Бродячее шоу семьи Пайло

– Джордж велел. Ты был в отключке почти целый день. Джордж говорит, ты должен много чего сделать для него.

Всплеск Джордж-злобы бодрит его лучше, чем кофе. Кудряшка следит за выражением его лица.

– Что-то задумал? – шепчет он, чуть отодвигаясь от него.

– Слушай. Сколько корешей у тебя есть? Надежных корешей. Которые будут держать рты на крепком замке несмотря ни на что.

Кудряшка пытается сосчитать на пальцах и морщится.

– Девять, – наконец решается он. – Больше, если ты, ну понимаешь, бросишь что-нибудь хорошее в их карманы. Джордж урезал жалование с полмешочка до четверти, а теперь он вообще платит по крупинкам. По крупинкам! Зато эти лесорубы получают хорошее жалование, так что они вправят мозги любому, на кого Джордж укажет.

Кудряшка склоняется ближе:

– Но я так тебе скажу, если представления в ближайшее время не начнутся, хм, ну, половина из них взбунтуется и...

– Шшш, – говорит Гонко, расправляясь с оставшимися хот-догами в несколько жадных глотков. – Гонко уяснил обстановку, Кудряшка. А ты доведи-ка до их ушей, мой друг. Нашепчи то да се о секретной миссии там, наверху, – Гонко дергает большим пальцем в сторону неба. – Свежий воздух. Полнорослые дамочки. Технические чудеса какого бы там сейчас он, мать его, ни был, века. Но только самым смекалистым и надежным ярмарочным крысам, усек?

Кудряшка усек.

– А мы увидим океан?

– Все пять. И оплата будет получше. Я говорю о приятно набитых карманах, приятель. Но сначала достань-ка нам пару лопат. Мы идем за сокровищами.

Кудряшка убегает. Гонко чувствует, как картина начинает сформировываться у него в мозгу, превращаясь из стихийной жажды расплаты в конкретный план. Это будет рискованно, это будет смело, но это будет означать конец спектакля для Джорджа, если все получится. Кудряшка возвращается с кирками, лопатами и тачкой размером больше, чем он сам.

Всю ночь они копают в том месте, которое Джордж назвал навозной ямой – клочке земли, откуда повара-цыгане каким-то образом добывают свое мясо. Здесь есть деревья с хот-догами, кусты сахарной ваты и заросли попкорна, а из земли, словно нефть, бьют бурлящие источники с шипучей газировкой. Проходит какое-то время, прежде чем кирка Гонко натыкается на что-то, похожее на кость. Кирка показывается на поверхности, вытаскивая ком земли и тело Гоши. Голова его неплохо сохранилась, туловище тоже, но ниже пояса он представляет собой полужидкую массу, воняющую болотными газами. Они сгребают все, что можно, в тачку, задыхаясь, кашляя, блюя. Лицо Гоши, неподвижное как камень, выглядит удивленным.

– Ах ты, грязный, грязный ублюдок, – шепчет Гонко дрожащей куче плоти.

Он толкает тачку к Дому чудес, вываливает ее содержимое прямо под дверью, не обращая внимания на вязкую липкую жижу на своих ботинках, затем медленно катит ее обратно, чтобы привезти остальных.



* * *



К утру дело закончено, ну или по большей части. Он находит почти всего Рафшода, верхнюю половину Дупи и разговаривает с ними, пока катит каждого в тачке к Дому чудес, рассказывая им всякие приятные вещи о грядущих днях, о том, как они будут резвиться на сцене, словно дельфины в море. Их тела присоединяются к телу Гоши в чудовищной куче у двери Дома чудес.

Гонко не возвращается за Уинстоном – таких проблем ему не надо, он понимает это и без предостережений Джорджа. Не ищет он и Джей-Джея – согласно напечатанному листку, Джей-Джей прячется где-то в верхнем мире. Он также помнит предательство Джей-Джея в фургоне, и хотя пылающая от этого злость даже рядом не стоит с той сверхновой, что зажег в нем Джордж, без сомнения, здесь требуется основательная трепка. Если Джей-Джей переживет ее, то, что от него останется, будет весьма годным клоуном в их новом номере.

Гонко стучит в дверь Дома чудес четыре раза. Медленно и со скрипом она открывается, и в щель выглядывает глаз.

– Да?

Гонко тыкает части клоунов носком ботинка.

– Верни их.

Дверь открывается шире, и Гонко проталкивается внутрь. Похожий на клюв нос Манипулятора материей постоянно шмыгает, а его глаза выдают посещающие его мысли. Он чуть выше, чем карлик, с мертвенно-бледной кожей и прилизанными прядями сальных черных волос. Ему никогда не выпадал случай наказать Гонко, так что у Гонко нет перед ним страха. Красноватый свет в его мастерской падает на мебель, сделанную из человеческих существ, каждый предмет обстановки выглядит настолько хорошо сохранившимся и реалистичным, что Гонко готов поспорить, что некоторые из них и в самом деле живые. Он выигрывает этот спор, когда стул, который он пододвигает к себе (а ножки у него – это настоящие ноги), издает тихий стон боли, когда он плюхается на него.

Манипулятор материей растеряно потирает руки.

– Эта процедура, реанимация, трудная, и... и требует времени, – запинаясь, говорит он.

Когда Гонко отвечает, Манипулятор материей съеживается, словно тот занес руку, чтобы ударить его.

– Сколько это займет? Представления скоро начнутся. И у нас еще полно другой работы.

– По-разному. Время с момента смерти, возраст... мм... организма. Слишком давно... и это невозможно! Много времени с момента как, скажем так, сущность отправилась туда, куда отправляются все сущности, когда они покидают плоть, – его руки порхают как птицы, и он издает нервный смешок.

– Верни их, – повторяет Гонко утомленно.

– Ээ... хмм... оплата?

Теперь Гонко действительно встает, чтобы ударить его, и Манипулятор материей охотно и с восторгом подается вперед.

– Приказы, – рявкает Гонко. – От самого Джорджа. И от тех, кто над Джорджем. Дошло?

– А! – и с еще большим восторгом: – Какие-нибудь новости снизу?

– Курт передает привет. И говорит, делай, что тебе сказано. Он не будет торчать там вечно.


– Делать, что мне сказано! А там посмотрим. Только об этом ни слова! Мне не должны докучать все те, кто потерял друга, или врага, или я никогда не закончу с реанимацией. Другие дела, хобби с живыми, гораздо более интересные...

Гонко начинает закидывать лопатой внутрь останки клоунов, так как проходящие мимо цыгане останавливаются, чтобы поглазеть на все это месиво. Они не должны видеть его труппу в таком состоянии, это плохо смотрится. Манипулятор материей исчезает в дальней комнате и возвращается, толкая что-то, напоминающее электрический стул. Толстые пучки проводов тянутся за ним по полу, плюясь искрами.

– Как скоро? – спрашивает Гонко.

– Загляни ко мне через три дня, – Манипулятор материей сейчас выглядит немного раздраженным, так как Гонко явно оторвал его от каких-то проектов.

– Я загляну через час. Потом еще через час. И ты будешь следить за своим языком и будешь поистине супер-пупер гостеприимным и ты будешь работать сутки напролет, или Гонко станет слегка нервным и сделает кому-то очень-очень больно.

Слегка обалдев от такого, Манипулятор материей быстро приходит в себя и улыбается:

– Что-то не так, мистер Гонко?

Гонко пугает их обоих выкатившейся у него из глаза слезой, огромной клоунской слезой, которая размером с его кулак и прыгает как мячик, когда падает на пол.

– Они мои... – он давится словами.

– Твои подчиненные? – осторожно подсказывает Манипулятор материей.

– Черт побери, они же каша. Клей. Посмотрите на эту кучу дерьма, – он опускается на колени рядом с вышеупомянутой кучей, хватая бледную голову Дупи за пучки волос. – Я верну тебя, Дупс. Вот увидишь. Времена веселья впереди, Дупс, у тебя и твоего брата. Мы поедем на поезде смеха в город хохота. Мы сразим их наповал, всех их, прямо как в старые добрые времена.

– Вдохновлен. Бегу, – Манипулятор материей уже суетится, явно возмущенный приказами и угрозами, и скорее всего делая о них заметку на потом, когда Гонко пришлют к нему для наказания, что точно случиться рано или поздно, пока всем тут заправляет Джордж.

Он приносит шпатель, скальпель, портативный холодильник с разными частями человеческих тел, тяжелый мешок полный рулонов человеческой кожи, ножницы, какую-то розовую вязкую массу, которую Гонко никогда раньше не видел. Успокоившись, Гонко спрашивает:

– Они же будут прежними?

– О, более или менее.

– Лучше пусть будут.

– Ну, может, некоторые улучшения. Некоторые незначительные дефекты, – Манипулятор материей натягивает заляпанные перчатки и расставляет пробирки и банки с разноцветными жидкостями. Он отмеряет широкий кусок кожи, подключает рядом с большим, опутанным проводами стулом устройство с антеннами и мигающими циферблатами. Его маленький экран показывает прямую линию пульса.

Гонко расхаживает между омерзительными предметами мебели. С разных поверхностей и деталей за ним с безмолвной мольбой следят глаза.

– Что это? – спрашивает он, поднимая что-то похожее на губную помаду.

– Губная помада, – весьма раздраженным тоном отвечает Манипулятор материей.

– Для?

– Разновидность клоунского грима. Джордж подумывает о будке для поцелуев, вожделение было... мм... механизмом для сбора, да, которым цирк не пользовался уже довольно давно. Нужна будет женская особь достаточной степени красоты, я полагаю. Помада еще более усовершенствует ее.

– Она работает?

– Никогда не проверял, – Манипулятор материей натягивает круглые очки и зажигает маленький газосварочный аппарат. – Возьми и попробуй, если тебе так угодно.

Помада уже в кармане Гонко, как и что-то похожее на тушь и тени. Он некоторое время наблюдает за работой этого мерзкого человечка, пока тот распиливает кость на тщательно отмеренные куски, но на большее его не хватает. "Возвращайтесь", – шепчет он своей искореженной труппе.

Гонко бродит по цирку, пока не находит старый шатер клоунов, перестроенный, переоборудованный, и очевидно используемый для складирования разнообразного хлама. Каким-то образом вид старых холодильников, дверей от фургонов, сломанных столов и латунных зеркал бьет его в уязвимое место, и его ярость вырывается наружу. "Джордж, – шепчет он, сам не понимая, что говорит, видя перед глазами только красную мглу с белыми вспышками ветвистых молний. – Джордж. джордж. джооорррдж!"

Стук, звон, треск и грохот разносятся над цирком, а из дверей летят сломанные вещи. Кое-кто с благоговением подходит посмотреть на Ураган Гонко, большинство – что более разумно, – убегают подальше.

Позже, на обратном пути к Дому чудес, Гонко едва не теряется в новой планировке цирка, где приказы Джорджа лишили это место почти всего его характера. Шатры все одинакового размера, на одинаковом расстоянии друг от друга, идеально вычищенные, и все вокруг сверкает чистотой, от подметенных полов до отполированных шестов. Повсюду плакаты с лицом Джорджа, только более благородной и красивой версией Джорджа, который таращится с высоты со словами "джордж наблюдает за тобой" и "предатели берегитесь". Гонко в недоумении отмечает, что ни один из плакатов не изгажен.

Он останавливается у шатра акробатов, где с изумлением видит на фасаде еще одну вывеску: "любимчики джорджа (на данный момент!)". И буквами поменьше: "подлизывайтесь и стучите на друзей, чтобы и вам выпал такой шанс!" Внутри бездельничают три гибких тела, блестя потом после тренировки. Новые акробаты смеются и потягивают чай со льдом. Гонко пробегает по размытым воспоминаниям той ночи. У него занимает некоторое время, чтобы вспомнить, что старые акробаты мертвы и что Кудряшка говорил что-то про похищенных им на замену олимпийских чемпионов по гимнастике. Но к тому времени, как он вспоминает все это, Гонко уже поднял ком земли, проорал: "Эй, урод!" – и со всей силы швырнул его в первого, кто повернулся к нему. Снаряд попадает его цели в горло. Глаза становятся огромными, кашель, плевки и всякое такое веселье, а остальные бросаются на помощь своему упавшему товарищу.

– Ты чудовище! – кричит на него один из них. Все трое плачут. Пострадавший катается по земле с (надо признать) прекрасной кошачьей грацией.

Тут Гонко вспоминает, что сейчас текущей вражды между ними нет (ну может до этого момента). Но, учитывая то, как изменилось это место, некоторые знакомые штрихи совсем не помешают.

– Что за хрень?! – говорит он. – Свен уже давно бы отправил меня в полет с разворота. Вы не знаете, как акробатствовать?

– Мы презираем насилие!

– А, так значит, эта война будет легче легкого, вы это хотите сказать?

Они с плачем убегают, оставив Гонко беспокойно расхаживать по цирку. Время для него тянется медленно – он чувствует себя отцом в комнате ожидания в родильном отделении. До него долетает слух, что акробаты наябедничали Джорджу, и что Джордж ищет его, но у Джорджа есть полно других, на кого поорать и отхлестать плетью, и Гонко (справедливо) полагает, что Джордж унюхал ту угрозу, что сочится из его пор, и на самом деле не особо спешит найти его. Тем не менее, он держится на безопасном расстоянии, прячась всякий раз когда слышит неуклюжее "топ-топ" ездового громилы Джорджа.

Да, здесь действительно многое изменилось. Ходят слухи, что среди всех видов наказаний, особенное наслаждение Джордж получает от того, что посылает повздоривших артистов на унизительные сеансы "примирения" к психотерапевту, которого он притащил из верхнего мира, как когда-то притащил того бухгалтера. На этих сеансах враждующие стороны должны обсуждать свои чувства и разрешать конфликты, иногда перед аудиторией из балаганщиков. Это звучит поистине дьявольски, Гонко должен отдать ему должное, этот старина Джордж знает, как испортить все веселье.

Каждый раз, когда Гонко бродит рядом с Домом чудес, он слышит, как за дверью трещат и шипят искры. Разлетелся слух о том, что там творится что-то странное, даже страннее обычного, так что в последние часы поблизости почти не видно ярмарочных крыс. Сам не особо стремясь созерцать внутреннее убранство, Гонко ждет снаружи столько, сколько может, но когда до него доносится: "Дыши! Дыши!" – он врывается внутрь.

Пол представляет собой отвратительное месиво из сваленных в кучи обрезков и обломков костей, сочащихся костным мозгом. В ведра затолканы куски плоти и разные органы. В воздухе висит электричество, от которого волосы встают дыбом, и уж точно никогда в одной отдельно взятой комнате так густо не пахло кладбищем и помойным баком. Но там, на стуле, с бессмысленным выражением заново покрытого белым гримом лица – Дупи. Его голова большая и круглая как баскетбольный мяч, с черными пучками волос, торчащими тут и там. Невысокий, пузатый, он виновато таращится на весь мир. Моргает, дышит. Живет.