Бронзовые звери

Северин опустился на скамеечку в задней части ламассу. В следующее мгновение крылья статуи приподнялись, и она неловко встала. Крохотные камешки с грохотом посыпались на пол. И некогда твердая стена сделалась полупрозрачной. Сквозь нее Северин различил неяркий свет люстр, расплывчатое буйство красок богатых костюмов гостей. Ламассу дернулся вперед, готовясь перенести его сквозь стену.

Северин ощутил, как его сердцебиение постепенно нарастает. От каждого шага ламассу лира терлась об его кожу. Ее спокойное, жутковатое жужжание наполняло его изнутри, словно отдаваясь в каждом ударе его сердца. Он представлял, как увидит Лайлу, Гипноса, Энрике и Зофью, и надежда расцветала в его сердце.

Надпись на стене у него за спиной медленно исчезла. Северин смотрел вперед, все его чувства обострились. И, несмотря на все это, он чувствовал себя немного самодовольно.

Вполне естественно, что он пойдет тропой древних.

Он вспомнил о голосе матери, о силе в своих жилах. Он был избран для этого.





17. Энрике




Оставшись один в библиотеке, Энрике выдохнул в ладонь и принюхался.

Неплохо.

Возможно, оставался легкий запах кофе, выпитого раньше, но ничего отвратительного он не ощутил и потому не мог понять, почему Зофья резко отскочила от него в ужасе, схватившись за сердце, словно смертельно раненная его поцелуем. Когда она отшатнулась, его захлестнуло волнение.

– Прости, – воскликнул он, начиная паниковать. – Я… я что-то не так понял?

– Нет, – ответила она, прерывисто дыша.

– Ты расстроена?

– Да.

Но больше она ничего не сказала. Как только они вернулись в безопасное убежище, Зофья умчалась в лабораторию, чтобы закончить подготовку необходимых им приспособлений, прежде чем через час они отправятся на Карнавал. Лайла еще не вернулась. Гипнос играл в гостиной на рояле и исполнял песню о любви, снова заставляя Энрике мысленно возвращаться к поцелую.

Он думал, что с его стороны было весьма любезно сказать «это могло быть гораздо лучше». И он и сам так считал. Как только губы Зофьи коснулись его губ, он ощутил себя так, словно следует по воле желания, которое не мог объяснить словами. Он желал этого. Желал ее.

Когда он поцеловал ее во второй раз, тонкий луч света проник между крыльями лебедя, раскинувшимися над лодкой. Энрике заметил синее сияние ее глаз, странную заостренность ее подбородка и золотое, словно пламя свечи, сияние ее волос. Какие бы резкие порой ни произносила она слова, губы Зофьи оказались мягкими, как снег, и поцелуй затуманил его мысли. Зофья уже давно будоражила его мысли. Они понимали друг друга так, как никто его не понимал, рядом с ней он чувствовал себя услышанным, чувствовал себя уютно. Хотя, возможно, она никогда ничего подобного не испытывала.

Это происходило с ним не впервые.

– Мечтаешь?

Гипнос прислонился к дверному косяку.

– Ты был каким-то задумчивым, когда мы вернулись, – заметил Гипнос. В его взгляде вспыхнуло понимание. Энрике покраснел.

– Ну да, дело в том, что мы не представляем, что ждет нас на Карнавале, а я все еще собираю свои записи о Повелье и…

– И ты поцеловал Зофью.

– Прошу, не надо.

– Чепуха, – громко пропел Гипнос. Откашлявшись, он продолжил: – Не беспокойся, я не завидую. У меня огромное, благородное сердце и огромное…

– Гипнос.

– Я собирался сказать «чувство юмора».

– Лжец.

Гипнос широко улыбнулся и хлопнул в ладоши.

– Ну? И каково это?

Энрике сердито уставился на него.

– О, да перестань, mon cher, – воскликнул Гипнос. – Друзья делятся секретами!

– Не прошло и дня, как мы стали друзьями.

– Фу, – промычал Гипнос, а затем обернулся и в восхищении воскликнул: – Малышка Феникс! Ты снова с нами!

Энрике выпрямился, как только Зофья вошла в комнату. Он боялся встретиться с ней взглядом, но девушку почти невозможно было разглядеть под ворохом плащей и масок в ее руках. Она медленно сложила их на деревянный стол, а затем обернулась к Энрике и Гипносу. Спокойно посмотрела на Энрике. Словно ничего между ними и не происходило, и он не знал, почувствовал ли облегчение или отвращение.


– А где Лайла? – спросила она.

– Здесь.

Лайла в молочно-белом платье вошла в библиотеку. Этот цвет, подумал он, выглядел под стать савану. И хотя она оставалась такой же мягкой, как прежде, с прошлого вечера в ее взгляде сквозила отстраненность. Очень часто она машинально касалась запястья, словно проверяя пульс.

– Мы условились встретиться с Северином в полночь, – сказала она.

Энрике стиснул зубы.

– И как он нас найдет?

Лайла собиралась было что-то сказать, но передумала.

– Думаю, это для него не проблема.

– Но куда мы пойдем, когда окажемся там? – спросил Гипнос. – Мне казалось, что если кто-то устраивает праздник, все должно быть роскошно, возможно, даже чересчур сложно.

– Предоставь это мне, – сказала Лайла, пошевелив пальцами. – Слуги многое знают, легко коснуться их рукавов или того, что они брали в руки, а затем искать в нужном направлении. Зофья, что ты нам принесла?

Зофья коснулась плащей на столе.

– Шесть взрывных устройств, система глушителя, один круглый детектор обнаружения, пять дымовых фильтров и устройство для отклонения света.

Гипнос хлопал глазами.

– Это… это впечатляет.

– Не считая того, что зашито здесь, – сказала Лайла, похлопав по корсету платья.

– Три кинжала, четыре метра стальной проволоки и фосфорные линзы на случай, если не будет света, – отбарабанила Зофья.

Теперь заволновался Гипнос.

– Как много опасных предметов необходимо для того, чтобы просто отыскать эту карту…

Зофья пожала плечами, жуя спичку. Гипнос перевел взгляд на Лайлу, но она снова углубилась в свои мысли. Она постоянно крутила на пальце свой перстень, и сердце Энрике сжалось от боли. Ей осталось совсем недолго, и осознание этого тяжким грузом давило на нее. Да и как могло быть иначе? Как можно было свободно дышать посреди этого кошмара? Но они были так близки к разгадке. Близки к тому, что смогло бы изменить их жизни.

Энрике коснулся ее руки и улыбнулся.

– У нас появилась надежда, хоть какой-то, но все-таки план, и целые горы взрывчатки. Мы довольствовались и меньшим. Вперед.



СОТВОРЕННЫЕ РАЗУМОМ МАСКИ направляли их, подсказывая, где проходит Карнавал, но не как войти.

За полчаса до полуночи Энрике, Гипнос, Зофья и Лайла стояли перед стеной, выложенной черно-белой мозаикой при входе в заваленный мусором укромный переулок, где не было ни души. Мозаичная стена простиралась на семь метров в высоту и три метра в ширину. Узор, выложенный мозаичной плиткой, абсолютно ничего не напоминал. На голой стене рядом виднелся маленький квадрат, полный разноцветных Сотворенных огней – красных, голубых, желтых и оранжевых, каждый из них не больше монеты. В центре оставалось пустое круглое пятно. Разноцветные огни легко поместились бы в него, словно ключ в замочную скважину, но для чего это было необходимо?

Энрике сдвинул маску назад. Холодный февральский воздух целовал его лицо. Налетевший ветер обжег его рану сквозь повязку, и он едва не поморщился.

– Почему мне кажется, словно здесь нас ждет еще одна загадка? – спросил Гипнос. – Я уже их ненавижу.

Один за другим они сдвинули маски. Энрике коснулся Сотворенных огоньков, нахмурившись, когда они замерцали под его пальцами. Ему уже доводилось видеть нечто подобное в Эдеме. В зависимости от расположения настенных светильников, эти огоньки могли изменять оттенок освещения всей комнаты.

– Что-нибудь нашел? – спросила Лайла.

Он обернулся, увидев, что Лайла направляется к башмаку, сиротливо лежавшему в конце переулка. Прикоснувшись к нему, она вздрогнула и снова уставилась на мозаику.

– Это должно выглядеть иначе.

– В смысле? – спросил Энрике.

Лайла нахмурилась.

– Мы словно находимся в том же месте, но я увидела, что стена не должна была быть выложена черно-белой мозаикой. Плитка должна быть цветной, как нечто вроде картины, но я не смогла разглядеть этого отчетливо, детали смазаны.

Зофья выудила свое колье из-под ворота плаща. Один из медальонов засиял.

– Это вход в портал, – сказала она, а затем прикоснулась к мозаике. – Но он заперт. Нам необходим ключ или пароль.

От ее прикосновения на мозаичной плитке проступили слова.

Гипнос застонал.

– Опять?