Бунт Хаус

Врррн врррррррнн. Врррн врррррррнн.

Я так поражена мощной вибрацией, которая гудит на моей грудной клетке, что почти выбрасываю телефон из рук. Мои уши наполнены звуком бьющейся

крови, когда я проверяю, от кого это сообщение.



РЭН: не разочаровывай меня.



И это все, что требуется. Внезапно я начинаю злиться. Да кто он вообще

такой, черт возьми? Не разочаровывать его? Он мне не отец. На самом деле он для

меня никто. Я ему ничего не должна. Мне определенно не нужно беспокоиться о

137



том, чтобы сделать его чертовски счастливым. Он может поцеловать мою гребаную

задницу.

Спрыгнув с кровати, я хватаю свою толстовку с задней стороны двери, сердито засовываю руки в рукава и вылетаю из своей комнаты в коридор, направляясь к уборной возле ванной. Я бормочу себе под нос, как сумасшедшая, когда достигаю двери шкафа, не заботясь о том, что кто-то услышит очень

красочные и очень оскорбительные ругательства, которые вырываются из моего

рта.

Внутри шкафа пахнет отбеливателем и суслом. Я дышу через рот, когда

переворачиваю стальное ведро, вставая на его помятое основание, чтобы дотянуться

до края пространства, ведущего на чердак. Будь проклята моя короткая задница; без Карины, которая могла бы подтолкнуть, мне требуются три неудачные

попытки, прежде чем удается подпрыгнуть достаточно высоко, чтобы подтянуть

себя, используя силу верхней части тела. Я сдираю костяшки пальцев и

оцарапываю спину, торопясь протащиться через узкое пространство, убеждая себя, что моя спешка вызвана кипящей яростью, а не клаустрофобией.

Наконец я добираюсь до другой стороны, кряхтя, пыхтя и выплевывая

комочки пыли изо рта, все еще ругаясь, как матрос. Я выскальзываю из узкого

пространства без малейшего изящества, приземляясь с глухим стуком на древние, потёсанные половицы чердака.

— Вау. Это все равно что наблюдать, как взрослый, полностью одетый

человек выходит из родильного канала. — Голос, холодно доносящийся с другой

стороны чердака, кажется, не слишком впечатленным чудом рождения. Скорее он

даже очень расстроен этим. Я сажусь, хлопаю себя по рукавам толстовки и

поднимаю облако пыли, отчего начинаю кашлять.

— Черт... ты... Джейкоби... — это все, что я могу выдавить из себя, бормоча и

отплевываясь.

Прямо перед моим лицом появляется стакан с водой. Стеклянный.

Хрустальный, с красивым цветочным узором, выгравированным на его

поверхности. Где, черт возьми, он взял здесь такой стакан? Ошеломленная, я

поднимаю глаза, готовая сказать ему, что не пью из сосуда, который был упакован

в дорожный сундук в течение последних трех десятилетий, но затем я вижу толстую

кучу очень новых, очень роскошных одеял на полу, и корзину, и вино, и сотни


свечей, которые были помещены поверх каждой доступной поверхности, их пламя

мерцает и колышется, когда они усердно трудятся, чтобы отогнать темноту, и слова

превращаются в пепел на моем языке.

— Какого хрена... — я наконец поднимаю глаза на Рэна, и мой язык внезапно

кажется слишком большим для моего рта.

Черт возьми, он выглядит просто потрясающе. Его волосы совершенно

растрепаны и падают на лицо. Черная рубашка, с настоящими пуговицами

спереди, верхняя пуговица которой расстегнута. Рукава закатаны до локтей, обнажая мускулистые предплечья. Джинсы выцвели и потерлись, и от них

138



отчетливо пахнет стиральным порошком. Я знаю, потому что он стоит так близко

ко мне, что его колено находится прямо перед моим лицом. Не то чтобы я нюхала

его чертово колено. Это было бы странно.

Рэн ухмыляется мне сверху вниз, и невыносимая боль нарастает в моей груди, вплоть до основания горла. Я просто не могу дышать, черт возьми.

— Какого хрена здесь творится? — спрашивает он, заканчивая за меня фразу.

— Так выглядит свидание на чердаке в пятницу вечером. Нет нужды выглядеть

такой испуганной. Я не взял с собой никакого оружия.

— Жаль, что я не взяла, — рычу я. — Ты просто бредишь. Ты ведь это знаешь, да? Это вовсе не свидание.

Рэн резко разворачивается, подносит стакан к губам и выпивает из него воду.

Я с трудом опускаю глаза, подавленная тем, что не хочу отводить взгляд. Он

возвращается к уютной обстановке, которую устроил, тяжело опускаясь на пол.

Смотрит на меня, откинувшись на одеяла и поигрывая стаканом в одной руке.

— А как бы ты тогда это назвала? — спрашивает он. — Может быть... военный

совет? Ты хочешь воевать со мной, малышка Эль?

— Я просто хочу, чтобы ты оставил меня в покое. Неужели я так многого

прошу?

Рэн пыхтит себе под нос, его взгляд блуждает по нашему захламленному, любопытному окружению.

— Но на самом деле ты ведь этого не хочешь, правда? — Он произносит этот

грубый, неоспоримый факт. — Ты все время мечтаешь о моих губах на своих. Я

вижу, как это происходит в твоей голове. Это настоящее шоу. Ты представляешь, каково это — быть запертой в темной комнате со мной, мое горячее дыхание в твоем

ухе, мой пот на твоем языке, мой член, трущийся о твою киску, и ты едва можешь

усидеть на месте. А когда ты действительно теряешь себя, ты отпускаешь свой разум

с поводка и фантазируешь о том, каково это — чувствовать меня внутри себя. Ты

сидишь очень тихо, прекрасная Элоди. Так тихо. Ты не двигаешь ни одним

мускулом, даже не шевелишься. Ты смотришь прямо перед собой и даже не смеешь

дышать, но я вижу твои побелевшие костяшки пальцев и бьющийся пульс в

ложбинке горла. То, как закрываются твои веки. Красный стыд, который