Чистильщики

— Я! — Антонис гордо вскинул голову, пожирая убийцу глазами.

Ему хотелось ударить подлеца в переносицу! Так ударить, чтобы эта самая переносица ушла в мозг! Чтобы проткнула мозг осколками черепа! Чтобы этот гад сдох! Чтобы…

— Имя?

— Антонис! — вырвалось будто само по себе. Долгие годы службы вышколили настолько, что любой вопрос командира непроизвольно включал беспрекословное подчинение.

Командира?! Какого командира?! Это что значит, он, Антонис, в глубине души считает этого одержимого командиром?! О Создатель! Да что же Ты творишь?!

— Антонис, как входят в помещение? Где приветствие?

Броситься на гада! Убить на месте! Растерзать! Уничтожить!

— Выйдите из комнаты и зайдите снова. И поприветствуйте меня как положено. Вон!

Ярость перехватила глотку. Дышать стало трудно, не то что сглотнуть накопившуюся в горле едкую желчь! Подчиняться врагу, который над тобой глумится! Ради чего?! Ради чего он должен терпеть ЭТО?!

Ради семьи. Ради матери, которая лишится всего, если он, Антонис, не сделает того, что должен. Ради сестренки, которая должна воспитать своих девчонок. Ведь она одна! После гибели мужа ей некому больше помочь! А если он, Антонис, не сделает того, что должен — они погибнут. Умрут с голода.

Племянницы пойдут в бордель. Впрочем — как и сестра. А мать… мать умрет от горя. Или покончит с собой.

У них не будет содержания от государства, а это равнозначно смерти. Сестра, уже не первой молодости, никому не нужна — нищая, и с двумя довесками. Выдать замуж племянниц? Они еще слишком молоды, считай — дети. Да и кому нужны племянницы нищебродки — нет приданого, а еще — тянется хвост проблем. «Дядя-то их предатель! Говорят — участвовал в заговоре против императора! Убийце помогал! То-то их лишили всех благ! С ними одни проблемы!»

Повернулся, вышел. Следом соратники его пятерки — бледные, играющие желваками. Дай им волю — порвут гада! Порвут эту мразь, уничтожившую всю их жизнь!

Но нельзя. Если бы это зависело от них — все бы так и сделали. Но за ними семьи! За ними сестры, братья, отцы и матери! Невыполнение прямого приказа Трона — это бунт. Это предательство! А семьи предателей должны быть уничтожены.

И это правильно. Живые родичи могут мстить. И никому не нужно, чтобы они мстили. Под корень весь род! Всех выреза́ть! И только так.

Выдохнули, не глядя на двух гвардейцев у дверей. Те так и стоят — каменные статуи в блестящих латах. На телохранителей не смотрят, но глаза, которые таращатся поверх голов, слегка прищурены.

Смеются? Слышали? Может, и слышали… мерзавцы! Жаль, что теперь не прежние времена! Иначе Антонис смех забил бы им в глотки! Вызвал бы на дуэль и наградил шрамами поперек толстых морд!

Повернулся спиной к коридору, постучал. Прислушался, и дождавшись ответа — толкнул дверь.

— Приветствую!

Воинский салют Ближнего Круга — как командиру. Пусть подавится, демонское отродье! Приказ — прежде всего! Потом сочтемся…

— А теперь слушайте меня. Когда входите в помещение, где находится другой человек, вы должны сказать «здравствуйте». Повтори, Антонис!

— Дратути! — Антонис повторил незнакомое слово с трудом, хотя память у него очень неплоха. Трудно с первого раза запомнить слово, аналога которому нет в настоящем языке. Демонский язык похоже что очень труден.

А потом беловолосый стал рассказывать о своем мире, и Антонис не верил своим ушам. Он назвал мир Антониса дикарским! И это притом, что демоны не имеют и права владеть личным оружием! Не могут ходить по миру даже с ножом! Как так?! Только рабы не имеют права ходить с оружием — на то они и рабы!

А как отстоять свою честь, если у тебя нет меча? Драться на кулаках? Как чернь? Как простолюдины? Бить морды, разбрызгивая сопли и кровь?!

А грабители? Стражники защитят от грабителей?! Чушь! Стражники, заслышав крики о помощи где-нибудь в портовых районах — тут же прячутся куда подальше! Это тебе не по дворцовой площади прогуливаться, разглядывая благородных девиц! Тут можно и нож под кольчугу словить! Или дубинку по затылку!

Как может человек защитить себя, если у него нет своего, личного оружия? И народ Антониса при этом — дикарский?! Ах ты ж тварь! Да я тебя…

— … вы меня ненавидите? — на худом лице беловолосого блуждала глумливая улыбочка, и Антонис, кипя от ярости, все-таки не выдержал:

— Очень!

А потом случилось совершенно неожиданное. Беловолосый превратился в тень. Смазанную, без очертаний, без формы — тень!

И Антонис потерял сознание.

Звенело в ушах, голова была пустой, как барабан. И секунд десять Антонис не понимал, где находится, и кто вокруг него. А потом его стошнило, и телохранитель мучительно долго выблевывал из пустого желудка желчь и кислоту, давясь мерзкой жижей, кашляя и сгибаясь в поясе, будто так, стоя на коленях, он молился проклятому демонскому богу в лице беловолосого убийцы.

Под ложечкой тупо болело, и Антонис понимал — его легко, как ребенка, сбили с ног банальным ударом в поддых. Его, опытного бойца, дуэлянта, на счету которого больше двух сотен дуэлей, четверть из которых закончилась смертью противника! Его, убийцу десятков людей! Позор. Это — позор!

А потом он вместе со своими боевыми товарищами безропотно мыл пол, убирая то, что вырвалось из его желудка. Сопровождаемый деланно-участливыми замечаниями беловолосого, очень сейчас похожего на воспитателя офицерской академии, в которой глумление над курсантами поставлено в ранг положенности. В этом было даже что-то ностальгическое. Повеяло юностью — болью, блевотиной, унижениями и силой.

Их приучили подчиняться сильным. До тех пор, пока они не станут сильнее сильного. И потому — все было ясно и понятно. Есть командир, есть подчиненные, и он, Антонис, как и его товарищи, должен делать то, что положено. Иначе — удар в брюхо и блевотина. Жизнь такая! И ничего поделать с этим нельзя…

Здесь. В этом мире! Видимо — в другом, тоже.



— Сюда кладите! Ну! Скоты! Что вы сделали с мальчиком! Ему и так в жизни досталось. А вы, твари! Уууу… прокляну, гады!


— Эй, эй — ты чего?! — «крыса», как звали сотрудников тайной охраны, сделал охраняющий жест и отодвинулся от зловредной старухи. — Мы наоборот его спасли! Это не мы! Это какой-то придурок сделал!

— Это не они! — подтвердил надтреснутым голосом старик из-за спины второго «крысы», спрятавшегося за косяком у входа. На всякий случай — а вдруг и правда проклянет? Бабка зловредная, по ней видать! Одна бородавка на носу чего стоит — ну сущая демоница старуха! Тьфу!

— Заткнулись, все! — старуха возложила на грудь бледного, как мел Юсаса, узловатые, в коричневых пигментных пятнах руки, замерла, будто прислушиваясь к ощущениям. Старший «крыса» выдохнул и часто задышал, обнаружив вдруг, что не дышал самое меньше минуту. Аж в ушах зазвенело!

Проклятые ведьмы — говорят, они и черной магией балуются! Проклятые вонючки!

Будто отвечая на его мысли, в комнате вдруг запахло тиной, будто люди стояли возле старого, заросшего пруда с кучей лягушек и пиявок. Запах был таким ясным, таким густым, что старший «крыса» задохнулся, закашлялся, и старуха обернулась к нему с такой неприкрытой, кипящей яростью и даже ненавистью, что стражник попятился и по примеру своего соратника спрятался за косяком прихожей, вытаращив глаза и переводя дух.

— Сука такая! — шепнул младший. — Она же без лицензии лечит! Кто ей позволил?! Может настучать на нее? Пусть гильдия магов ее прижмет! Высекут старую дрянь, тогда и узнает, как…

— Заткнись! — перебил старший. — Проклянет, мало не покажется! Будешь потом начиная с члена заживо гнить! Ты слышал про колдуний? У них своя, зловредная магия! Их даже инквизиторы боятся! Проклятые ведьмы! С ними лучше не связываться, себе дороже! Если бы не мальчишка — я бы и порога этой проклятой твари не перешагнул! Мда… хоть бы уж подлечила парнишку. Нам его живым надо доставить! Ведь чуть-чуть не успели! Сейчас бы уже пиво в трактире пили, а не нюхали эту гадину!

— Я все слышу! — голос старухи был холоден и глумлив. — Вы себя-то нюхали, вонючки? От вас несет грязными ногами и дерьмом! Сейчас кину на вас проклятие, и сгниете — сразу и с члена, и с задницы! Чтобы язык не распускали, тупые олухи!

— О Создатель! — старший прямо-таки оледенел от страха и громко добавил. — Простите, госпожа! Ничего плохого вам не хотим! Мальчишку только спасите, он очень нужен!

— Очень вам нужен… гавнюки! А платить кто будет? Думаете, мои услуги ничего не стоят?! Ну-ка, вытряхайте карманы! Все, что есть давайте! А если хоть медяк утаите — будет вам проклятие, обещаю! До седьмого колена будет проклятие! И дети сгниют, и внуки! Хотя нет — не будет у вас ни детей, ни внуков. Потому что все ваше хозяйство сгниет!

— Проклятая демоница! — скривился старший, говоря беззвучно и одними губами. — Да чтоб ты сдохла! Прямо сейчас!

Но лекарка не сдохла, и приняв в руку горсть монет, удовлетворенно хмыкнула:

— А хорошо нынче кормят крыс! Жалование-то не задерживают, да? Небось и сами еще приворовываете! И жрете в кабаках бесплатно, так? Знаю я вас… гавнюки вы имперские! Крысы поганые!

Охранники молчали, мечтая только о том, чтобы побыстрее выбраться из логова мерзкой гадины. И не одним выбраться, а с живым мальчишкой на руках. И кстати — награда за него назначена очень неплохая! Двадцать золотых — попробуй, заработай! И пусть болтает — лишь бы сработала. А свое они вернут! С лихвой вернут!

— Все! Все, что могла сделать — сделала! — старуха кивнула на мальчишку, который спал на скамье. Теперь он уже не был бледным, как полотно, и дыхание его не было прерывистым и хриплым, как у раненого в грудь солдата.

— На большее у меня сил нет, — старуха устало села к столу, опустив руки на колени. — Будет жить. Отрастить ему конечность, глаза и язык я не могу. Кто это сделал? Какая мразь?

— Мы не знаем! — пискнул старший крыса, вмиг бледнея и стараясь, чтобы старуха этого не заметила. Он прекрасно знал, кто это сделал, но сообщать об этом старухе не собирался.

Валить отсюда надо и поскорее! Проклятая колдунья! Тьфу!

Кстати, денег стоила немалых, у каждого почти по десять империалов вытянула! Все, что было! И теперь даже извозчика нанять не на что! Впрочем — «на значке» проедутся. Пусть попробует не отвезти имперских «крыс» задарма! Они ему тогда устроят, подлецу!

Через пять минут они уже шагали по булыжной мостовой вверх, по дороге из порта, а еще через десять восседали в небольшой повозке, рассчитанной на двух пассажиров, и вяло переругивались с извозчиком, возмущавшимся произволом имперских служак и обещавшим подать жалобу в имперскую канцелярию. И на это «крысы» ему отвечали, что если он не желает служить императору в их лице, то они ему глаз на жопу натянут. И при этом все трое прекрасно знали, что и жалобу никто не подаст, и глаз ни на какие места натягивать не будут, и что совсем они не император, и на самом деле занимаются произволом. Просто таковы правила игры — все знают, но ведут себя так, будто никто ничего не знает.

Мальчишка лежал спокойно, спал, и его изувеченное, изборожденное шрамами лицо почти улыбалось. Старший даже позавидовал — видать что-то хорошее парню снится! Вона, какая рожа довольная! А вот он, «крыса», давно уже во сне ничего хорошего не видел. Да и снов-то никаких не видел. Набегаешься, вымотаешься так, что ноги гудят, выпьешь пару кружек вина — и на боковую. Даже женщин уже не хочется — только пожрать, вина, да и спать.

Жена ругается — толку мол, от тебя — как от деревянного столба! Любовника искать, что ли?! Да пусть ищет… дура! Кому она нужна, жирная корова?! Попугивает! Да он если захочет — десяток девок найдет, да помоложе и покрасивей этой коровы! Рады будут сделать ему хорошо! В очередь выстроятся!

— Куда? Чего тащите? — стражники у входа в Управление стражи заступили дорогу, выйдя из ниш в стене.

— Что надо, то и тащим! — «крыса» мелькнул перед глазами стражника золотым жетоном старшей «крысы», и стражники расступились, подчиняясь этому знаку. Не любят «крыс», да. Но боятся! И это хорошо.

Оглянулся на младшего, тот тоже показал свой жетон — уже серебряный (не дорос!), и поспешил следом, пыхтя под тяжестью лежащего на плече парня.

— Тяжелый, зараза! — задыхаясь выдавил из себя младший, пряча жетон под рубашку. — Куда пойдем? К Главному?

— Нет! В мойню, демоны тебя затрахай! — огрызнулся старший. — Сейчас массаж сделаем этому придурку! Вина нальем! Девок позовем!

— Зачем? Девок-то зачем? Он что, сможет с девками? — не понял младший, и старший в сердцах сплюнул, дивясь тупости напарника. А тот тихонько хихикнул, постаравшись, чтобы напарник этого не заметил. Все-таки удобно, когда тебя считают идиотом. Так проще жить! Тебя не опасаются, тебя считают своим парнем, не выскочкой! А то, что ты читаешь книги и даже стихи — это оставим при себе. Девки, вино, жрачка — вот чем должен интересоваться стражник, а не стихами!



— Он должен умереть!

— Он умрет. Но только после того, как сделает свое дело.

— И в этот раз — наверняка! Сжечь его! Сжечь!

— Да, ваше величество. Как скажете. Но вначале все-таки сделаем то, что задумали. А с казнью мы всегда успеем. У нас в руках теперь его мальчишка, так что мы сможем заставить делать по-нашему. Но пока пусть все идет, как идет. Человек, работающий с желанием, делает это более эффективно. Вот когда закончит, тогда и… возьмемся за него как следует.

— Телохранители справятся? Как их настроение?

— Хмм… какое у них может быть настроение, если они запуганы выше головы? И как можно быть полностью уверенным в благополучном исходе дела, если мы даже не знаем — врет этот Дегер или нет? Хорошо ли он готовит наших посланцев, сможет ли переместить их туда, куда надо. Мы можем только рассчитывать на успех, ваше величество. Надеяться на него. И сделать все, что возможно.

— Запуганы, говоришь?! Да их и не так надо было запугать! Отрубить парочке из них вначале ноги, потом руки, а потом и головы — оставшиеся трое сразу бы подумали — как нужно нести службу! Как следует исполнять приказы! Твари! Безмозглые твари! Убить всю семью императора и его самого — что может быть страшнее этого преступления?

Главный Страж чуть кивал, наклонив голову в почтительном поклоне, и думал о том, что эта малолетняя ссыкуха еще попьет крови и у него, и у министров, и точно — у армейских чинов! Ей всего пятнадцать лет, и при всем ее развитом, налитым соками теле — дура дурой! Обожает балы, а еще — парады гвардии! Главное развлечение — смотреть на то, как здоровенные парни в блестящих латах катаются на лошадках перед ее балконом! Слава Создателю, что еще не сообразила — ведь ей теперь можно все! И рослого гвардейца — тоже.

А то и не одного гвардейца… Вся в папашу. Глазки горят, губки кусает — хочется! Только папаша любил молоденьких девиц, а эта — здоровенных гвардейцев, соответственно ее полу. И скоро начнется. Как ни береги, как ни предупреждай под страхом смерти не соваться к молоденькой императрице — все равно найдется придурок, желающий сунуть свой член туда, куда его совать точно не надо. И сдохнет, так и не поняв — кто и за что его убил. Люди в большинстве твари глупые, неспособные посмотреть дальше своего носа. Вот его и лишатся! Ох, власть — это такая тяжкая ноша… Жаль, что ее сестра померла при родах… и жаль, что императрица тоже померла.