Бумажный дворец

– Конечно, я его сначала помыла. Часа два, – смеется она.

– И все равно фу, – морщусь я.

– Пофиг. Все лучше, чем просто тискаться, как маленькие. – Соскочив с кровати, она идет к окну, берет банку с авокадо и поднимает ее на свет. – Нужно поменять воду.

– Я собираюсь подождать, – говорю я.

– Чего?

– Когда влюблюсь.

Анна, ничего не говоря, ставит банку на место и стоит спиной ко мне – окно, которое она открыла, снова захлопнулось.

– Может, и не буду. Не знаю, – поспешно бормочу я. – Наверное, это звучит тупо.

– Нет, мне это кажется хорошей идеей, – отвечает она, поворачиваясь ко мне.

– Правда?

– Для тебя. Но не для меня. Сомневаюсь, что я когда-нибудь влюблюсь. Я не из тех.



Мы едем домой в темноте. В машине пахнет свежими яблоками. Мы с Бекки играем в оригами с предсказаниями на заднем сиденье.

– Выбери число, – предлагает она, начиная первой.

– Три.

Она отгибает бумажку три раза.

– Выбери цвет.

– Голубой.

Она разворачивает голубой треугольник, чтобы узнать мое будущее.

Внутри она написала: «Ты переспишь с жирным хряком». У нее почерк, как у восьмилетней.

– Фу, гадость, – смеюсь я. – Твоя очередь.

Я беру свое оригами и осторожно разгибаю. Бекки выбирает красное.

Я открываю предсказание.

– «Скоро в твоей жизни появится таинственный незнакомец», – читает она шепотом то, что я написала. – И сунет в тебя свой пенис.

– Такого я не писала! Извращенка! – восклицаю я.

– Погоди. – Бекки наклоняется через меня и осторожно, чтобы ее отец не услышал, открывает молнию на его брезентовой сумке. Достает оттуда белую книжку без обложки. – Думаешь, это я извращенка?

Книжка полна черно-белых рисунков. Изображений парочек, которые занимаются этим самым. Женщина на картинке похожа на жену из одного сериала, только голая. Мужчина бородат, у него длинные темные волосы. Его пенис болтается, выглядывая из-под подола рубашки. Он отвратителен. Я думаю о том, как Анна занималась сексом с тем студентом. При мысли о том, что она была с кем-то, кого почти не знает, мне становится грустно за нее, и я гадаю, не сожалеет ли она о содеянном где-то в глубине души. Потому что когда ты это сделаешь, ничего уже не исправить.

Бекки переворачивает страницу и открывает другую картинку, на ней женщина опирается спиной о стену. Мужчина стоит перед ней на коленях с лицом у нее в паху.

– Фу, – шепчет Бекки. – Можешь себе представить что-нибудь более мерзкое? Наверняка на вкус как моча.

– Буэ-э.

Мы так хохочем, что у меня болит живот.

– Что смешного? – спрашивает Диксон. – Я тоже хочу послушать.

Бекки запихивает книжку обратно в его сумку.

– Мы просто читали, – отвечаю я.

– Элла, ты же знаешь, тебя укачивает, когда ты читаешь в машине, – говорит мама. Она открывает бардачок и достает оттуда пакет. – Держи, на всякий случай, – и протягивает его мне. – Но, пожалуйста, если тебя затошнит, постарайся сдерживаться, пока мы не сможем остановиться. От запаха рвоты меня тоже начинает тошнить.



16:10




Я жду, пока не заболят легкие, а потом, не в силах больше вытерпеть ни секунды, вырываю голову из воды и жадно глотаю воздух. Что-то быстро кусает меня за щиколотку острыми зубами. От их прикосновения меня охватывает паника. Из воды рядом со мной выныривает Джонас. Он смеется над моим испуганным лицом.

– Совсем сбрендил? Я думала, ты черепаха.

Я в ярости уплываю от него, но он хватает меня за низ купальника.

– Пусти.

– Не пущу.

– Придурок.

– Я не придурок. – Он рывком притягивает меня к себе. – Ты же знаешь.

– Ты опоздал.

– Твои дети – рыбы. Они отказывались выходить из воды.

– Знаю, – вздыхаю я. – Иногда мне хочется пропустить их доски через дереводробилку. Не понимаю, как у Питера хватает терпения.

Мы болтаемся в воде, порознь, но вместе.

– Джина что-то подозревает, – начинаю я. – Сегодня на пляже был один неловкий момент, когда мы только приехали.

Мэдди и Финн гоняются друг за другом по берегу вдалеке. Позади них мама вешает на веревку белую льняную скатерть. Я слышу хлопанье двери, смех Джины. Джонас тоже слышит. Я отвожу взгляд.

– Все нормально, – говорит он.

– Ничего не нормально. Со мной что-то не так. Я должна сгорать от чувства вины. Вместо этого там, на пляже, с Джиной я чувствовала самодовольство. Как будто я победила. То сердце на песке.

– Ты действительно победила.

– Это ужасно, так говорить.

– Да, – соглашается он. Что я всегда любила в Джонасе, так это его способность признать свои прегрешения, пожать плечами и принять себя таким, какой он есть. – Я люблю Джину. Но ты у меня в крови. Здесь нет выбора.

– Конечно, есть.

– Нет, я делаю то, что вынужден. И признаю это. Вот в чем разница между нами. В признании выбора, который мы делаем.

– Не хочу об этом говорить.

Какие бы тайны моя сводная сестра Розмари ни открыла на прошлой неделе, когда мы с Питером были в Мемфисе, как бы это ни изменило мое отношение к прошлому, наша связь с Джонасом всегда будет жертвой, принесенной из покаяния.

– Я не уйду от Питера.

– Значит, на этом все и кончится? – растерянно произносит Джонас. Отвернувшись от меня, он смотрит на дикую, необитаемую сторону пруда. На камыши, рогоз, на то место, где мы по-настоящему подружились, – маленький мальчик, прячущийся на дереве, оседлавший низко свисающую ветку, терпеливо ждущий, тихий, как мышь, и нескладная сердитая девочка-подросток, которая хотела умереть в тот день. Дерево все еще там, но его ветви теперь тянутся высоко в открытое небо.

Джонас вздыхает.

– Столько лет прошло.

– Да.

– Оно стало таким высоким.

– Так обычно и бывает.

Он кивает.

– Мне нравится, что деревья растут одновременно вверх и вниз. Хотелось бы мне, чтобы мы могли так же.

Все, чего хочется мне, это поцеловать его.

– Тебе надо плыть назад.

– Я сказал Джине, что вернусь домой с дальнего берега пруда и встречусь с ней дома.

– Нет. Плыви к ней.

Джонас смотрит на меня с непроницаемым выражением лица.

– Хорошо, – соглашается он. – Может, еще увидимся сегодня.