Черная Ведьма

– Спасибо, – от души благодарю я.

– Это дерево очистит вашу комнату от порчи, – покровительственно сообщает он. – Икаритам оно, скорее всего, не понравится, но вам принесёт успокоение.

Икариты… Как неприятно это слышать. У моих соседок есть имена – Ариэль и Винтер. Однако своё мнение я оставляю при себе.

– Спасибо, – снова благодарю я, принимая деревце из его рук. Какой тяжёлый горшок! Конечно, я люблю саженцы, но этот забирать что-то не хочется. Зачем он мне, если Винтер, да и Ариэль, не понравится такое соседство?

– Я помогу вам пересадить его в другой горшок, когда деревце подрастёт, – добродушно предлагает он. – У железных деревьев очень нежные корни. Им нужно много места, чтобы вырасти сильными.

– Спасибо, – в третий раз повторяю я.

Видимо, заметив мою нерешительность, пастырь Симитри ободряюще улыбается и спрашивает:

– Чем я могу вам помочь, маг Гарднер, в этот прекрасный день, подаренный нам Древнейшим?

– Пастырь Симитри, – переминаясь с ноги на ногу, решаюсь выговорить я. – Помогите мне разобраться, есть ли хоть капля правды в слухах, которые до меня дошли.

– Свет полнится слухами, маг Гарднер, – отвечает профессор, присев на письменный стол и сложив руки. – Вы поступили разумно, обратившись за советом.

– Правда ли, – уже увереннее продолжаю я, – что ткань для моего платья, возможно, была соткана урисками на островах Фей и что с работниками там обращаются как с рабами?

Пастырь Симитри заметно мрачнеет.

– Правда то, что ткань вашего платья действительно могла быть соткана урисками. Однако нет ни малейшей правды в том, что труд их сродни рабскому. Гарднерия завоевала земли урисков по милости Древнейшего. Уриски жили как дикари, поклонялись статуям ложных богов, на островах процветало многожёнство. Племена урисков воевали и между собой, и со всеми соседями. Это дикая и очень опасная раса. Теперь, когда Гарднерия заявила о своих правах, уриски живут в покое и следуют законам морали. Много ли они работают? Да, много. Однако тяжёлый труд, особенно если с его помощью можно удержать племена от возврата к дикому состоянию, такой труд только на пользу. – И пастырь Симитри снова ободряюще мне улыбается.

– То есть, если я правильно поняла, – настаиваю я, – детей там к работе не принуждают?

– Даже если дети и работают, – задумчиво отвечает пастырь, – это происходит по доброй воле и с согласия их опекунов, чтобы их матери могли присматривать за детьми. Не поддавайтесь чувствам, Эллорен. Дети урисков совсем не похожи на гарднерийских детей. Они не принадлежат к расе Первых Детей. Урискам необходимы строгий порядок и тяжёлая работа, чтобы обуздать их первобытные инстинкты. В них нет разума, чувствительности… нет души, как у нас.

Я тут же вспоминаю Ферн, как весело она прыгала по кухне и пускала мыльные пузыри!

Она самый обыкновенный ребёнок. Сказать по правде, она ничуть не отличается от малыша любой гарднерийки.

Пастырь Симитри показывает на учебник истории, который я держу под мышкой.

– Почему бы вам не прочесть главу об урисках? Вам многое станет понятно.

Автор этого учебника сам пастырь Симитри. И я уже прочла эту главу. Здесь я найду только один взгляд на историю.

Попрощавшись с пастырем Симитри, я направляюсь на поиски ответов.

Пастырь Симитри не единственный преподаватель истории в университете. Есть ещё профессор Кристиан. Тот самый кельт, защитивший Ариэль, когда я отобрала у неё в столовой десерт.



Профессор Кристиан сидит в своём кабинете, заваленном всякой всячиной, за небольшим исцарапанным столом. Такие же старые, побитые жизнью полки на стенах забиты книгами и листами пергамента. Кое-где книги стоят в два ряда. На столе профессора и у стен громоздятся толстые зачитанные фолианты.

Хозяин кабинета что-то пишет в окружении раскрытых книг, то и дело поправляя сползающие на нос очки в тонкой оправе.

Здесь всё напоминает мне о дяде. У него такая же привычка поправлять очки, и рядом с ним всегда лежат горы книг и нотных тетрадей.

Чтобы привлечь внимание профессора, я тихонько кашляю.

Он поднимает глаза от пергамента и несколько раз удивлённо моргает. Окинув меня тревожным взглядом, он надевает маску озабоченности и наконец произносит:

– Маг Эллорен Гарднер!

Я пытаюсь выдавить улыбку, но от смущения у меня плохо получается. Я так и стою у двери, глядя на растерянного профессора.

– Я… хотела кое о чём спросить, – неловко заикаюсь я.

В ответ – тишина. Профессор молча смотрит на меня.

– Мне сказали… что моя одежда… то есть ткань, из которой сшито платье… возможно, была соткана и расшита рабами. Есть ли в этом хоть доля правды? – сбивчиво выговариваю я.

Профессор Кристиан в замешательстве склоняет голову к плечу:

– Почему вы задаёте этот вопрос мне, Эллорен Гарднер?

– Я надеялась, что вы ответите честно. Пастыря Симитри я уже спрашивала, и его ответ показался мне… необъективным.

Профессор Кристиан презрительно фыркает и снимает очки. Схватив со стола лоскут ткани, он протирает стёкла в тонкой оправе и, прищурив глаза, рассматривает меня. Потом возвращает очки на место и откидывается на спинку стула, сложив руки перед собой. Не получив приглашения войти, я так и маячу у двери.

– Ткань для вашей одежды, Эллорен Гарднер, – говорит профессор, – была, по всей видимости, соткана и украшена урисками на островах Фей. Некоторые из этих мастериц, скорее всего, ещё дети. За свой труд они получают ровно столько, чтобы не умереть с голоду, и живут в поистине рабских условиях. У них нет возможности уехать на поиски лучшей жизни: острова Фей надёжно стерегут. Иногда, за огромную плату, им помогают бежать с острова пираты, часто передавая их новым, ещё более жестоким хозяевам, которые угрожают отправить служанок в тюрьму или передать властям. Уриски могут наняться служанками к гарднерийцам, что также мало отличается от рабства. Хозяева имеют право вернуть прислугу обратно на острова при малейшей провинности. Исходя из перечисленного выше, Эллорен Гарднер, если вы спросите меня, связано ли создание вашего платья с болью, несчастьем и жестокостями, я отвечу утвердительно: без малейшего сомнения это так.


Я сглатываю шершавый ком в горле. Этот преподаватель выложил мне всё без обиняков. Мне немного странно всё это слышать, я не привыкла к такой откровенности. Приходится напомнить себе, что я пришла сюда в поисках правды, какой бы горькой она ни была.

– Спасибо, что ответили честно, – говорю я, сгорая со стыда. Вот почему малышка Ферн так боялась, что её отошлют на острова Фей!

Взгляд профессора немного смягчается. Нахмурившись, он смотрит на меня так, будто хочет задать вопрос.

– Не за что, – в итоге резко отвечает он.

Пожалуй, на сегодня я узнала достаточно.





* * *


На другой день на кухне я занимаю своё место у окна, где оставляют грязные тарелки и подносы из столовой. На мне старая, привычная одежда, в которой я ходила дома, – тёмно-коричневое платье из домотканой материи, достаточно тёмное, чтобы соответствовать гарднерийским правилам, но только отчасти. Я больше похожа на кельтийку, чем на гарднерийку, но в этом платье я снова чувствую себя как раньше. Пусть платье и юбка далеки от элегантности и не подчёркивают мою фигуру, как модные шёлковые вещи, зато в них гораздо легче двигаться и дышать.

Гарднерийцы смотрят на меня недоумённо, одни – с явным неодобрением, другие, негарднерийцы, безмолвно осуждают.

– Ты во что вырядилась? Издеваешься?! – восклицает Айрис, едва явившись на кухню. Я молча перетаскиваю гору грязной посуды в широкую раковину у стены.

Исходящая от Айрис ненависть почти осязаема. Я чувствую, как горит шея под взглядами кельтийки, но стараюсь не обращать внимания.

Бледдин едва не роняет на пол мешок муки, вернувшись из кладовой.

– Она теперь кельтийка, что ли? – Сплюнув на пол, она кривит от отвращения рот, оглядываясь на Ферниллу.

Главная повариха пожимает плечами и знаком предлагает Айрис и Бледдин угомониться.

Олиллия, худенькая, болезненная девочка-уриска с лавандовой кожей, тоже оглядывается на Ферниллу, будто спрашивая, как ко мне относиться. Фернилла ободряюще улыбается Олиллии и настороженно посматривает на меня.

– Какая разница! – громким шёпотом объявляет Айрис, забирая у Бледдин муку. – Тараканиху хоть принцессой наряди, всё равно тараканихой останется! – храбро шутит она.

Фернилла предостерегающе качает головой. Айрис и Бледдин прячут улыбки, но лишь на мгновение. Скрывшись в чулане, они хохочут, едва прикрыв за собой дверь.

Делая вид, что их насмешки меня не касаются, я молча склоняюсь над тарелками.

Когда Айвен наконец входит на кухню, то, не обращая на меня ни малейшего внимания, сразу же принимается скрести тарелки и кастрюли на другой половине широкой раковины. В конце концов он поднимает на меня глаза и тут же отводит их, но потом с удивлением снова оборачивается, прежде чем вернуться к своим тарелкам.

Представляю, что он себе навоображал, увидев меня в домотканой одежде! Собирается с мыслями, чтобы сказать новую гадость.

– Я перестала носить шёлковые платья не из-за тебя, – смущённо объясняю я, отчётливо вспоминая, как и что он совсем недавно сказал. – Мне всё равно, что ты обо мне думаешь.

Он снова на секунду поворачивается ко мне и молча опускает голову.

– Я спросила профессора Кристиана, правда ли то, что ты мне сказал, – продолжаю я своё длинное объяснение. Не хочу, чтобы Айвен думал, что может на меня влиять. – Он подтвердил, что всё правда, и я решила, что старая одежда нравится мне гораздо больше. Я всегда ходила в таких платьях, в них очень удобно. Вот поэтому я и сняла чёрный шёлк.

Перестав скрести жёсткой щёткой большую кастрюлю, Айвен на мгновение сосредоточенно прожигает взглядом стену перед нами. Мышцы его шеи и плеч каменеют. Со вздохом вернувшись к работе, он тихо произносит:

– Это платье тебе очень идёт.

От неожиданности у меня перехватывает дыхание. Я не ослышалась? Настоящий комплимент от Айвена?!

Меня окатывает тёплая волна благодарности и удовольствия. Когда Айвен не сердится, у него совсем другой голос – добрый, звучный.

Я исподтишка поглядываю на кельта, однако он больше не отрывается от грязной посуды.



Спустя несколько дней я снова подхожу к кабинету профессора Кристиана. За эти дни у меня появилось ещё больше вопросов, они роятся у меня в голове, как неутомимые пчёлы. Мне очень нужны ответы, я должна узнать правду.

Увидев меня, профессор Кристиан удивлённо поднимает брови. Перегнувшись через стол, он выглядывает в коридор, почему-то уверенный, что я пришла не одна. Убедившись, что со мной никого нет, он задумчиво откидывается на спинку стула.

По его лицу едва заметно пробегает грозовая тучка, и он мрачно хмурит лоб.

– Вы очень похожи на своего отца, – отрешённо произносит он. – И на бабушку, конечно, тоже, – добавляет он, откашлявшись.

– Вы знали моего отца? – удивлённо спрашиваю я.

– Я о нём наслышан, – осторожно отвечает профессор. – Как и многие другие.

– О, понятно, – разочарованно вздыхаю я.