Чужая кожа

Глава 12




«А теперь подробнее — суперновость недели! Видео с голой женщиной, сорвавшей презентацию работ Вирга Сафина в одном из самых крутых ресторанов столицы, собрало в интернете рекордное количество просмотров — несколько сотен тысяч за прошедшую неделю. Честно говоря, это успех, похвастаться которым могут немногие!

Появление незнакомки, женщины, которую никто не знает, снимающей с себя платье в разгар вечеринки, и в одном нижнем белье дефилирующей через зал, называют удачным пиар-ходом самого Вирга Сафина. Нет никаких сомнений, что появление голой девицы является очередным рекламным трюком Вирга Сафина. Загадочный Вирг Сафин в очередной раз преподал урок маркетинга зазвездившимся рекламщикам, просто и со вкусом заставив об обычной презентации для избранной, элитной публики говорить чуть ли не как о главном событии культурной жизни. Все, что связано с Виргом Сафиным, всегда из ряда вон. Поэтому, услышав это имя в связи с каким-то мероприятием, спешите поскорее занять место в первом ряду. Не пожалеете.

Кстати, о том, кто такая девица, ставшая изюминкой (целым изюмом, судя по ее габаритам) акции, в пресс-службе Вирга Сафина отказались дать какие-либо комментарии. Ходят слухи, что это либо прислуга из роскошного загородного особняка Сафина, либо родственница кого-то из сотрудников его офиса».

Устроившись на диване в гостиной Сафина, я переключала каналы и слушала новости о самой себе. Когда мне надоедал телевизор, я сидела в телефоне.

Конечно же, я посмотрела и сам ролик, выложенный в You Tube. Оказывается, все происходящее, начиная с того момента, как Лариса Козлова подошла к Сафину и принялась осыпать меня оскорблениями, до последних секунд действа, когда я в трусиках танго и в лифчике без шлеек плетусь к выходу, кто-то снимал на телефон. Современная жизнь сама ускоряет события.

Не успела я переступить порог опозоренного мной гламурного ресторана, как тут же, в самом ресторане, с помощью обычного смартфона любитель съемки выложил это видео в You Tube. Я напивалась в дешевой забегаловке, не зная о том, что видео со мной набирает просмотры. Может, кто-то бы и радовался, находясь на моем месте, но мне было противно.

Сам же Сафин (с того самого момента, как я отключилась в машине от выпитого коньяка, до того, как уселась в гостиной на диван собирать плоды собственной «звездности») не сказал мне о происшедшем ни слова. Я только радовалась этому, так как не могла ни о чем говорить.

Не помню, сколько прошло дней после происшедшего — три-четыре, не меньше. Я переключала каналы и никуда не выходила из дома. Мне не хотелось выходить. Я пыталась понять, что со мною не так, но как раз понять этого я не могла. Думая так, я позвонила Максу Фомичеву.

— Это он. Точно он. Муж Илоны. Сомнений никаких нет.

Острый луч заходящего солнца осветил взволнованное лицо Макса Фомичева, и я подумала, что он не врет. По крайней мере, не теперь.

Мы сидели в небольшой комнатке самого скромного из офисов где-то на задворках Киева и рассматривали мои шпионские истории. Макс сказал, что этот крошечный офис принадлежит его школьному другу.

— М-да, девушка… — протянул Макс, едва мы вошли в крошечную комнатку, где стоял только диван, стол с компьютером и стул, — не ожидал от тебя такой прыти! Скажи честно, это ты сама придумала, или Сафин заставил?

Я разозлилась. Мне было неприятно вспоминать это, но я знала, что от вопросов мне не уйти. Поэтому буркнула что-то неопределенное. Макс не отставал.

— Значит, сама. А можно задать нескромный вопрос? Что сказал Сафин после всего этого?

— Абсолютно ничего не сказал. И это чистая правда.

— Тогда почему ты это сделала?

— Выпила лишнего. Переборщила с шампанским. Вот и все.

Я не собиралась посвящать его в детали моей боли. По лицу Макса было видно, что он не верит ни единому моему слову. Но мне было на это наплевать.

— Ладно, — Макс пожал плечами, — как хочешь. Давай смотреть фотографии.

И мы смотрели до тех пор, пока Макс не увидел Комаровского. Он сказал, что именно этот тип — муж Илоны.

— Комаровский в ресторане был один, — сказала я, — это абсолютно точно. Он даже пытался флиртовать с какой-то девицей до того, как я подошла. У него на руке нет обручального кольца.

— Он никогда не одевал кольцо. Это ничего не значит.

— Не знаю — тебе виднее, но есть один важный момент, Макс, о котором тебе следует знать. Когда Вирг представил мне Комаровского, он сказал, что они тезки. Я так и не поняла, что это значит. Вирг Сафин — Витольд Комаровский. Ничего общего, разве что первая заглавная буква имени. Кажется, в этом нет никакого смысла, на первый взгляд. Если только не одно обстоятельство… Возможно, у обоих фальшивые имена, псевдонимы, а настоящие имена обоих звучат одинаково. Сафин мог случайно проговориться. Если их настоящие имена одинаковы, эта фраза имеет смысл. Если мы узнаем настоящее имя Витольда Комаровского, мы узнаем и настоящее имя Вирга Сафина.

— Подожди… Но Комаровский — имя настоящее! Я проверял. У меня есть дружок в спецслужбах. Мы в школе вместе учились. Он в СБУ работает, но связан не с разведкой, а с криминалом, с криминальными спецслужбами. Ты же знаешь, у них есть база данных, в этой базе все про каждого человека есть, вся подноготная. Когда Илона бросила меня и собралась замуж, я попросил дружка пробить этого козла по базе, он уже тогда казался мне подозрительным. И оказалось, что это его настоящее имя, в базе так. У него родители были претенциозные — папаша в органах компартии работал, загранкомандировки, импортные шмотки, бриллианты, словом, все такое. Богатая семья. Когда Союз распался, папашка партийную кассу грабанул, на эти деньги сынуля и начал свой бизнес. И эти родители дали сынуле имя Витольд — имечко с претензиями. Так что по нему все чисто.

— Ты хочешь сказать, что Сафина зовут Витольд? Это полная чушь. Базу в спецслужбах просто заменили и почистили, поставили фальшивые данные. Только так. Мы должны выяснить то, что удалили из этой базы спецслужбы. То, что стерли с файла. Там правда. Твой друг может этим заняться?

— Не знаю. Спрошу. В любом случае, идея неплохая. Надо же с чего-то начинать.

На этой оптимистической ноте мы распрощались, обещая держать друг друга в курсе. Вернувшись в дом, я, вся в атмосфере шпионских фильмов, обыскала спальню Сафина, но абсолютно ничего интересного не нашла. В комнате хранились только носильные вещи — одежда, книги, негативы и бумажные фотографии. Никаких документов, записок, бумажных писем и чужих фотографий. Абсолютно ничего.

Мне не хотелось выходить из этой комнаты. Почему, ну почему он не позволил мне жить вместе с ним, здесь? Здесь были его вещи, его запах. Каждая вещь в этой комнате хранила прикосновение его рук. А запах… Открыв дверцу шкафа, я почти упала, и так, лежа, зарылась лицом в его майки и свитера, вдыхая аромат его кожи, сладкий запах его тела так, как больной астмой вдыхает лекарство из респиратора. Я дрожала, задыхаясь от смеси пьянящих ощущений, нахлынувших на меня в тот момент сладости и горечи. Сладкие спазмы-судороги начали сводить мое тело, и я не знала, что приближается ко мне — то ли рыдания, то ли оргазм.

До встречи с Сафиным, до того, как я поселилась в его доме, я ничего не знала, как много значат вещи любимого мужчины, хранящие его запах. Я не имела никакого понятия, что можно лежать на полу, уткнувшись в эти вещи лицом, воскрешая единственный в мире образ, и думать о том, как личные вещи связаны со своим человеком, а потому становятся бесценны, когда любишь. И превращаются в бешеный, яростный источник ненависти, когда ненавидишь. А если ненавидишь — до любви?

Я лежала на полу, уткнувшись лицом в груду личных вещей Вирга Сафина, несчастная, убогая фетишистка. И думала о том, что могу пролежать так целую жизнь.

Все к тому шло. Сафина не было в доме. Несколько часов назад я видела, как он уселся в свой джип и выехал с главного входа. Вера спала у себя в комнате, ведь до ужина оставалось еще часа два. Был тот тихий дневной час, когда все разошлись по своим углам и занимались каждый своим делом. Собственно, в этом огромном доме нас было только двое — я и Вера. Но Вера храпела — я уже изучила ее привычки. В доме никто не мог появиться до вечера, поэтому я могла тихо валяться на полу в чужой комнате.

Не знаю, сколько прошло времени, когда я поняла, что к глазам моим подступают все-таки рыдания. И первая вестница беды, горькая, жгучая слеза, уже скатилась по щеке. Слезы были о том недосягаемом простом человеческом счастье, которого никогда (НИКОГДА) не будет в моей жизни. О семейных походах в кино, совместных покупках, поездках к морю, вечерних воскресных ужинах, совместной скуке перед телевизором, обыкновенном сексе в одной-единственной миссионерской позе — обо всем том, что есть у многих людей, и чего никогда не будет у меня. Некоторые люди даже ненавидят эту тихую, размеренную семейную жизнь. А я отдала бы за нее всю свою душу, все свое тело, и, конечно, остаток жизни, если бы кто-то мне подарил ее… Но таких подарков никто не делает. Никогда.

Всю свою жизнь я мечтала о любящей и счастливой семье. Я мечтала стать прекрасной женой и матерью, но моей мечте не суждено было осуществиться.

Каким бы человеком был Вирг Сафин, если бы на него не обрушилась всемирная слава? Каким бы человеком он стал, если б Бог не подарил ему такой сложный талант? Внезапно мне до отчаяния, до безумия, до какой-то дьявольской извращенной страсти захотелось узнать его настоящее имя, услышать, как называла его мама в детстве, увидеть фотографию его мамы, и рассмотреть, впитать всем своим сердцем то, как на своих детских фотографиях выглядел он.


Я аж задрожала от обрушившегося на меня вихря страстей: хоть раз в жизни подержать его детскую фотографию, где он в пеленках, в школьной форме, с соседом по парте… Господи, ну почему у этого человека нет того, что есть у всех людей? Почему у него нет ни одной детской фотографии? Хоть одна, но должна быть! Почему нигде нет даже самой плохонькой фотографии его мамы? Какой бы ни была мать, но каждый человек хоть один снимок матери сохранил. И сразу же другой вопрос: а почему никогда в работах Вирга Сафина нельзя встретить детей? Он никогда не снимает детей, не использует их образы. Боится он их, что ли? Более того, я вообще не знаю о его отношении к детям. Хочет ли он детей? А что будет, если я забеременею? Захочет оставить ребенка или будет заставлять меня сделать аборт?

Вопросы, вопросы… Вихрь вопросов, обрушившихся на мою голову. Почему же ни на один из них я не могу найти ответ? Любопытство заставило подняться меня с пола. Я принялась запихивать свитера в шкаф, как вдруг… Как вдруг мое внимание привлекла тоненькая полоска серебряного металла под ящиком. Не долго думая, я рванула ящик к себе. Он вывалился с ужасным грохотом. Я замерла, опасаясь, что меня застукают на месте преступления! Но никто не пришел на грохот, ловить любопытную шпионку-преступницу. Да и кому это было делать?

Сафин не вернулся, на этаже, кроме меня, никого нет, а комната Веры вообще в другом крыле. Я протянула руку в образовавшееся отверстие и тут же была вознаграждена за свое любопытство. На моей ладони лежала плоская серебряная коробочка, чем-то похожая на школьный пенал. А в стенке шкафа, между ящиком и стенкой, я обнаружила некое углубление, подходящее как раз по размеру этой коробочки. Тайник.

Я обнаружила тайник Вирга Сафина. Один из них. Я и не сомневалась, что есть и другие. Сердце мое забилось сильнее, и я схватила коробочку, пытаясь ее открыть.

Не тут-то было! Коробка не открывалась. Сначала я решила, что она заперта на ключ. Но потом разглядела нечто вроде защелки — чтобы поддеть этот своеобразный замок, требовалось что-то острое, например, нож.

Я заметалась по комнате — ножа не было. Спрятав коробку под футболкой, помчалась на кухню за ножом. Я сняла тапочки и бежала босяком, чтобы было быстрее и тише. Схватила острый нож для разделки мяса… щелчок. Крышка была открыта. Вернув нож на место, поспешила наверх. Смотреть содержимое в кухне было нельзя — Вера могла появиться с минуты на минуту.

Наконец комната Сафина. Сердце колотилось, как набат. Мне казалось, что даже на первом этаже будут слышны эти страшные удары. Кроме того, с меня лился пот. Я потела так, словно пробежала 10-километровый кросс. Все это было от страха. Страх бетонной плитой придавливал меня, но остановиться уже не могла. Дрожащими руками подняла крышку заветной коробочки-пенала… И замерла. Я готова была увидеть все что угодно, но только не это.

В коробке лежала… вырезанная картинка из детской книжки. Медведь, играющий на балалайке. Добрый, улыбающийся медвежонок, пожелтевший от времени. Вырезанная иллюстрация была явно из книжки, потому что на обратной стороне виднелся печатный текст.

Я перевернула картинку. Судя по словам, это был текст какой-то русской сказки. Очевидно, картинка была внизу страницы. Мне удалось разглядеть что-то вроде логотипа издательства и дату — «Детгиз, 1962 год».

Старая советская книжка… Я пристально изучала свою находку. Картинку, похоже, вырезал ребенок, потому что сделано это было не аккуратно и не ровно. Кроме того, мне показалось, что вырезавший ее очень спешил. Итак, картинку вырезал маленький ребенок лет 8, не старше. Почему-то я была в этом уверена. Состояние бумаги соответствовало дате — 1962 год. Картинка постарела от времени, была пожелтевшей и ветхой. Книжку, похоже, и правда напечатали в 1962 году.

Футляр… Мне вдруг показалось, что он сделан специально для хранения этой картинки — по размеру идеально подходил. Я перевернула коробку-футляр и разглядела пробу: он был сделан из чистого серебра, и судя по всему стоил баснословно дорого.

Значит, эта картинка-вырезка из книжки была так важна, что Сафин потрудился по заказу специально изготовить для нее прямоугольную коробку, да еще из чистого серебра! Я не сомневалась в том, что эта вещь была сделана на заказ.

Вдруг я заметила, что, когда переворачивала коробку, мне на колени (я сидела на полу) выпала какая-то бумажка. Очевидно, как и картинка, она была вложена в коробку. Сложена вдвое. Обрывок из школьной тетрадки, бумага в клетку. Записка была совсем крошечная. Я развернула и сразу узнала почерк Сафина. Обрывок тетрадного листа был не обрезан (следов ножниц не было), а оборван со всех сторон, явно вручную. Текст был написан шариковой ручкой пастой черного цвета. В записке было написано следующее: «Делать добро не делая добра».

Я перечитала несколько раз. Написано от руки, в начале предложения — заглавная буква. Остальные буквы маленькие. Ни точки, ни кавычек, ни каких-либо знаков препинания нет.

«Делать добро не делая добра». Фразу явно написал Вирг Сафин, я ведь прекрасно знала его почерк. И записка с таким странным текстом была связана с вырезанной картинкой — детским медвежонком, ведь в коробке она лежала под ней!

Фраза из записки отчетливо врезалась в мою память. Я аккуратно сложила бумажку, в точности, как было, и так же аккуратно положила обратно в футляр. Затем снова взяла в руки медвежонка. Это был удивительно симпатичный медведь! Какие же хорошие, добрые иллюстрации для детей делали в старых советских книжках! Медвежонок улыбался, и я вдруг почувствовала, что улыбаюсь в ответ. Но тут же улыбка сползла: я вспомнила о том, что эту картинку хранил такой странный человек, как Вирг Сафин. А с Сафиным ассоциировалось все, что угодно, но только не улыбка. Внезапно картинка с медвежонком показалась мне трогательной и жалкой. Не понятно с чего, но у меня вдруг болезненно защемило от непонятной тоски сердце.

Стремясь разглядеть лучше поблекшие от времени краски, я поднесла картинку ближе к глазам, как вдруг… Вдруг в самом низу, на левой лапе медвежонка я разглядела бурое пятно. Темное бурое пятно. Оно почти сливалось с красными штанами медведя, поэтому сразу я не смогла разглядеть цвет. Но, тем не менее, это было абсолютно инородное пятно — я могла бы поклясться, что это была не опечатка в книжке и не типографский брак.

Я перевернула картинку. Так и есть: с другой стороны тоже было точно такое же пятно. Оно было сквозным, и пропитало бумагу насквозь. С другой стороны бумага была бело-желтой, поэтому пятно можно было разглядеть отчетливо. По форме оно напоминало след от пальца — маленького пальца ребенка. Что бы это такое могло быть?

Внезапно я похолодела. Да это же кровь! Самая настоящая человеческая кровь! Стоит присмотреться внимательнее, как все сходится! Побуревший от времени цвет, густая консистенция, пропитавшая тонкую бумагу насквозь.

Это кровь. Рука того, кто держал эту картинку, была в крови. Но, похоже, ребенок был так увлечен медведем, что этого не заметил. Или заметил? А может быть, как раз в этом пятне и содержится какой-то очень важный смысл?

Но, что бы это ни было, я вся похолодела. Я чувствовала, что стою на пороге какой-то ужасающей тайны, какого-то жуткого открытия, но у меня недостаточно информации, чтобы все правильно понять.

Мне вдруг стало так жутко, как будто вся моя кровь заледенела разом в один момент. Теперь мне было страшно смотреть на этого медвежонка. И, наверное, мне стало бы еще страшнее, если бы я могла понять тайну, которую он хранил.

Серебряный прямоугольник-футляр… Медвежонок, играющий на балалайке, вырезанный из советской детской книжки… «Детгиз», 1962 год. «Делать добро не делая добра… Делать добро не делая добра… Делать добро не делая добра»… Пятно крови…

Глубочайшее море этих тайн утаскивало меня к своим глубинам. Что за тайны хранятся под маской Вирга Сафина? Что это за тайна, состоящая из детского медвежонка и пятна крови?

Дрожащими руками я уложила медвежонка назад в футляр, защелкнула крышку. К счастью, коробка закрылась без проблем. Затем отправила этот футляр туда, откуда взяла, аккуратно вставила ящик, поправила свитер, и, вся дрожа, вышла из комнаты, постаравшись как можно плотнее закрыть дверь за собой.

Проснулась я около полудня и сразу потянулась к телефону — проверять список пропущенных звонков. Я не поверила своим глазам — 15 пропущенных звонков! Все они были от Макса. Не понимая, что происходит, я набрала его номер, но Макс не ответил на звонок. Все еще не понимая, что случилось, я залезла в душ и, почти вернувшись в человеческий облик, решила спуститься вниз позавтракать.

В столовой меня ожидал сюрприз, от которого я потеряла дар речи! Во главе стола заседал Вирг Сафин собственной персоной с чашкой кофе в одной и с планшетом в другой. На планшете был открыт новостной сайт — Вирг Сафин читал новости. У плиты хлопотала Вера. Я увидела ее в открытую дверь в кухню, не сразу, так как в присутствии Сафина она всегда теряла весомость и становилась тише воды, ниже травы.

— Привет! — Вирг Сафин расплылся в улыбке (я абсолютно перестала понимать, что происходит, как будто мне дубиной дали по голове), — кофе хочешь?

— Не откажусь, — буркнула я. За все время, что я жила в доме Вирга Сафина, мы впервые столкнулись утром за завтраком! И оказалось, что Вирг Сафин завтракает, как и все обычные люди!

Дальше — больше. Сафин встал, налил мне чашку кофе (!), проходя мимо, чмокнул прямиком в темя и подвинул чашку ко мне.

— Я тоже только что встал.

— Ты уже вернулся? — спросила я, не зная, что сказать.

— Откуда? — брови Сафина сдвинулись на переносице, что предвещало некую грозу.

— Ты же уходил куда-то ночью. Значит, давно вернулся? — я все еще прикидывалась дурой и не понимала, что это и есть гроза.

— Ты ошиблась, — Вирг Сафин снова расплылся в улыбке, и это сбило меня с толку, — ночью я никуда не уходил. Все это время я был дома. Сладко спал в своей спальне и вот только сейчас встал.

— Но я… — растерявшись, я уставилась на его улыбающееся, искреннее лицо, — но мне казалось, тебя не было в доме…

— Ты ошиблась. Я никуда не выходил этой ночью. Не выдумывай всякие глупости! Наверное, тебе снились какие-то странные сны.

Ночью я сама видела, как он уходил. Видела после того, как вернулась в свою комнату после обыска в его спальне. Сквозь сон я услышала, как в его комнату стукнула дверь.