Черное облако души

– Но ведь у него… – Никита кивнул на скрипача, – был с ней роман. Он должен знать!

– У меня? Роман? – Парень грустно рассмеялся. – Да вы что? Издеваетесь? Стала бы такая девушка, как Влада, смотреть в мою сторону!

– Она звонила вам, я слышал. И видел, что она пошла за вами, тогда, после концерта.

– Глупости, – скрипач решительно покачал головой. – Вовсе она не за мной пошла. И мы практически не созванивались, вы что-то путаете. – Лицо его сделалось непроницаемым. Он отвернулся от Никиты и принялся настраивать скрипку.

«Врет, – с тоской подумал тот. – Ежу ясно, что врет».

– Шурик прав, – подтвердил саксофонист и кинул пустой стаканчик в урну. – Они с Владой никогда не встречались. И… простите, нам пора играть. Публика ждёт.

Вокруг действительно собирался народ. Никита Кузьмич беспомощно огляделся по сторонам. Он не знал, как быть. Если бы можно было рассказать все Петровской: про телефонные переговоры Влады, ее плохое настроение в тот последний месяц, про то, как этот противный парень-скрипач делал вид, что собирает футляр, а на самом деле ждал ее. Уж она сумеет вытрясти из него правду! Но этого делать ни в коем случае нельзя. Петровская, если найдёт Владу, тут же отправит ее за решетку…

Никита Кузьмич тяжело вздохнул и пошёл к лестнице.

– Эй, уважаемый! – раздался за его спиной низкий хрипловатый голос.

Он оглянулся и увидел высокого бритоголового парня в татуировках.

– Вы меня? – с удивлением спросил Никита.

– Вас. Вы, я так понял, ищете девушку, певицу, рыжую такую. Верно?

– Ну… да. – Никита Кузьмич с недоверием поглядел на парня.

Его лицо показалось ему смутно знакомым. Ну да, он был в переходе во время концерта, ещё похвалил Владу, как она поёт. – Вы знаете Владу? – с робкой надеждой спросил Никита Кузьмич. – Куда она уехала? Она сказала вам?

Парень в ответ хмыкнул.

– Влада? Я понятия не имею, как ее зовут. И я с ней вовсе не знаком, просто слушал ее пару раз здесь, в переходе. Мне понравилось. Классно пела, а потом пропала. Я здесь почти каждый день хожу – живу недалеко. Нет ее и нет. Я уж забыл, а тут на прошлой неделе вдруг вижу ее совсем в другом месте, на окраине. Поёт себе, ещё лучше прежнего. Чего, спрашивается, ушла из такого места козырного в какую-то дыру?

Никита слушал, не веря своим ушам.

– Не может быть! Вы придумываете.

Сердце у него бешено стучало. Парень обиженно надул губы.

– Вот ещё! Очень мне надо придумывать. Точно говорю, ваша рыжая поёт возле станции МЦК «Коптево» – по крайней мере в прошлую пятницу она точно там была.

Не дожидаясь ответа, бритоголовый повернулся и зашагал в противоположную от Никиты сторону. Тот хотел было окликнуть его, но слова застряли у него в горле. В это время ударили барабаны, переход заполнили звуки саксофона и скрипки. Никита Кузьмич поспешно поднялся по ступенькам. Его трясло от возбуждения.

Неужели бритый не наврал и Влада в Москве? Но почему ее до сих пор не нашли? И как она не боится?! Пока он раздумывал об этом, ноги сами понесли его в метро. Зайдя в стеклянные двери, он долго разглядывал схему, стараясь понять, как быстрее добраться до «Коптево». Выходило с двумя пересадками через «Парк Победы».

Если бы Сашка Куролесов узнал, что его приятель собирается проделать путь на своих двоих через весь город, он схватился бы за голову – после больницы Никита дальше бульвара и носа не совал, не считая поездки на дачу. Однако отступать было поздно – из туннеля показался поезд. Никита Кузьмич шагнул в переполненный вагон, и его тут же сдавили со всех сторон. С непривычки он стал задыхаться, лоб покрылся испариной. Слава богу, ехать было всего пару остановок. Та же толпа вынесла его на платформу и повлекла к переходу. На другой ветке было посвободней, и Никита Кузьмич немного успокоился, а когда пересел на МЦК, ему и вовсе сделалось легко и хорошо. Он ехал в «Ласточке» впервые, и ему очень нравилось: поезд скользил по рельсам совершенно бесшумно, за окном мелькали разнообразные пейзажи, а не трубы тоннеля, вместо жестких сидений – мягкие кресла с подлокотниками.

Никита доехал до Коптева, вышел на перрон и остановился в раздумьях. Напрасно он не спросил парня, где именно тот видел Владу и в котором часу. Припереться сюда наобум было довольно глупо. Вокруг сновал народ, люди спешили домой после рабочего дня. Лица у всех были серьёзные, усталые и отрешённые. Он попробовал спросить у пары прохожих о девушке, поющей джаз где-то поблизости, но все только бросали на него недовольные взгляды и качали головами. Никита, не спеша, прошёл по переходу, выбрался на улицу, обошёл вокруг станционного здания – никаких следов Влады. Ему стало досадно и стыдно: старый дурак! Поверил тому, что сказал какой-то сомнительный тип, потащился на другой конец города. Теперь нужно брать такси до дома – на метро ему обратно не доехать. Мало того что его после больницы укачивает в машине, так ещё путешествие влетит в копеечку. Никита Кузьмич на всякий случай ещё послонялся возле входа на МЦК, а затем не солоно хлебавши вызвал такси и поехал домой.

Вечером на него накатила хандра. Стало так хреново, что жить не захотелось. Зачем этот бритый парень подарил ему напрасную надежду найти Владу? Он уже почти смирился с тем, что никогда ее не увидит, а теперь сердце вновь превратилось в сплошную кровоточащую рану. Никита Кузьмич настолько пал духом, что даже не замечал Шоколада, ходящего кругами возле его ног. Пёс жалобно поскуливал, всем своим видом выражая сочувствие хозяйскому горю. Когда он в очередной раз остановился и тихонько гавкнул, Никита пришёл в себя.

– Ну чего ты. – Он погладил пса по шёрстке. – Не плачь. Одни мы с тобой остались, никому не нужные. Эх, Влада, Влада, что ты натворила! Зачем так, девочка, зачем?

Никита Кузьмич, шаркая, как девяностолетний старик, прошёл в кухню, насыпал в собачью миску корм и сел на табурет, наблюдая, как ест Шоколад. Тот чувствовал себя не в своей тарелке, то и дело поглядывал на Никиту, словно извинялся за то, что может принимать пищу в такой ситуации. Никита встал, так же тяжело прошаркал к плите, сварил себе гречку на воде. Есть ему не хотелось, но он понимал, что нужно как-то поддержать организм – последний раз он ел в десять утра, а сейчас было девять вечера. Жуя безвкусную, несоленую кашу, он думал о том, видит ли его сейчас Надя. Если да, то как относится к тому, что он разыскивает Владу? Считает ли его предателем или понимает, как ему тяжко и одиноко? Должна понять, ведь она всегда понимала его. Прощала ему мелкие грешки, порой несдержанный тон, позже, после болезни, ворчливость и брюзжание. Никита в глубине души всегда считал, что уйдёт первым. Вспыльчивые люди долго не живут, а он был в высшей степени взрывным. Надя – совсем другая, спокойная, терпеливая, выдержанная… и вот ее нет. Из-за какой-то дурацкой стремянки, из-за корыстной, лживой девчонки, решившей разбогатеть быстро и без труда! А он, Никита, готов простить ей смерть самого близкого человека, лишь бы снова видеть ее и слушать ее изумительный голос…

Никита Кузьмич решительно отодвинул тарелку и встал. Шоколад тоже поднял морду от кормушки и навострил уши.

– Я поеду туда снова, – твёрдо сказал ему Никита. – Завтра поеду. И послезавтра. Буду искать ее там, пока не найду. Даже если ее там нет и никогда не было – все равно буду ездить и ждать. Все равно.

Шоколад согласно гавкнул в ответ.





17




Утром Никиту разбудил телефонный звонок.

– Я ушёл от жены, – звенящим от возбуждения голосом доложил в трубку Сашка.

Со сна Никита Кузьмич сначала не понял, о чем он говорит.


– Как ушёл? Куда? – пробормотал он и откашлялся.

– Что значит куда? Я же говорил тебе! К ней, к Лене, ушёл! Решил, так будет правильней. И честней.

– Погоди ты, малохольный. – Никита, кряхтя, сел на постели. – У тебя ж двое детей! Ты что, паршивец этакий, творишь?

– Ну и что дети? Я же не отказываюсь от них. Буду помогать, и деньгами, и так. – Сашка явно ждал от Никиты поддержки и одобрения.

Никита молчал, раздумывая. Перед его глазами стояла Маша. Влада тогда правильно сказала: он любил ее. Не так, как Надю, а как-то ярче, что ли, пронзительней. Но ведь не ушёл! Хотя и Алка к тому времени институт оканчивала, и Колька был уже большим парнем-десятиклассником.

– Что молчишь? – с укором проговорил Куролесов. – Обвинять все горазды. Ты же мне друг.

– Друг, – подтвердил Никита Кузьмич.

– Ну так и помоги, если друг. Скажи что-нибудь хорошее.

– Погода сегодня солнечная, – мрачно проговорил Никита, глядя в окно.

– Тьфу на тебя, – в сердцах произнёс Куролесов и бросил трубку.

Никита Кузьмич пожал плечами, положил телефон на тумбочку и, сунув ноги в тапочки, отправился в ванную. Он стоял под прохладным душем и планировал предстоящий день. Без сомнений, он едет в Коптево! Неизвестно, в какое время поёт там Влада, может, вечером, а может, утром или днём. Он намерен провести там весь день, обойти окрестности, короче, сделать все, чтобы обнаружить ее.

Оттого, что он принял решение, ему стало вдруг на удивление спокойно. Усталости и разбитости как не бывало. Он с аппетитом съел собственноручно приготовленную яичницу с ветчиной, выпил свежезаваренного чая и пошёл гулять с Шоколадом. Погода действительно стояла отличная. Светило солнышко, на деревьях набухли почки, под ногами весело бурлили ручейки. Никита бодро вышагивал по бульвару, крепко сжимая в руке поводок. Шоколад чинно трусил рядом, изредка тявкая на обнаглевших воробьев, мелькавших прямо под его носом. Выгуляв пса, Никита Кузьмич вернулся в квартиру, немного отдохнул, пообедал, затем заказал такси и отправился пытать счастья в Коптево.

На этот раз он решил не поддаваться эмоциям и не спешить. Спокойно вышел на улицу, дважды обошёл павильон МЦК, затем пересёк дорогу и заглянул в небольшой кафетерий, примостившийся прямо на автобусной остановке. В крошечном, слабо освещённом зале было пусто. За прилавком стояла девушка лет двадцати пяти, с плохо прокрашенными волосами и симпатичным, но усталым и грустным лицом. Она вяло орудовала тряпкой, протирая потемневшую от времени столешницу.

– Вы что-то хотели? – приветливо спросила она у Никиты.

– Я хотел спросить. Вы ведь здесь каждый день работаете?

– Да, даже в выходные. – Продавщица печально вздохнула. – А что?

– Скажите, вы никогда не видели здесь уличных музыкантов? Ну, гитариста, к примеру, барабанщика. И с ними девушка-певица, высокая такая, рыжеволосая.

– Ой, рыжую девушку видела, – оживилась продавщица. – Она у нас тут в усадьбе Михалково поёт.

– Где? – Никита не мог поверить своей удаче. – В какой усадьбе?

– Михалково. Вот, прямо за нашим кафе каменная арка, там как раз усадьба и начинается. Они в глубине, на аллее стоят. Каждый день, часов с шести. Я как раз через парк домой иду в восемь, и они там ещё играют. А вам зачем? – Девица с любопытством уставилась на Никиту Кузьмича.

– Понимаете… – Тот замялся и неожиданно для себя выпалил: – Внучка она моя. Из дома ушла, вот и разыскиваю.

– Как интересно! – всплеснула руками продавщица. В глазах ее зажегся живой огонёк. – Вот бы меня мой дед искал.

– Ваш дед? – удивился Никита Кузьмич. – Зачем ему вас искать? Разве вы тоже убежали из дому?

– То-то и оно. – Девушка сделала знак Никите приблизиться и, наклонившись к нему, произнесла заговорщицким тоном: – Убежала я! На поезде уехала из Рязани от бабки с дедом. Достали они меня, пилят и пилят. Сирота я, мамки с папкой нет и не было. А они пилят. – Она жалобно шмыгнула носом.

Никита растерянно молчал, не зная, как ответить на такое неожиданное признание. Продавщица меж тем смотрела на него, явно ожидая сочувствия.

– Что ж твой дедушка, не звонит тебе? Не пишет? – неуверенно поинтересовался Никита Кузьмич.

– И звонит, и пишет, – с готовностью отозвалась девушка. – Да толку! Он же только ругается и угрожает. Вот если бы он, как вы, приехал, да ходил везде, спрашивал обо мне… эх… – Девчонка безнадёжно махнула рукой.

Никите стало ее жаль.

– Да деду твоему ещё повезло, – проговорил он с грустью. – Он тебе позвонить может. А моя… – Он запнулся, но все же вымолвил: – Моя внучка телефон выключила. Ищи ее свищи.

– Это внучке вашей повезло! Вы такой добрый дед, любящий. Сразу видно, души в ней не чаете. – Продавщица облокотилась о прилавок, подперев ладонями подбородок, и, улыбаясь, глядела на Никиту Кузьмича. – Может, чебурек возьмёте? У нас хорошие, все берут.

– Нет, спасибо. – Он тоже улыбнулся ей. – Мне чебурек нельзя, печень не выдержит.

– Ну тогда ватрушку? Вкусную, с творогом и повидлом. А я вам кофейку налью.

– Спасибо. Пойду я. – Никита Кузьмич взглянул на часы.

Было без четверти пять. Кто знает, может, Влада в этот раз надумает начать пораньше.

– Ну счастливо вам. До поворота дойдёте, там и увидите. – Девушка помахала Никите рукой и со скучающим видом вновь принялась протирать прилавок.

Никита Кузьмич вышел на улицу и огляделся. Действительно, прямо за зданием кафешки виднелась арка из красного кирпича, за которой начинался дикий парк. Никита, не раздумывая, направился туда, по пути напряжённо вслушиваясь, – но никаких звуков музыки слышно не было. Он дошёл по тропинке до поворота и остановился в растерянности, не зная, куда идти. Вокруг не было ни души, только деревья и голые кусты боярышника. Никита недоумевал: трудно найти более неподходящее место для выступления. Он пошарил глазами кругом, и взгляд его упёрся в обшарпанную деревянную скамейку. Ничего не оставалось, как сесть на неё и ждать.

Где-то совсем близко шумело шоссе, слышались голоса. Никита Кузьмич терпеливо сидел, поджав под себя ноги и ёжась от вечерней прохлады. А вдруг Влада сегодня не придёт? Или он снова ошибся и явился не в то место? Или это вообще не Влада, а другая рыжеволосая девчонка, не имеющая к ней никакого отношения? Мимо Никиты Кузьмича прошмыгнула тощая кошка, рыжая, с белой мордочкой. Она остановилась напротив скамейки, глянула на него зелёными глазищами, мяукнула жалобно и нырнула в кусты.

Вдалеке послышался весёлый смех. На тропинку вышла ватага парней. Они прошли мимо Никиты, обсуждая какого-то препода по фамилии Семёнов. «Судя по возрасту, студенты какого-нибудь колледжа», – решил он. Ему стало поспокойней – значит, не такое тут безлюдье, вон народ ходит. Нужно ждать. За студентами прошли две женщины средних лет с большими сумками, за ними мужик с овчаркой. Никита уже совершенно замёрз и стал опасаться, как бы снова не подхватить воспаление легких. Он, как мог, запахнул куртку, поднял воротник и надвинул капюшон. На часах была половина седьмого. Он сидит тут почти час, а толку ноль.