Чистильщики

Юсас мгновенно схватился обеими руками за руку Гримала, держащего его за волосы, прижал ее к голове, и резко, всем телом навалился, рванулся вперед, прогибаясь к полу. Гримал охнул — рука пошла на излом, и негодяй непроизвольно отпустил волосы, чтобы вырвать руку и не допустить перелома кисти. И тогда Юсас отпрыгнул назад, тяжело дыша, чувствуя тупую боль в боку.

Гримал вытащил из карманов Юсаса все что было — начиная с денег и заканчивая боевым ножом, который Юсас некогда украл у «крысы». Но Гримал не был профессионалом, потому не нашел второго ножа, который Юсас предусмотрительно привязал к голени, использовав для того длинные полосы ткани. Нож был в крепких деревянных ножнах, обтянутых поверху свиной кожей, и потому вытащить его из ножен было делом секунды — поддернул штанину, уцепился за рукоять, и вот уже нож в руках!

Вот только бы теперь сладить с этим громилой! Ведь он тоже одержимый!

Чуть пригнувшись, ноги немного согнуты в коленях, напружинены. Страха нет. Есть расчет. Есть глазомер, скорость и холодная ярость, заставляющая кипеть кровь, но не затмевающая разум.

— Ух ты! — вроде как удивился Гримал, и его толстогубое лицо расплылось в улыбке. — Это интересно! Я тебя сейчас порежу на лоскуты, твареныш! Выколю тебе глаза, отрежу язык и ноги, а потом выпущу на улицу — собирать подаяния! Помнишь, как хорошо это было? Ты получаешь деньги, а я забираю! Так и будем жить! Но вначале я тебя допрошу. Хорошенько так допрошу! Я люблю мальчиков. Ничего, ничего, потерпишь! Интересно, кто же тебе дал денег на лечение? Маленький козленыш…

Юсас почему-то думал, что Гримал возьмет в руки его, Юсаса, нож, который он вытащил из куртки. Однако тот вынул откуда-то из подмышки короткую дубинку черного дерева, по типу тех, что использовали стражники. И это было опасно.

Зачем тебе нож, если не умеешь с ним обращаться? Но даже если умеешь — дубинка-то все равно длиннее! Попробуй, подойди с ножом к человеку, который размахивает дубинкой в полтора локтя длиной! Да не просто размахивает, а очень даже умело!

Его и с мечом не возьмешь! Без должных навыков. И вообще — дубинка это тот же меч. Только тупой!

Дубинкой Гримал владел как положено. В руке она лежала уверенно, не так, как у какого-нибудь селянина. Видно, что пользовался он ей не раз и не два. Возможно даже где-то учился — искусство боя на дубинках преподают, и стоит обучение приличных денег. В обществе почему-то считается, что дубинка годится лишь для самозащиты. Наивное мнение! Ей можно отдубасить мечника так, что он больше никогда не возьмет в руки острую железяку! Просто не сможет — переломанными руками.

Юсас умел драться на дубинках. Но после того, как закончил обучение в воровской школе, больше никогда не применял свои знания. Он вообще не любил драться — всегда лучше было убежать, а бегал Юсас довольно-таки быстро. Да и комплекция юсасова не для боев дубинами с такими вот грималами. Выбьет оружие из рук, и конец воровской жизни. Вот был бы постарше и покрепче, тогда — да.

Кровь билась в висках, а мир замедлился. И Гримал, который только что был быстрым и опасным, стал медлительным, как речная черепаха, выбирающаяся на мелководье в поисках своей партнерши. Только вот Юсас знал, как быстро умеют бегать эти самые речные черепахи. И как больно умеют кусаться…

Но движения дубинки, до того такие быстрые, молниеносные, опасные, на самом деле замедлились, и Юсас вдруг с изумлением и надеждой понял — Гримал медлительнее его, Юсаса, самое меньшее раза в два! А то и в три! Демон, которого подсадил Толя — гораздо быстрее и сильнее, чем тот, что сидел в Гримале!

Или не в этом деле — Толя что-то говорил о том, что он сделал колдовство, из-за которого демон Юсаса слился с ним окончательно и бесповоротно, овладел всем его телом, стал его частью, стал Юсасом! В отличие от обычных демонов, которые просто нашептывают своим Носителям дурные мысли и заставляют их творить непотребное. Возвращая потом часть энергии в виде здоровья и силы.

А частенько и вообще ничего не возвращая. Зачем им возвращать? Убьешь этого Носителя — демон перескочит в нового! Может быть даже лучшего, чем прежний! Вот когда тот слился с телом, когда Носитель и демон стали единым целым, Альфой — вот тогда демон старается по-полной!

Дубинка просвистела рядом с головой, ветерком коснувшись взлохмаченных волос Юсаса. Он скользнул под удар и одним движением руки взрезал кожу и мясо Гримала на сгибе локтя, распахав его практически до кости.

Брызнула кровь, Гримал заревел, схватившись за порез, но Юсас не остановился на достигнутом. Он полосовал противника так, будто сошел с ума. Но в его безумии все-таки имелся очень даже практичный смысл. Второй на очереди вышла из строя левая рука противника, которой тот, совершенно не думая ни о чем другом, уцепился за порез, видимо пытаясь остановить кровь, и тем подставил ее под следующий удар. Вернее — удары, потому что Юсас раскромсал ее крест-накрест, обнажив белую кость и сам сустав среди лохмотьев мяса и ткани рубахи.

Потом упал на спину позади Гримала и одним движением подсек ему ноги под коленями, рассекая сухожилия. И откатился в сторону, уберегаясь от рушащегося на него тяжелого тела.

Мир снова стал прежним — суетливым, быстрым. В нос ударил запах крови — густой, тяжелый. А еще — запах мочи. Гримал надул в штаны перед тем, как упасть и потерять сознание.

Юсас нередко замечал, что большие, сильные люди бывают удивительно слабы на боль. На свою боль. Теряют сознание, пугаются, перестают как следует соображать. Не все, конечно, но вот такие — рыхлые, большие, любители причинять боль другим — совсем нередко теряются от боли и даже падают в обморок. Вот как сейчас.

Юсас очень устал во время драки, хотя и длилась она считанные секунды. У него тряслись руки и ноги, и очень хотелось прилечь и поспать. Но перед этим — поесть. Мало у него сил, очень мало. Тело маленькое, расходует сил много. Такое же состояние было тогда, когда он убил людей в пыточной. Еле потом отъелся.

Но лежать было некогда. Пока не очнулся — вязать! Распустил рубаху на полосы, сделал из них жгуты, крепко связал руки и ноги. Руки — назад, привязав их к ногам. Так будет правильно. Ни перекатываться не сможет, ни двигаться — пусть даже и на локтях. Тем более, что у одержимого раны заживают быстро, вон — уже и кровь перестала идти. Эдак ноги-руки заживут, схватит, и задушит. Здоровенная тварь! Раза в три больше весит, чем Юсас!

Проверил запор на двери. Подергал засов — все в порядке, эту дверь вышибать только тараном. Крепко все обустроил «купец»! Интересно все-таки, он один здесь живет или нет? Если один — почему? Где слуги? Где домашние рабы, в конце-то концов? Кто-то ведь должен ухаживать за домом?!

На окнах решетки — мощные, так просто не вышибешь. Вероятно и на втором этаже такие. Ощущение странное — будто находишься… в темнице! В тюрьме! И решетки, и мощный запор, и… запах. Странный запах. Неприятный какой-то и столь же странный. Непонятно чем пахнет. Нечистотами? Да есть немного, но не так, как в каком-нибудь сортире. Людьми! Заключенными! Это даже не запах, это… аура какая-то, что ли? Запах безнадеги, запах страха. Нет, в доме точно кто-то есть!

Пленник застонал, проморгался и с ужасом уставился на Юсаса, силясь что-то сказать. Сказать не получилось, он захрипел и почему-то замотал головой, будто говоря: «Я не верю! Нет!» Но Юсас его понял.

— Что, не верится, да? Такой большой, такой сильный, и все? Все закончилось?

— Я денег дам! — хрипло простонал Гримал, с трудом выталкивая слова. — У меня есть деньги!

— Где? — деловито спросил Юсас, оглядываясь по сторонам. — Куда ты их дел? Где-то спрятал, да? Кстати, ты мне обещал отрезать ноги, язык, выколоть глаза. Как ты считаешь, имею я право сделать то же самое с тобой?

— Нет! Нет-нет!

Гримал задергался, будто пытался порвать путы, но они выдержали. В этой позе не больно-то их порвешь. Такую вязку стражники называют «птичка». Через полчаса лежания на «птичке» пленник начинает голосить и сознаваться в чем угодно. Тяжко так лежать.

— Нет, говоришь? — Юсас удивленно поднял брови и поморщился, потрогав все еще болевший бок. Все-таки ребро было сломано — ты отказываешь мне в моем праве свободного человека отрезать тебе твой вонючий язык? А если я отрежу тебе член? Как тогда? Ты что-то обещал мне? Любишь мальчиков?

— Не надо! Я отдам деньги! Ты меня развяжи, и я все тебе отдам! Видишь, я ранен, и ничего не смогу тебе сделать! Не бойся! Я отдам, и ты уйдешь! И оставишь меня в покое! А я — тебя! Я дам тебе сто золотых! Обещаю! Я все тебе отдам!

Юсас смотрел на этого вонючего, мерзкого типа и вспоминал. Все вспоминал — его отвратительный, глумливый голос, безнадегу, которая сжигала душу, слезы, которые жгли глаза. Голод, холод, жару… все вспомнил. И рука будто сама по себе протянулась, сжимая нож, и лезвие медленно погрузилось в бедро пленника — до самой кости, скребанув по ней игольчато-острым клинком.

— Ааа… ааа! — завопил, задергался Гримал, и клинок, остававшийся в ране расширил ее, выпуская наружу фонтанчик крови, брызнувшей на пол. — Не надоооо!

— В доме еще кто-то есть? — Юсас спросил так обыденно, как спросил бы у торговца пирожками цену на пирожок с мясом. Обычный такой вопрос.

— Неэээт! — всхлипнул Гримал, и когда Юсас пошевелил ножом, поворачивая его вдоль оси туда-сюда, поправился, выкрикнув. — Даа! В подвале! Они — в подвале!

Юсас не стал спрашивать — кто «они». Он только проверил путы на пленнике — крепко ли держатся — вытер о его плечо клинок ножа и пошел туда, куда указал Гримал. Осторожно пошел, опасаясь подвоха вроде магической ловушки или стреляющей ступени. Высунется из ступеньки пара копий, и останешься на ней с торчащим в заднице острием. Совсем никакое удовольствие.

Дорога в подвал не заняла много времени. Из кухни, по лестнице, в обычный подвал, какие есть в каждом купеческом доме, да и не в купеческом — тоже. Где-то ведь надо хранить продукты, да и лишнее барахло куда-то надо сложить.

Здесь никакого барахла не было. Если не считать барахлом десяток мальчиков и девочек, сидящих и стоящих за решеткой, перегораживающей вход в подвал.


Самодельная темница была разделена на две половины — женскую и мужскую. В каждой находились по пять детей, возрастом примерно от семи до двенадцати лет. Точнее сказать было нельзя — в подвале слишком темно. Юсас прихватил с собой масляный фонарь, который пришлось долго зажигать — пока нашел кресало, пока разжег — но фитиль был почти сожжен, и заменить его Гримал так и не удосужился. Язычок пламени метался, колеблемый сквозняком, и давал света не больше, чем нужно было для того, чтобы рассмотреть ступени лестницы и не навернуться с нее, ломая шею. Чтобы рассмотреть в подробностях тюремную камеру такого света было явно недостаточно.

Все, что видно — светлые фигурки за толстыми прутьями на фоне темной стены. Да общие очертания этих самых фигур — по крайней мере можно было рассмотреть, кто есть мальчик, а кто девочка. Все обнажены — ни трусов, ни рубах, и это при том, что в подвале довольно-таки прохладно. Ну так Юсасу показалось — прохладно. Его вдруг стало немного трясти.

И еще была странность — все молчали. Дети не плакали, не стонали, ничего не говорили. Они стояли и сидели, прижавшись к стене, и смотрели на Юсаса вытаращенными как от ужаса глазами, явно ожидая чего-то плохого. Даже не плохого, а совсем ужасного! Такого запредельно ужасного, что от предвкушения стынет кровь в жилах и каменеет тело.

Юсас чувствовал это, и у него перехватило дыхание. Что теперь делать? Как быть?

— Эй! С вами все в порядке? — спросил он, чувствуя, насколько глупо звучит этот вопрос. Ну в самом деле — что может быть в порядке, если ты сидишь голым в темнице, в доме, который принадлежит мерзкому человеку, можно сказать маньяку, убийце, негодяю! А что тогда спросить?

Дети продолжали молчать, и тогда Юсас приблизил фонарь к решетке, стараясь разглядеть лица тех, кто там находился. И дети тут же вжались в стены, опуская глаза, и Юсас знал — почему. Нельзя смотреть в глаза тому, кого ты боишься, и не хочешь, чтобы он тебя заметил. Надо стать незаметным, стать тенью — неслышимой и серой. И может тогда он тебя пропустит и возьмет другого!

— Эй, вы меня понимаете? — голос Юсаса дрогнул, и почти сорвался на хрип. — Понимаете? Я… я… я хороший!

Он сам не знал, почему так сказал. Ну просто ничего другого не сумел найти у себя в голове. Хороший! Ведь он правда — хороший! Воровал, да. Но ведь не последнее! И детей в темнице не держал! Старался жить по-совести! Ну… насколько мог.

— Ты хороший? — от толпы детей отделилась девочка лет семи. Маленькая, худенькая, большеглазая. На ее теле виднелось множество синяков, будто кто-то ее щипал, а на подбородке — уже пожелтевший синяк.

— Ты не будешь делать нам больно? — девочка смотрела на Юсаса огромными карими глазами, и ему вдруг захотелось рыдать. В голос, бросившись на грязный пол, стуча кулаками по ступеням загаженной лестницы — рыдать! Да почему же так?! Ну почему, почему?! ЗА ЧТО?! Ну что они сделали такого, чтобы поступать с ними — ТАК?! Почему этот мир такой мерзкий, такой подлый?! Зачем он?!

— Я не буду делать вам больно! — севшим голосом пообещал Юсас, протянув руку между прутьев, попытался погладить девочку пот голове. Она вздрогнула, отшатнулась, закрылась руками и присела, сжавшись в комочек. И тогда Юсас с ужасом увидел, что спина ее и попка исполосованы рубцами. Ее кто-то сек — до крови, безжалостно, практически до смерти. Но она умудрилась выжить.

— Слушайте меня! — Юсас повысил голос, изо всех сил стараясь, чтобы он звучал звонко и грозно — Я Юсас! Я пришел, чтобы вас освободить! Вашего… хозяина я связал, он лежит в прихожей! Теперь вы никому не принадлежите! Я вам помогу, и вы уйдете куда хотите!

И тут он запнулся — а куда они уйдут? Правда — куда?! А может им идти-то некуда! Совсем — некуда! Вот как ему, например!

— Кто знает, где здесь ключи? Ключи от замков?

Молчание. Потом мальчишечий голос, робкий, будто мальчишка еще не верил тому, что случилось. Боялся поверить.

— Они висят вон там… в углу. На крючке. Только ты правда пришел нас освободить? Это не Гримал тебя подослал?

Мальчишке на вид было лет двенадцать, хотя могло быть и больше. Худой, но жилистый, тело практически лишено детской угловатости и нежности. Да, скорее всего ему было больше двенадцати — у него начали расти волосы на лобке. Возможно, он чуть младше Юсаса или такого же возраста.

— Я же сказал — Гримал лежит связанным! — Юсас придал голосу солидность и даже суровость, а когда услышал голос девочки из женского отделения, и посмотрел туда, то замолк, и невольно отвел глаза. Ему стало неловко. Этой девочке тоже на вид было лет двенадцать, но только на первый взгляд. Лет четырнадцать, без всякого сомнения. Грудь практически как у взрослой, только еще не отвисает. Волосы на лобке, совсем немного. Округлости — как у настоящей женщины, только очень уменьшенной. Ну как если бы взяли взрослую девушку, и… сжали со всех сторон, уменьшив ее в размере.

Карлица? Да вроде — нет. Юсас видел карлиц. У них обычно неприятные взрослые лица, и разговаривают они странными голосами, тоже неприятными, будто нарочно коверкают слова. У этой обычный девчачий голос, звонкий и очень даже приятный.

Смотреть на нее было стыдно, но… хотелось. Ужасно хотелось. Взгляд так и притягивался к девичьей фигуре, тем более что девушка не прикрывалась. Не отворачивалась, стояла голой, будто так все и надо. Будто стоять и разговаривать с незнакомым мальчишкой вот так, голышом — это привычное, обыденное дело. А что такого-то?

— Вы как тут оказались? — не утерпел, спросил Юсас, шагнув туда, куда показал мальчишка, за ключами. — Сколько вы уже тут?

— Не знаю… — равнодушно ответила девушка. — Долго. Очень долго. Я Элена. Он для себя нас держит. Давно уже. Серх — это мой брат. Мы близнецы. Мы ехали с отцом, напали разбойники. Всех убили. Нас забрали, а потом нас купил Гримал. И с тех пор мы здесь. А дети недавно. Может месяц. Может два. Он где-то их берет, развлекается с ними месяц, два, а потом продает. Если не умирают. И новых покупает. И снова продает. А мы все время тут. За детьми ухаживаем. Дом убираем. Развлекаем Гримала.

— Как развлекаете? — Юсас не хотел спрашивать, все и так было ясно. Но он все равно спросил. Он должен был это спросить — чтобы знать. Чтобы быть уверенным. Ему Это было нужно.

— Он трахает нас… — девушка снова как-то спокойно, до безумия спокойно пожала плечами. — Иногда хочет, чтобы мы трахали друг друга. И смотрит. А потом все равно трахает нас. А иногда сечет плетью. Или ремнем. Но это редко. Плетью он сечет детей. Ему нравится, когда они плачут. И тогда он их трахает.

Девочка еще что-то хотела сказать, но Юсас перебил ее:

— Хватит! Не надо больше! Хватит! Остановись! Хватит…

Девочка замолчала, послушно и беспрекословно. И снова замерла, держась за прутья решетки и не обращая внимания на окружающее. К ней подошла давешняя девчонка, что разговаривала с Юсасом, обхватила ее за бедра, девушка опустила ей на голову ладонь, и так они стояли, прижавшись друг к другу, окунувшись в какой-то свой мир, где нет ни клетки, пахнущей мочой, по́том и ужасом, где все хорошо, и где они всегда сыты и никто им не делает больно.

И Юсас вдруг подумал о том, что возможно ему было не так уж и плохо, как казалось. По крайней мере он знал, что где-то есть Дегер, и Дегер его никогда не бросит. Найдет, и все будет хорошо. Была надежда. А у этих — надежды не было никакой. Вообще — никакой. Только ужас, только боль, только страх.

Ключи нашлись там, где показал парнишка. Два здоровенный стальных ключа, провернувшихся в замочных скважинах так легко, что Юсас даже удивился — замки были огромными, их невозможно сломать даже ломом. Такие обычно вешают на дверях купеческих складов. Видимо, за ними ухаживали и смазывали. К тому же частенько открывали и закрывали эти двери.

Дети вышли из клеток организованно, без криков и плача. Пошли наверх по лестнице вероятно так, как делали это не раз и не два — впереди Серх, позади всех Элена, мягко направляющая вперед ту самую девчонку-семилетку. На Юсаса они не смотрели, шли как-то странно, будто во сне, и Юсас вдруг с тянущим в груди чувством подумал, что это все неспроста. Дети не могут ТАК себя вести. Быть такими спокойными, такими тихими. И такими послушными.

Он вошел в клетку, где сидели мальчики. Посветил фонарем, увидел на табурете деревянную бадью, наполненную водой. Наклонился над ней, принюхиваясь, поднял лежащий рядом легкий деревянный ковшик, зачерпнул. Поколебался пару секунд (ему было противно), и отхлебнул глоток горьковатой, пахнущей прелью и чуть сладковатой воды. Мгновенно выплюнул, сразу распознав знакомый вкус.

Он знал, что это такое. Пробовал. И не понравилось, слава Создателю. Его тогда рвало, да так, что едва не выблевал все свои внутренности. Говорят, такая реакция не у всех. Большинство подсаживается на наркоту с первого раза. Его организм оказался стойким и категорически воспротивился принимать эту гадость в свой кровяной круговорот. Уберег Создатель. А вот этих детишек — не уберег. И как теперь они будут жить с такой бедой — неизвестно. Избавиться от наркотической зависимости можно только одним способом — лечить их сильной магией, очищающей кровь, выводящей яд из телесного оборота. Иначе — пятьдесят на пятьдесят, что они умрут, если не получат очередной дозы наркоты.

Юсас вдруг услышал пыхтение, стук, стоны и приглушенные крики. Поняв, в чем дело, он птицей взлетел по лестнице, пробежал по коридору, вломившись в толпу детей, растолкал их по сторонам. Выбил нож у Серха, отобрал дубинку у Элены, и только тогда наклонился над Грималом, определяя — успел добежать, или нет.

Успел. Гримал был живехонек, и почти здоровехонек, только находился в полубессознательном состоянии от ударов по голове, да на заднице добавилось с пяток узких и, наверное, глубоких ран. Которые, впрочем, почти и не кровоточили. По крайней мере снаружи — одна находилась точно напротив ануса. Так что теперь Грималу трудно будет сходить в сортир. Больно.

Впрочем — это ему никак не помешает умереть. Оставлять жить эту мразь Юсас не собирался. Все, что он хотел прежде сделать — это узнать, где гад хранит свои деньги, коих у того должно быть превеликое множество — судя по словам негодяя, да и по логике событий. На последние медяки такой дом не купишь. У него точно должно быть не меньше десяти тысяч золотых. А то и того побольше. Главное — поспрошать как следует.

— Он мне пока нужен! — Юсас обвел взглядом тяжело дышащих детей. — Не трогайте его без моего позволения!

— А когда он не будет тебе нужен, ты позволишь нам его убить? — невыразительно спросила Элена, посмотрела на Гримала, лупающего глазами, и Юсас впервые за сегодняшний вечер увидел, как ее красивое, даже кукольно красивое лицо исказилось гримасой ненависти. Такой ненависти, что Юсасова ненависть по сравнению с ней была жалким угольком в сравнении с жарким огнем очага.