Черная Ведьма

– Ты знаешь, какой у нас брат. Он делает то, что считает нужным, и позволяет остальным жить точно так же.

– А дядя Эдвин?

– Не знаю.

– А Гарет?

– Гарет знает, – уверенно отвечает Тристан.

– Ты ему сказал?

Почему он сказал Гарету, а не мне? Где тут справедливость?

– Он сам догадался.

– Как?

Устав притворяться, что читает, Тристан закрывает книгу.

– Потому что я хотел его поцеловать.

Вот это новость!

– Ты… Гарета? И что… что он сделал, когда ты… попытался…

– Его поцеловать? – резко заканчивает за меня брат. – Сказал, что очень сожалеет, но ему нравятся только женщины.

Мы молча смотрим друг на друга, чувствуя, как тяжёлые последствия этого открытия клубятся над нами грозовым облаком.

– Ох, Тристан, – в который раз повторяю я, потирая ноющий лоб. Наша вера только что превратилась в оружие, обращённое против моего брата.

– Тебя назовут Исчадием Зла… если кто-нибудь узнает…

– Я понимаю.

– У меня уже целая коллекция этих Исчадий… – качаю я головой.

– Ты серьёзно?

– Смотри сам: икариты, ликаны, водная фея, о которой никто не знает, а теперь ты.

Тристан устало пожимает плечами.

Я ласково толкаю его в ногу.

– Никакое ты не Исчадие, сам знаешь, – тихо говорю я.

Он кивает, не находя слов.

Глубоко вздохнув, я прислоняюсь к стене и смотрю на пляшущие на потолке тени.

– Знаешь, все эти глупости… не стоят и выеденного яйца, – признаюсь я. – Безумные россказни об Исчадиях Зла… в которые все, кажется, искренне верят… – Повернув голову, я с беспокойством смотрю на него. – Тристан, мне действительно страшно. Я не могу… – Стоит только вообразить, как Тристана уводят и бросают в тюрьму, как к моим глазам подступают слёзы. В душе нарастают страх и решимость защитить младшего брата. – Никому об этом не говори. Ни слова!

– Я знаю, Рен.

– Я не шучу. Это очень опасно. Пообещай мне. Дай слово, что никому не скажешь!

– Обещаю. Я буду очень осторожен, – уверяет он, и я знаю, что он говорит серьёзно, хотя одновременно и посмеивается надо мной. Но пока этого достаточно.





Глава 26. История




В последующие несколько дней манера Айвена молча сверлить меня напряжённым, холодным взглядом здорово действует мне на нервы. К раздражению примешивается и страх: что, если Айвен знает тайну Тристана? Я даже начинаю разговаривать с Айвеном, пусть он мне и не отвечает, в надежде склонить его на свою сторону.

Сегодня вечером мы чистим на кухне огромную гору репы – не самое любимое моё занятие. Айрис на соседнем столе месит тесто. Её жёсткие льняные волосы заплетены в красивые тонкие косы. Айрис то и дело обжигает меня взглядом – как смеет эта гарднерийка приближаться к её дорогому Айвену?!

Для меня пытка видеть Айрис и Айвена вместе. Они часто смеются, болтают, она непринуждённо касается его плеча, руки… Они ведут себя как старые друзья… Или между ними что-то большее?


Быть может, они целуются под покровом ночи? Прячутся от чужих глаз в дальнем загоне амбара?

Придёт же такое в голову! И уж если начистоту, это не моё дело.

Айвен – кельт, и я ему совсем не нравлюсь. Мне не следовало бы обращать внимание на то, как бьётся сердце, стоит Айвену оказаться рядом. Искать расположения кельта бессмысленно, а в моём случае ещё и опасно.

Представляю, что подумает Лукас, узнай он о моих мечтах о кельте!

Делая вид, что мрачные взгляды Айрис меня не трогают, я с треском разрезаю упрямые корнеплоды. Твердокаменная репа плохо поддаётся даже острым ножам.

Спустя несколько минут Айрис отряхивает руки и выходит из кухни. Вот и удобный случай поговорить с Айвеном, убедиться, что он не выдаст Тристана.

– Как поживаешь? – скосив глаза на кельта, спрашиваю я медовым голоском.

Айвен молча рубит на куски репу, отделавшись по обыкновению гневным взглядом.

В отчаянии я что-то болтаю о погоде, о том, что ела на обед, о каких-то невероятных глупостях, лишь бы привлечь его внимание.

– …А тётя Вивиан прислала мне новые платья. Наверное, сожалеет, что поселила меня с икаритами. – Я бросаю нарезанную репу в огромную деревянную миску. – Я так удивилась, когда открыла посылку, – щебечу я. – Похоже, она пытается подкупить меня подарками, раз уж наказать не получилось. На мне сегодня новое платье. Нравится?

Платье и вправду изумительное – из блестящего чёрного шёлка с вышитыми тёмно-синими цветами железного дерева.

Айвен покрепче перехватывает в руке недавно заточенный нож.

– Что? – спрашивает он, грозно воззрившись на меня.

Он мне ответил! Великолепно! Вот только что за странный тон? Я надеялась на более приятную беседу.

– Платье… – благодушно повторяю я. – Тебе нравится вышивка?

– Нет, – отвечает Айвен, положив нож на стол и повернувшись ко мне. – Выглядит отвратительно.

Странно… и неожиданно.

– Ты бываешь поразительно любезен, – чувствуя, как разгорается гнев и пламенеют щёки, едко отвечаю я.

– Это платье, – язвительно продолжает Айвен, – сшито рабами, на нём кровь и пот невинных.

– Неужели? – парирую я. – Тётя Вивиан покупает мне платья в Валгарде, в ателье.

– Скажи: тебе известно, откуда на самом деле берётся этот расписной шёлк?

– Нет… то есть я… но…

Он так стремительно наклоняется ко мне, что я невольно отшатываюсь.

– Красивая вышивка, правда? Это работа урисков. С островов Фей. Многие вышивальщицы там совсем юные, ещё дети. Они работают за гроши, а если пытаются возражать, их бьют.

Это ложь! Он врёт! Специально говорит гадости.

Прикусив губу, я смотрю ему в глаза, однако Айвен не отводит взгляда. Похоже, он говорит правду…

– Я… не знала… – лепечу я в свою защиту.

– И не хотела ничего знать. Никто из вас не хочет знать, – огрызается Айвен. – Так что нет, твоё платье мне не нравится. И ты, и платье – отвратительны.

От его слов меня пронзает острая боль, всё внутри сворачивается в тугой, колючий узел, к глазам подступают слёзы. Почему он такой безжалостный? Всегда говорит мне гадости. И почему меня это так беспокоит?

Глупый, жалкий кельт.

Но что, если он прав? А вдруг всё так, как он говорит? Меня затягивает в водоворот страшных мыслей, и я с трудом отгоняю слёзы.

Не буду при нём плакать. Не дождётся.

Схватив нож, я с удвоенными усилиями кромсаю твёрдую, непокорную репу, пытаясь забыть слова Айвена и успокоиться.



На следующий день я нерешительно подхожу с вопросом к преподавателю истории.

– Пастырь Симитри, – обращаюсь я к нему после лекции, глядя, как остальные студенты-гарднерийцы медленно покидают огромную аудиторию.

– Маг Гарднер! – тепло приветствует он меня. От мантии профессора Симитри исходит аромат храмовых благовоний, на его руке белеет повязка в поддержку Фогеля. – Я кое-что для вас приготовил. – Пастырь Симитри достаёт из-под стола блестящий керамический цветочный горшок. В нём покачивается совсем небольшой, но удивительно красивый саженец железного дерева.