доме оказалась очень тяжелой. Сафин экономил на прислуге, несмотря на свое состояние, и все работы по дому выполняла только я одна. Несмотря на то, что я устраивалась на работу горничной, мне пришлось выполнять обязанности и экономки, и уборщицы, и кухарки. Я одна вымывала и вычищала его трехэтажный особняк сверху донизу, и каждые выходные готовила еду на целую армию его друзей, которых он привозил с собой из города. В доме постоянно была толпа народа, в подвале устраивались какие-то тайные собрания.

Вначале я не понимала, что там происходит. Только время от времени до меня доносились женские крики. Но их быстро заглушали.

Позже я стала понимать происходящее, и очень много узнала о том, что происходит в подвале. Особенно после того, как мне пришлось убирать там кровь. В поле зрения Сафина были исключительно молодые девушки, лет 17–18, не старше. За те годы, что я там работала, у него не было любовницы старше 18 лет. Я не знаю, где он их брал. Возможно, нанимал проституток, но в подвале происходили жутко кровавые сексуальные оргии с постоянными избиениями девушек и групповыми изнасилованиями. Именно ради этих оргий к нему и приезжали друзья. Однажды я подсмотрела в щелочку… Это было отвратительно!

Я не ушла из этого жуткого дома потому, что он очень хорошо мне платил, а мне были нужны деньги. Когда в доме появилась эта несчастная женщина, я сразу заподозрила неладное. Во-первых, она была намного старше всех его постельных подруг, а, значит, совсем не в его вкусе. Во-вторых, он сразу же запер ее в подвале, в клетке, напоминающей тюремную камеру, с решеткой, и не выпускал из дома. Так же он морил ее голодом. Сколько раз я протягивала ей сквозь решетку куски хлеба, пробираясь в его отсутствие тайком!

Помню, как жадно хватала она их своими окровавленными пальцами. Он постоянно избивал ее, как и всех остальных, а по выходным ее насиловала толпа его приятелей, для которых она была чем-то вроде тренажера в зверских сексуальных оргиях. Он держал ее в самом настоящем сексуальном рабстве, подвергая и моральным, и физическим лишениям.

Почему я не обратилась в полицию? Я боялась, что меня убьют. Однажды он сказал мне об этом открыто. И, кроме того, я не хотела потерять свои деньги, главную причину, по которой находилась в этом ужасном доме. Все, что я могла, только подкармливать ее, чтобы она не умерла с голоду, да закрывать уши, когда ее избивали.

Покончить с собой было для нее единственным способом спастись из этого ада. Когда охранник нашел ее повешенной на перекладине решетки в своей тюремной камере этого пыточного подвала, я быстро собрала свои вещи и сбежала из этого дома еще до приезда „скорой“. Сейчас я скрываюсь от Сафина, именно поэтому не хочу, чтобы видели мое лицо. Официально мой контракт еще не расторгнут, и я числюсь домашней прислугой Вирга Сафина. Я не вернусь в этот дом больше никогда».

Дальше журналист добавлял текст от себя — о том, что несчастная женщина все-таки собирается писать заявление в полицию, а также о том, что готова официальными показаниями подтвердить свой рассказ.

Заканчивалась статья перечислением всех заслуг и наград Вирга Сафина, и словами о том, что никто даже не предполагал, что за личиной знаменитого человека, медийного лица скрывается звериный оскал настоящего монстра.

Я прочитала весь текст очень внимательно, от начала до конца, до самой точки, заканчивающей последний абзац, и так же тщательно рассмотрела все фотографии. Затем протянула газету Сильвии, которая с интересом разглядывала меня.

— У тебя непроницаемое лицо, — Сильвия спрятала газету в сумку.

— Что ж, написано интересно. Ты оставишь мне эту газету?

— Покажешь ему?

— Скажу, что в палату кто-то подбросил. Он ведь уже знает?

— Он знает.

— В этой чуши нет ни строчки правды. Все эти девицы… Они ничего не знают о нем! А горничной Натальи никогда не было в его доме, не так ли?

— Никогда не было. Вера работает у него уже 12 лет. И никто не работал до Веры. Это чистая подстава, фейк.

Сафин был весел, бодр и свеж. Его чисто вымытые, блестящие волосы были в беспорядке рассыпаны по плечам. И, как всегда, при взгляде на его лицо у меня болезненно, мучительно заныло сердце. Этим днем он был так бесконечно красив, что по сравнению с его красотой все казалось неважным, все исчезало без следа в этом мире. Был только он — мое огромное небо, поглотившее без следов и остатков всю существующую вселенную. Только он. И больше ничего.

Он вошел, как всегда, быстро, стремительно. Наклонился ко мне.

— Привет, любовь моя! Как ты сегод…

Тут он замолчал, резко запнулся на полуслове, уставившись на газету, лежавшую на моем одеяле. Глаза его расширились.

— Где ты это взяла?

— Сегодня я стала знаменитой, — я попыталась улыбнуться, но улыбки не получилось.

— Кто посмел тебе это дать? Кто тебе это принес? — глаза его сверкнули, руки задрожали, голос повысился. Было видно, как больно задела его эта статья. Его боль мгновенно кольнула мое сердце. Мы были связаны с ним так тесно, что если что-то болело у него — болела и я.

— Значит, ты видел, — сказала я — просто для того, чтобы что-то сказать.

— Разумеется, видел, — голос его стал тише, — мои адвокаты уже связываются с редакцией этой паршивой газетенки. Разумеется, я буду подавать в суд. Но ты не ответила на мой вопрос. Кто тебе это принес, где ты это взяла?

— Никто не принес. А взяла в холле, когда прогуливалась по коридору. Пошла чуть дальше. Газеты и журналы были навалены на журнальном столике в холле с кожаными диванами. Мое внимание привлекло твое лицо. Я и взяла. А прочитала только что здесь, в палате.

Дрожащими руками он подвинул стул вплотную к кровати. Сел, упираясь коленями, словно ища точку опоры. Глаза его метались по сторонам. Мне было жаль его, как ребенка, у которого отобрали игрушку. Мне было жаль незаслуженных им страданий, жаль грязной прозы, которую обрушили на его плечи.

— Прости меня, — плечи его поникли, как поник голос, — я не хотел причинить тебе боль.

— Ты не причинил мне боль! — горячо сказала я, — разве я не знала, что ты звезда, когда связывалась с тобой? Разве не была готова к тому, что обо мне будут писать всякие гадости? Да мне плевать, что они про меня пишут. Пусть пишут, что я инопланетный монстр. Все это больше не имеет никакого значения. Мне очень жаль, что ты так расстроился. Не стоит страдать из-за этого!

Он робко улыбнулся. Эта тень улыбки была моей настоящей победой. Его руки потянулись ко мне жадно, как истосковавшийся от жажды тянется к источнику, и в этот раз я не противилась. Я попыталась замереть в его объятиях, но так почему-то не произошло. Мысль, первая за все время мысль, отчетливо пронеслась в моем сознании: «Я умру за тебя, Вирг Сафин. Я буду жить за тебя».

— Я изменился. Теперь я буду совершенно другим. Навсегда. Теперь все будет по-другому, совершенно иначе, — он легко улыбнулся краешком губ, — я стал другим человеком. Я больше не заставлю тебя страдать. Знаешь, за все это время, что ты лежишь здесь, я понял очень многое. Понял, в чем был не прав. Хочу изменить свою жизнь. Покончить с прошлым. Совсем. Ну, ты поняла, что я хочу сказать. И еще: хочу, чтобы мы вместе начали новую жизнь, желательно в другом месте. В последнее время я все чаще думаю об этом. Как ты относишься к тому, чтобы уехать?