Чикатило. Явление зверя
Часть 36 из 71 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Можно, как говорят наши коллеги в погонах, Глашку за ляжку, – отозвался Некрасов, задумчиво перебирая бумаги, и посмотрел на молодого коллегу. – Какой вопрос?
– Вы вот намекнули, что просчитали психотип убийцы, – Витвицкий подсел ближе к бывшему учителю. – Что это якобы один человек и что он…
– Погоди, погоди, – остановил его Некрасов. – Сегодня в одиннадцать совещание с нашим, так сказать, начальством. Вот на нем ты все и узнаешь – ну, согласись, рассказывать одну историю дважды не комильфо.
Это прозвучало довольно обидно, но Витвицкий не успел ничего сказать. В дверь постучали, вошла Овсянникова. Ирина была в форме, без малейших следов макияжа, волосы она собрала в пучок, а на лице застыло суровое, даже злое выражение.
– А, вот и Ириша! – залопотал Некрасов. – Здравствуйте. Все хорошеете.
Девушка повернулась к Некрасову, искусственно улыбнулась, как кукла.
– Доброе утро, Евгений Николаевич!
– Доброе утро, Ирина! – тепло улыбнулся Витвицкий. – Сделать вам кофе?
Вместо ответа Овсянникова с каменным выражением лица прошла к своему столу. Понять такую перемену в поведении капитан не мог, потому смотрел на нее, часто моргая. Ирина тем временем села к столу, вытащила из ящика толстые папки, водрузила на стол.
– Ирина, кофе… – улыбаясь по инерции, повторил Витвицкий.
– Нет. Ничего не нужно, – ледяным тоном ответила она, не удостоив его даже взглядом.
Мужчина перестал улыбаться, растерянно посмотрел на Овсянникову, перевел взгляд на Некрасова, ища поддержки или понимания. Тот улыбался, словно сытый кот.
– Пойду прогуляюсь перед докладом. Тезисы в голове покручу, – сказал профессор, поднявшись из-за стола. – До встречи!
Витвицкий проводил его взглядом и подскочил к столу Ирины, едва за Некрасовым закрылась дверь.
– Ирина, что случилось? – искренне недоумевая, спросил он.
– Ничего, Виталий Иннокентьевич, – не глядя на него, отозвалась Овсянникова. – Ровным счетом ни-че-го.
Она углубилась в документы. Холодная, отстраненная, чужая. Витвицкий маялся рядом, не понимая, что произошло.
– Но так же не бывает… – не выдержал он наконец, и в голосе капитана прозвучало страдание. – Ирина, Ира! Это же… мы разумные люди. Просто объясни! Ты плохо себя чувствуешь? Заболела? Вчера же все было хорошо…
– Виталий Иннокентьевич, вы мешаете мне работать, – холодно ответила девушка.
* * *
В мазанке – небольшом домике с белеными стенами, куда Чикатило привел так и оставшуюся для него безымянной шалаву – было прохладно. Мужчина вошел, нашарил на стене выключатель, щелкнул, зажглась тусклая лампочка под потолком. Он хотел пошутить – да будет свет. Но девица смотрела так деловито, что шутить расхотелось.
– Заходите, – пригласил он.
Шалава вошла следом, оглядывая скудно обставленную комнатенку – топчан с пестрым покрывалом, старый стол, деревенский шкаф в углу. Пренебрежительно присвистнула.
– Ничего себе обстановочка! От бабки-ежки избушка осталась?
Она обидно рассмеялась.
– Вам-то какая разница? – буркнул под нос Чикатило, торопливо задергивая занавесочку на небольшом окне.
– Да что ты все суетишься? Расслабься, дурачок. Скоро все будет. И перестань мне выкать, я тебе шо, учительница, шо ли?
Чикатило запер дверь, отпер шкаф и повернулся к шалаве.
– Нет, не учительница. Ты – ученица. Раздевайся и надевай вот это…
И он протянул ей школьную форму…
В тот раз у него ничего не вышло. Не было того возбуждения, которое вызывало прикосновение к девичьей груди Тани Глагольцевой. И отсутствие трусиков под школьным платьицем не взволновало. Девица была вульгарной, нагловатой, она точно знала, чего от нее хотят, знала, что будет. В ней не было ни растерянности, ни невинности, ни страха. Только расчет.
Голый Чикатило с всклокоченными волосами сидел на кровати со страдальческим выражением на лице. Шалава в школьном платье звонко хохотала, убивая последние остатки желания.
– Ой, я не могу… Линейкой померять… Ну ты, дядя, и выдумщик! Теперь понятно, почему тебе бабы не дают…
– Заткнись! – процедил клиент.
– А то шо? После уроков меня оставишь? В угол поставишь? – девица резко перестала смеяться и посмотрела на него с брезгливостью. – Извращенец ебанутый… Шо, не стоит на нормальных, красивых баб? А шо так?
Она стянула с себя школьную форму, провела руками по загорелому, с белыми следами от купальника, телу, словно предлагая ему себя.
– Во, погляди какая… А?
Чикатило отвернулся.
– Уходи… те… – проговорил едва слышно.
– Та ясен-красен, шо уйду, – шалава принялась одеваться в свое. – Но деньги не верну.
– Просто уходите…
Девицу не пришлось просить дважды. Она быстро, ловко и умело оделась, достала из сумочки пластинку жвачки, закинула в рот.
– Ну, бывай здоров… дядя!
И вышла из мазанки, хлопнув дверью.
Чикатило долго смотрел на дверь, затем боком, словно паук, сполз с топчана, подобрал брошенную школьную форму, жадно прильнул к ней лицом, втягивая носом едва уловимый запах дешевых духов и женского тела. Он прижал ее к себе, навалился на топчан, подмяв форму под себя, и конвульсивно задергался всем телом, словно под ним была живая женщина.
* * *
В кабине Ковалева собрались обе группы. Формально шло совещание, в реальности же происходящее более всего походило на театр одного актера. Некрасов прохаживался вдоль стола и говорил в своей обычной барской манере.
– Теперь о вашем убийце. Во-первых, он один.
– И зовут его дьявол, – мрачно подал голос Липягин. – Да, вся область про это говорит.
Выступающий не отреагировал, спокойно пропустив подначку мимо ушей.
– Ваш убийца не черт с рогами. Он живет где-то рядом с вами. Живет, как все. Работает, как все. Любит борщ с салом. Футбол смотрит, за киевское «Динамо» болеет.
– Почему за «Динамо»? – поинтересовался Ковалев.
– Ну, может не за «Динамо», а за московский «Спартак», – отмахнулся Некрасов. – Речь не об этом. Важно другое: он – как все. Простой человек, понимаете?
Полковник демонстративно обидно усмехнулся:
– Просто человек, Евгений Николаевич, детей не режет. Это не человек, это дикий зверь.
– Извините, товарищ полковник, но вы сейчас неправы. Никакой зверь не станет убивать себе подобных без видимой причины. Никогда. Он – человек.
– Вы хотите сказать, что советские люди… – начал Ковалев, но Некрасов не дал ему закончить.
– Бросьте глупости говорить, – бесцеремонно оборвал профессор, едва ли не впервые допустив оттенок раздражения в голосе. – Я ничего не хочу сказать про советских людей. Я пытаюсь донести до вас простую мысль: ваш убийца – ничем не выделяющаяся личность. Готов спорить, что вы никак не отличите его среди сотни обыкновенных граждан. Он обычный, он не выделяется. Скорее даже наоборот: он может быть человеком, располагающим к себе или вызывающим сочувствие. Если бы было иначе, жертвы не шли бы с ним на контакт.
– А если вы неправы? – спросил внимательно слушавший его Кесаев.
– Если бы я был неправ, вы бы давно поймали своего преступника, – уверенно ответил Некрасов. – Я подготовлю вам предварительное заключение завтра в письменном виде.
Часть V
История с мазанкой и проституткой на мужском фиаско Чикатило не закончилась, она имела печальное продолжение. Пару недель спустя у школы две ученицы играли в классики. Одну из них звали Лена Закотнова. Уроки уже закончились, на асфальте валялись портфели, но разговор у девочек шел совсем не об уроках.
– Врешь ты все! – звонко кричала подружка Лене, продолжая прыгать по расчерченному мелом асфальту.
– А вот и нет, – сердилась Лена.
– А вот и да!
– А вот и нет!
– А вот и да! Я твоего дедушку знаю. Его не Андреем зовут.
– Вы вот намекнули, что просчитали психотип убийцы, – Витвицкий подсел ближе к бывшему учителю. – Что это якобы один человек и что он…
– Погоди, погоди, – остановил его Некрасов. – Сегодня в одиннадцать совещание с нашим, так сказать, начальством. Вот на нем ты все и узнаешь – ну, согласись, рассказывать одну историю дважды не комильфо.
Это прозвучало довольно обидно, но Витвицкий не успел ничего сказать. В дверь постучали, вошла Овсянникова. Ирина была в форме, без малейших следов макияжа, волосы она собрала в пучок, а на лице застыло суровое, даже злое выражение.
– А, вот и Ириша! – залопотал Некрасов. – Здравствуйте. Все хорошеете.
Девушка повернулась к Некрасову, искусственно улыбнулась, как кукла.
– Доброе утро, Евгений Николаевич!
– Доброе утро, Ирина! – тепло улыбнулся Витвицкий. – Сделать вам кофе?
Вместо ответа Овсянникова с каменным выражением лица прошла к своему столу. Понять такую перемену в поведении капитан не мог, потому смотрел на нее, часто моргая. Ирина тем временем села к столу, вытащила из ящика толстые папки, водрузила на стол.
– Ирина, кофе… – улыбаясь по инерции, повторил Витвицкий.
– Нет. Ничего не нужно, – ледяным тоном ответила она, не удостоив его даже взглядом.
Мужчина перестал улыбаться, растерянно посмотрел на Овсянникову, перевел взгляд на Некрасова, ища поддержки или понимания. Тот улыбался, словно сытый кот.
– Пойду прогуляюсь перед докладом. Тезисы в голове покручу, – сказал профессор, поднявшись из-за стола. – До встречи!
Витвицкий проводил его взглядом и подскочил к столу Ирины, едва за Некрасовым закрылась дверь.
– Ирина, что случилось? – искренне недоумевая, спросил он.
– Ничего, Виталий Иннокентьевич, – не глядя на него, отозвалась Овсянникова. – Ровным счетом ни-че-го.
Она углубилась в документы. Холодная, отстраненная, чужая. Витвицкий маялся рядом, не понимая, что произошло.
– Но так же не бывает… – не выдержал он наконец, и в голосе капитана прозвучало страдание. – Ирина, Ира! Это же… мы разумные люди. Просто объясни! Ты плохо себя чувствуешь? Заболела? Вчера же все было хорошо…
– Виталий Иннокентьевич, вы мешаете мне работать, – холодно ответила девушка.
* * *
В мазанке – небольшом домике с белеными стенами, куда Чикатило привел так и оставшуюся для него безымянной шалаву – было прохладно. Мужчина вошел, нашарил на стене выключатель, щелкнул, зажглась тусклая лампочка под потолком. Он хотел пошутить – да будет свет. Но девица смотрела так деловито, что шутить расхотелось.
– Заходите, – пригласил он.
Шалава вошла следом, оглядывая скудно обставленную комнатенку – топчан с пестрым покрывалом, старый стол, деревенский шкаф в углу. Пренебрежительно присвистнула.
– Ничего себе обстановочка! От бабки-ежки избушка осталась?
Она обидно рассмеялась.
– Вам-то какая разница? – буркнул под нос Чикатило, торопливо задергивая занавесочку на небольшом окне.
– Да что ты все суетишься? Расслабься, дурачок. Скоро все будет. И перестань мне выкать, я тебе шо, учительница, шо ли?
Чикатило запер дверь, отпер шкаф и повернулся к шалаве.
– Нет, не учительница. Ты – ученица. Раздевайся и надевай вот это…
И он протянул ей школьную форму…
В тот раз у него ничего не вышло. Не было того возбуждения, которое вызывало прикосновение к девичьей груди Тани Глагольцевой. И отсутствие трусиков под школьным платьицем не взволновало. Девица была вульгарной, нагловатой, она точно знала, чего от нее хотят, знала, что будет. В ней не было ни растерянности, ни невинности, ни страха. Только расчет.
Голый Чикатило с всклокоченными волосами сидел на кровати со страдальческим выражением на лице. Шалава в школьном платье звонко хохотала, убивая последние остатки желания.
– Ой, я не могу… Линейкой померять… Ну ты, дядя, и выдумщик! Теперь понятно, почему тебе бабы не дают…
– Заткнись! – процедил клиент.
– А то шо? После уроков меня оставишь? В угол поставишь? – девица резко перестала смеяться и посмотрела на него с брезгливостью. – Извращенец ебанутый… Шо, не стоит на нормальных, красивых баб? А шо так?
Она стянула с себя школьную форму, провела руками по загорелому, с белыми следами от купальника, телу, словно предлагая ему себя.
– Во, погляди какая… А?
Чикатило отвернулся.
– Уходи… те… – проговорил едва слышно.
– Та ясен-красен, шо уйду, – шалава принялась одеваться в свое. – Но деньги не верну.
– Просто уходите…
Девицу не пришлось просить дважды. Она быстро, ловко и умело оделась, достала из сумочки пластинку жвачки, закинула в рот.
– Ну, бывай здоров… дядя!
И вышла из мазанки, хлопнув дверью.
Чикатило долго смотрел на дверь, затем боком, словно паук, сполз с топчана, подобрал брошенную школьную форму, жадно прильнул к ней лицом, втягивая носом едва уловимый запах дешевых духов и женского тела. Он прижал ее к себе, навалился на топчан, подмяв форму под себя, и конвульсивно задергался всем телом, словно под ним была живая женщина.
* * *
В кабине Ковалева собрались обе группы. Формально шло совещание, в реальности же происходящее более всего походило на театр одного актера. Некрасов прохаживался вдоль стола и говорил в своей обычной барской манере.
– Теперь о вашем убийце. Во-первых, он один.
– И зовут его дьявол, – мрачно подал голос Липягин. – Да, вся область про это говорит.
Выступающий не отреагировал, спокойно пропустив подначку мимо ушей.
– Ваш убийца не черт с рогами. Он живет где-то рядом с вами. Живет, как все. Работает, как все. Любит борщ с салом. Футбол смотрит, за киевское «Динамо» болеет.
– Почему за «Динамо»? – поинтересовался Ковалев.
– Ну, может не за «Динамо», а за московский «Спартак», – отмахнулся Некрасов. – Речь не об этом. Важно другое: он – как все. Простой человек, понимаете?
Полковник демонстративно обидно усмехнулся:
– Просто человек, Евгений Николаевич, детей не режет. Это не человек, это дикий зверь.
– Извините, товарищ полковник, но вы сейчас неправы. Никакой зверь не станет убивать себе подобных без видимой причины. Никогда. Он – человек.
– Вы хотите сказать, что советские люди… – начал Ковалев, но Некрасов не дал ему закончить.
– Бросьте глупости говорить, – бесцеремонно оборвал профессор, едва ли не впервые допустив оттенок раздражения в голосе. – Я ничего не хочу сказать про советских людей. Я пытаюсь донести до вас простую мысль: ваш убийца – ничем не выделяющаяся личность. Готов спорить, что вы никак не отличите его среди сотни обыкновенных граждан. Он обычный, он не выделяется. Скорее даже наоборот: он может быть человеком, располагающим к себе или вызывающим сочувствие. Если бы было иначе, жертвы не шли бы с ним на контакт.
– А если вы неправы? – спросил внимательно слушавший его Кесаев.
– Если бы я был неправ, вы бы давно поймали своего преступника, – уверенно ответил Некрасов. – Я подготовлю вам предварительное заключение завтра в письменном виде.
Часть V
История с мазанкой и проституткой на мужском фиаско Чикатило не закончилась, она имела печальное продолжение. Пару недель спустя у школы две ученицы играли в классики. Одну из них звали Лена Закотнова. Уроки уже закончились, на асфальте валялись портфели, но разговор у девочек шел совсем не об уроках.
– Врешь ты все! – звонко кричала подружка Лене, продолжая прыгать по расчерченному мелом асфальту.
– А вот и нет, – сердилась Лена.
– А вот и да!
– А вот и нет!
– А вот и да! Я твоего дедушку знаю. Его не Андреем зовут.