Брак с летальным исходом
Часть 37 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Обеими руками я вцепилась в плечо Бренци.
– Остановитесь, – простонала я, вкладывая в эту мысль всю свою решимость, все отчаянное желание вернуться в поместье и успеть, успеть спасти лорда. – Остановитесь! Зачем вы это делаете?
Руджеро чуть повернул голову. Брезгливая гримаса исказила его лицо. Он дернулся, пытаясь вырваться из моей хватки. Экипаж вильнул в сторону, и меня почти выбросило вперед между двумя передними сиденьями. Связанные руки повело, и я инстинктивно ухватилась за Бренци.
Мои пальцы сомкнулись на его открытой шее, не защищенной воротником плаща.
Последним, что я увидела, были массивные часы, охватывавшие запястье водителя. Секундная стрелка дернулась раз, другой – и застыла.
* * *
Чужие эмоции в один миг захлестнули меня, окружили, впились в каждую клеточку моего существа холодными иглами. Я словно провалилась под лед, в одну особенно злую зиму затянувший полумесяц залива, и плотная корка сомкнулась над головой, отсекая путь к спасению. Горькая вода забила рот и нос, легкие горели от невозможности сделать вдох. Набатом стучало сердце.
Бом. Бом. Бом.
Тело налилось тяжестью, каждое движение давалось с трудом. Силы утекали, словно вода из разбитого сосуда. Перед глазами становилось все темнее, будто я погружалась глубже и глубже. На самое дно.
Растворяясь. Теряя себя.
Бом. Бом.
«Зачем? Зачем?» – пульсировало в голове. Мой последний вопрос.
Бом.
И море откликнулось.
Меня подхватило подводным течением, закручивая, ударяя о толстую ледяную корку. Застывшие болезненно-четкие образы фонили чувствами – темными, чужими и злыми. Неясные, смутные, эти видения проникали под кожу, против воли возникали в сознании болезненными вспышками.
Калейдоскоп цветов, смазанные в движении пятна, далекий гул голосов – пестрый карнавал, беззаботная жизнь, кажущаяся ослепительно-яркой, если смотреть на нее из густой непроницаемой тени, черной, словно зависть и несправедливая обида. Как свет богатых залов рядом с темным углом закопченной кухни. Умопомрачительные запахи, от которых рот наполнялся густой вязкой слюной, ароматы блюд – роскошь, которую жизнь никогда не предоставит мне шанса отведать. И следом – пьянящее чувство триумфа, оттененное остротой опасности. Так яд тонкой маслянистой пленкой растекается по только что приготовленному бульону.
Скрип колес черных закрытых карет, вереницей растянувшихся где-то далеко внизу, заглушал бешеный стук сердца. Незамутненно-чистый восторг пьянил. Жизнь обретала смысл – месть казалась такой же сладкой, как и недоступные заморские кушанья.
…Искаженные временем, растянутые слова:
– Далеко пойдешь, мальчик. Надо только правильно выбирать друзей. Хочешь, я буду твоим другом?
Облаченная в темный дорогой костюм фигура, пальцы унизаны перстнями, светящимися насыщенно алым. Предложение, от которого невозможно отказаться, которое жаждешь принять.
Течение становилось сильнее, обретало направление. Оно тащило меня вперед, словно беспомощную щепку, разбрасывало вокруг смертоносные щупальца видений. Белоснежные страницы дорогих книг, пропитанные ядом, от прикосновения к которым кожа покрывалась язвами. Облачко мутной взвеси, растворившееся за толстым стеклом колбы с зельем. Легкий дымок с ноткой горечи, замаскированный запахом духов. Множество способов испортить, изменить, уничтожить. Убить.
Ненависть обволакивала, сдавливала, погружая меня все глубже. И в этой черной беспросветной пучине тонким лучиком, неизвестно как пробившимся сквозь толщу воды, сверкнула мимолетная улыбка.
Леди Элейна Себастьяни.
Ее тоже следовало бы ненавидеть. Ненавидеть сильнее и яростнее всех прочих – за идеальную внешность, за положение, ставившее ее почти на одну ступень с королевской семьей, за неизменное дружелюбие, которым она равно одаривала представителей любого сословия. До дрожи в пальцах, до впервые испорченного зелья хотелось поймать ее на лжи, ухватить тень брезгливой гримасы, раздраженный выдох, недовольный прищур. Хотелось разоблачить ее, содрать наносной ворох оберток из этих милых улыбок, легких касаний, дорогих тканей и пряных духов. Обнажить ее суть, которая должна была – обязана была! – оказаться столь же гнилой, как у прочих. Познать ее настоящую.
Сделать своей.
Это не было похоже на любовь. Одержимость, жажда, темная страсть. Свет, пронзивший ледяную воду, не грел – обжигал. Поток бурлил, вскипал мутной пеной закручивавшего бурного водоворота, тянул в глубину. И сияние вокруг становилось все болезненнее, все нестерпимее.
В тот день под приветственные крики толпы и перезвон колоколов на Ратушной площади все оборвалось.
Леди Элейна Кастанелло.
Оглушающая, беспросветная тишина и пустота.
…Бом. Мое тело содрогнулось, выгнулось, натолкнувшись на невидимую преграду. Дно.
От удара я словно пришла в себя, вновь обретая свое «я», и это придало мне сил. Бесконечно далекая поверхность казалась почти неразличимой, но я заставила себя оттолкнуться и поплыть туда, где, как чудилось, был верх. Выход.
Перед глазами вспыхнул красный огонек. Сначала расплывчатый, далекий, он постепенно обретал форму, обрисовывал контур оправы и очертания длинных ухоженных пальцев. Вода вокруг заколыхалась смутным, неясным беспокойством и чем-то, впервые похожим на страх. Словно чей-то взгляд, отстраненно-любопытный, прожигал спину между лопаток.
Он заговорил с ним после ужина в доме его покровителя.
– У меня есть заманчивое предложение, – произнес спокойно. – Очень, очень заманчивое предложение.
Красная точка покачивалась, манила обещаниями. Несметные богатства, от которых перехватывало дыхание, – зелья, книги, оборудование. Тайная протекция, дававшая чувство неуязвимости перед законом. И та, кого он в мыслях все еще продолжал называть Лейни, тянущаяся к нему, доступная.
Цель, отдававшая отсветом чужой магии. Но такая волнующая, правильная.
С этого момента все изменилось.
В зеркале заднего вида экипажа проступила картинка, окрашенная красноватыми всполохами. Маленький мальчик, вцепившийся в подлокотники сиденья, глядел вперед на дорогу и улыбался искренне и доверчиво. Поворот не туда. Холод пробрал меня до костей.
Образ ребенка треснул, рассыпавшись острыми осколками от отчаянного, горестного крика.
– Ты обещал! Я делал все, что ты просил! Она не должна была пострадать!
Прикосновение руки с красным перстнем было почти физически ощутимо.
– Ты знаешь, кто виноват. Знаешь, кого следует ненавидеть. Так отомсти за нее – и уйди.
«Ненавидеть. Ненавидеть. Ненавидеть».
Слово вспыхивало в голове, бесконечно повторяясь, словно эхо в пустом высоком зале. Отталкиваясь от стен, оно горело, распространяя вокруг себя сеть алых трещин. Все вокруг сотрясалось. Мир рушился.
«Отомстить. Отомстить. Отомстить».
Всем. Всем. Всем. Лощеному франту Майло Кастанелло, дважды обокравшему его, получившему ту, что стала смыслом его существования, а после не сумевшему удержать ее от смертельной ошибки. Пустоголовой потаскухе Женни, по злой насмешке судьбы носящей титул леди, которой глупец Кастанелло решил заменить первую супругу. Сумасшедшей Эрли. И этой настырной девке, вдове идиота Честера, из-за ошибки которой он чуть было не лишился всего, избежав каторги лишь милостью покровителя. Девке, которую сдернули с костра, где ей было самое место.
Сжечь ее. Сжечь их всех.
И уйти.
…Я почти пробилась к поверхности, почти вынырнула, но над головой вдруг сомкнулась ледяная корка. Я билась исступленно и отчаянно, но лед преграждал путь к свободе. Легкие, забитые вязкой, склизкой мутью чужих эмоций, нестерпимо жгло, хотелось выплюнуть их из себя, сделать живительный глоток воздуха. Тщетно.
По другую сторону льда проступали смутные, неясные образы, постепенно обретавшие яркость и четкость, словно лед становился прозрачнее, тоньше. Картина триумфа человека, годами шедшего к своей последней цели. Я кожей чувствовала его ликование, окрашенное нотками безумия.
Вот я на влажной темной земле, съежившаяся от боли. Лицо перекошено, рука с пылающим браслетом безвольно откинута в сторону. И лорд Кастанелло – рядом и одновременно далеко. Его тело посреди гостиной в луже крови и рвоты. Судорожно стиснутая ручка разбитой чашки. И пальцы – наши с ним пальцы – почти соприкасаются, связывая лорда и меня воедино.
Наша связь. Искорка надежды в темном, холодном и жестоком мире. Не ее ли я искала, когда, одинокая и потерянная, ступила на мостовые Аллегранцы? Не человека ли, который бросил бы все дела, узнав, что я в опасности? Который без капли сомнения встал бы на мою сторону, защитил от несправедливых обвинений законников, вывел бы меня из горящего дома и укрыл плащом, когда я замерзала на крыльце своего временного прибежища?
И эта искорка погаснет, когда остановится мое сердце. Когда я навеки застыну в этом странном мире, где нет времени. Мире, который навсегда поглотит меня, если я не сумею остановить безумного Руджеро Бренци.
Меня хватило на один-единственный крик. Громкий, отчаянный, выворачивающий наизнанку внутренности, выталкивающий наружу всю ту горькую муть, что заполнила мое существо от контакта с чужим разумом.
На одно слово.
– Остановись!
Я ударила обеими ладонями о толстую корку льда – ломая, сокрушая. И жуткое видение рассыпалось мелкими острыми осколками. Я зажмурилась, делая последний рывок наверх, и перед глазами вновь возникли замершие часы – часы лорда Майло Кастанелло, моего супруга перед Короной и людьми.
Бом. Бом. Бом.
Секундная стрелка слабо качнулась, дрогнула – и возобновила свой бег.
Я вынырнула.
* * *
Миг – и к тиканью часов добавились удары моего собственного сердца и биение чужого пульса под пальцами. Мгла перед глазами рассеялась, и я вновь увидела кабину экипажа, руки Руджеро Бренци, крепко сжимавшие руль, и уходившую вперед темную грунтовую дорогу.
Водитель повернулся ко мне, вцепился в запястья и с силой отшвырнул меня на заднее сиденье экипажа. Упала я неудачно, неловко подвернув связанные руки. От резкого удара о кожаную спинку вышибло дыхание.
Я затрясла головой, оглушенная и сбитая с толку. Случившееся находилось далеко за пределами моего понимания. На одно бесконечное мгновение я словно погрузилась в сознание Бренци, увидев и почувствовав гораздо больше, чем могла себе представить.
Теперь я понимала: Руджеро действительно был безумен. И это безумие годами взращивали неизвестные люди, используя таланты Бренци в собственных интересах. Покровитель, пригревший мальчика после того, как тот в первый раз использовал на других приготовленный им яд. Таинственный мужчина, менталист со светящимся алым перстнем, вызывавший у меня знакомое чувство ужаса.
Впрочем, Руджеро Бренци вовсе не противился их приказам. Он подчинялся с радостью, видя в чужой воле отражение собственных темных желаний.
Экипаж тряхнуло, и я со смутным сожалением подумала, что мой отчаянный мысленный призыв остался без ответа. Мне удалось проникнуть в воспоминания безумного зельевара, удалось разрушить призрачный образ его скорого триумфа, но я не смогла заставить его остановиться. Возможно, я действительно не обладала никакими странными способностями, а видения прошлого были лишь видениями, и это одновременно радовало и лишало надежды. Все оказалось напрасным, все, через что мне пришлось пройти, что удалось выяснить. Лорд Кастанелло умрет, а вслед за ним и я. И план Руджеро Бренци, безумный и жестокий, исполнится. Он отомстит.
И уйдет.
А в следующее мгновение мое тело резко повело в сторону. Раздался визг шин, громкий вскрик Бренци. Где-то на краю видимости мелькнули слишком близкие деревья. Экипаж закрутило на влажной земле, и лишь перед самым столкновением я сквозь вспышки боли вдруг осознала все с кристальной ясностью.
Руджеро Бренци все-таки нажал на тормоз.
– Остановитесь, – простонала я, вкладывая в эту мысль всю свою решимость, все отчаянное желание вернуться в поместье и успеть, успеть спасти лорда. – Остановитесь! Зачем вы это делаете?
Руджеро чуть повернул голову. Брезгливая гримаса исказила его лицо. Он дернулся, пытаясь вырваться из моей хватки. Экипаж вильнул в сторону, и меня почти выбросило вперед между двумя передними сиденьями. Связанные руки повело, и я инстинктивно ухватилась за Бренци.
Мои пальцы сомкнулись на его открытой шее, не защищенной воротником плаща.
Последним, что я увидела, были массивные часы, охватывавшие запястье водителя. Секундная стрелка дернулась раз, другой – и застыла.
* * *
Чужие эмоции в один миг захлестнули меня, окружили, впились в каждую клеточку моего существа холодными иглами. Я словно провалилась под лед, в одну особенно злую зиму затянувший полумесяц залива, и плотная корка сомкнулась над головой, отсекая путь к спасению. Горькая вода забила рот и нос, легкие горели от невозможности сделать вдох. Набатом стучало сердце.
Бом. Бом. Бом.
Тело налилось тяжестью, каждое движение давалось с трудом. Силы утекали, словно вода из разбитого сосуда. Перед глазами становилось все темнее, будто я погружалась глубже и глубже. На самое дно.
Растворяясь. Теряя себя.
Бом. Бом.
«Зачем? Зачем?» – пульсировало в голове. Мой последний вопрос.
Бом.
И море откликнулось.
Меня подхватило подводным течением, закручивая, ударяя о толстую ледяную корку. Застывшие болезненно-четкие образы фонили чувствами – темными, чужими и злыми. Неясные, смутные, эти видения проникали под кожу, против воли возникали в сознании болезненными вспышками.
Калейдоскоп цветов, смазанные в движении пятна, далекий гул голосов – пестрый карнавал, беззаботная жизнь, кажущаяся ослепительно-яркой, если смотреть на нее из густой непроницаемой тени, черной, словно зависть и несправедливая обида. Как свет богатых залов рядом с темным углом закопченной кухни. Умопомрачительные запахи, от которых рот наполнялся густой вязкой слюной, ароматы блюд – роскошь, которую жизнь никогда не предоставит мне шанса отведать. И следом – пьянящее чувство триумфа, оттененное остротой опасности. Так яд тонкой маслянистой пленкой растекается по только что приготовленному бульону.
Скрип колес черных закрытых карет, вереницей растянувшихся где-то далеко внизу, заглушал бешеный стук сердца. Незамутненно-чистый восторг пьянил. Жизнь обретала смысл – месть казалась такой же сладкой, как и недоступные заморские кушанья.
…Искаженные временем, растянутые слова:
– Далеко пойдешь, мальчик. Надо только правильно выбирать друзей. Хочешь, я буду твоим другом?
Облаченная в темный дорогой костюм фигура, пальцы унизаны перстнями, светящимися насыщенно алым. Предложение, от которого невозможно отказаться, которое жаждешь принять.
Течение становилось сильнее, обретало направление. Оно тащило меня вперед, словно беспомощную щепку, разбрасывало вокруг смертоносные щупальца видений. Белоснежные страницы дорогих книг, пропитанные ядом, от прикосновения к которым кожа покрывалась язвами. Облачко мутной взвеси, растворившееся за толстым стеклом колбы с зельем. Легкий дымок с ноткой горечи, замаскированный запахом духов. Множество способов испортить, изменить, уничтожить. Убить.
Ненависть обволакивала, сдавливала, погружая меня все глубже. И в этой черной беспросветной пучине тонким лучиком, неизвестно как пробившимся сквозь толщу воды, сверкнула мимолетная улыбка.
Леди Элейна Себастьяни.
Ее тоже следовало бы ненавидеть. Ненавидеть сильнее и яростнее всех прочих – за идеальную внешность, за положение, ставившее ее почти на одну ступень с королевской семьей, за неизменное дружелюбие, которым она равно одаривала представителей любого сословия. До дрожи в пальцах, до впервые испорченного зелья хотелось поймать ее на лжи, ухватить тень брезгливой гримасы, раздраженный выдох, недовольный прищур. Хотелось разоблачить ее, содрать наносной ворох оберток из этих милых улыбок, легких касаний, дорогих тканей и пряных духов. Обнажить ее суть, которая должна была – обязана была! – оказаться столь же гнилой, как у прочих. Познать ее настоящую.
Сделать своей.
Это не было похоже на любовь. Одержимость, жажда, темная страсть. Свет, пронзивший ледяную воду, не грел – обжигал. Поток бурлил, вскипал мутной пеной закручивавшего бурного водоворота, тянул в глубину. И сияние вокруг становилось все болезненнее, все нестерпимее.
В тот день под приветственные крики толпы и перезвон колоколов на Ратушной площади все оборвалось.
Леди Элейна Кастанелло.
Оглушающая, беспросветная тишина и пустота.
…Бом. Мое тело содрогнулось, выгнулось, натолкнувшись на невидимую преграду. Дно.
От удара я словно пришла в себя, вновь обретая свое «я», и это придало мне сил. Бесконечно далекая поверхность казалась почти неразличимой, но я заставила себя оттолкнуться и поплыть туда, где, как чудилось, был верх. Выход.
Перед глазами вспыхнул красный огонек. Сначала расплывчатый, далекий, он постепенно обретал форму, обрисовывал контур оправы и очертания длинных ухоженных пальцев. Вода вокруг заколыхалась смутным, неясным беспокойством и чем-то, впервые похожим на страх. Словно чей-то взгляд, отстраненно-любопытный, прожигал спину между лопаток.
Он заговорил с ним после ужина в доме его покровителя.
– У меня есть заманчивое предложение, – произнес спокойно. – Очень, очень заманчивое предложение.
Красная точка покачивалась, манила обещаниями. Несметные богатства, от которых перехватывало дыхание, – зелья, книги, оборудование. Тайная протекция, дававшая чувство неуязвимости перед законом. И та, кого он в мыслях все еще продолжал называть Лейни, тянущаяся к нему, доступная.
Цель, отдававшая отсветом чужой магии. Но такая волнующая, правильная.
С этого момента все изменилось.
В зеркале заднего вида экипажа проступила картинка, окрашенная красноватыми всполохами. Маленький мальчик, вцепившийся в подлокотники сиденья, глядел вперед на дорогу и улыбался искренне и доверчиво. Поворот не туда. Холод пробрал меня до костей.
Образ ребенка треснул, рассыпавшись острыми осколками от отчаянного, горестного крика.
– Ты обещал! Я делал все, что ты просил! Она не должна была пострадать!
Прикосновение руки с красным перстнем было почти физически ощутимо.
– Ты знаешь, кто виноват. Знаешь, кого следует ненавидеть. Так отомсти за нее – и уйди.
«Ненавидеть. Ненавидеть. Ненавидеть».
Слово вспыхивало в голове, бесконечно повторяясь, словно эхо в пустом высоком зале. Отталкиваясь от стен, оно горело, распространяя вокруг себя сеть алых трещин. Все вокруг сотрясалось. Мир рушился.
«Отомстить. Отомстить. Отомстить».
Всем. Всем. Всем. Лощеному франту Майло Кастанелло, дважды обокравшему его, получившему ту, что стала смыслом его существования, а после не сумевшему удержать ее от смертельной ошибки. Пустоголовой потаскухе Женни, по злой насмешке судьбы носящей титул леди, которой глупец Кастанелло решил заменить первую супругу. Сумасшедшей Эрли. И этой настырной девке, вдове идиота Честера, из-за ошибки которой он чуть было не лишился всего, избежав каторги лишь милостью покровителя. Девке, которую сдернули с костра, где ей было самое место.
Сжечь ее. Сжечь их всех.
И уйти.
…Я почти пробилась к поверхности, почти вынырнула, но над головой вдруг сомкнулась ледяная корка. Я билась исступленно и отчаянно, но лед преграждал путь к свободе. Легкие, забитые вязкой, склизкой мутью чужих эмоций, нестерпимо жгло, хотелось выплюнуть их из себя, сделать живительный глоток воздуха. Тщетно.
По другую сторону льда проступали смутные, неясные образы, постепенно обретавшие яркость и четкость, словно лед становился прозрачнее, тоньше. Картина триумфа человека, годами шедшего к своей последней цели. Я кожей чувствовала его ликование, окрашенное нотками безумия.
Вот я на влажной темной земле, съежившаяся от боли. Лицо перекошено, рука с пылающим браслетом безвольно откинута в сторону. И лорд Кастанелло – рядом и одновременно далеко. Его тело посреди гостиной в луже крови и рвоты. Судорожно стиснутая ручка разбитой чашки. И пальцы – наши с ним пальцы – почти соприкасаются, связывая лорда и меня воедино.
Наша связь. Искорка надежды в темном, холодном и жестоком мире. Не ее ли я искала, когда, одинокая и потерянная, ступила на мостовые Аллегранцы? Не человека ли, который бросил бы все дела, узнав, что я в опасности? Который без капли сомнения встал бы на мою сторону, защитил от несправедливых обвинений законников, вывел бы меня из горящего дома и укрыл плащом, когда я замерзала на крыльце своего временного прибежища?
И эта искорка погаснет, когда остановится мое сердце. Когда я навеки застыну в этом странном мире, где нет времени. Мире, который навсегда поглотит меня, если я не сумею остановить безумного Руджеро Бренци.
Меня хватило на один-единственный крик. Громкий, отчаянный, выворачивающий наизнанку внутренности, выталкивающий наружу всю ту горькую муть, что заполнила мое существо от контакта с чужим разумом.
На одно слово.
– Остановись!
Я ударила обеими ладонями о толстую корку льда – ломая, сокрушая. И жуткое видение рассыпалось мелкими острыми осколками. Я зажмурилась, делая последний рывок наверх, и перед глазами вновь возникли замершие часы – часы лорда Майло Кастанелло, моего супруга перед Короной и людьми.
Бом. Бом. Бом.
Секундная стрелка слабо качнулась, дрогнула – и возобновила свой бег.
Я вынырнула.
* * *
Миг – и к тиканью часов добавились удары моего собственного сердца и биение чужого пульса под пальцами. Мгла перед глазами рассеялась, и я вновь увидела кабину экипажа, руки Руджеро Бренци, крепко сжимавшие руль, и уходившую вперед темную грунтовую дорогу.
Водитель повернулся ко мне, вцепился в запястья и с силой отшвырнул меня на заднее сиденье экипажа. Упала я неудачно, неловко подвернув связанные руки. От резкого удара о кожаную спинку вышибло дыхание.
Я затрясла головой, оглушенная и сбитая с толку. Случившееся находилось далеко за пределами моего понимания. На одно бесконечное мгновение я словно погрузилась в сознание Бренци, увидев и почувствовав гораздо больше, чем могла себе представить.
Теперь я понимала: Руджеро действительно был безумен. И это безумие годами взращивали неизвестные люди, используя таланты Бренци в собственных интересах. Покровитель, пригревший мальчика после того, как тот в первый раз использовал на других приготовленный им яд. Таинственный мужчина, менталист со светящимся алым перстнем, вызывавший у меня знакомое чувство ужаса.
Впрочем, Руджеро Бренци вовсе не противился их приказам. Он подчинялся с радостью, видя в чужой воле отражение собственных темных желаний.
Экипаж тряхнуло, и я со смутным сожалением подумала, что мой отчаянный мысленный призыв остался без ответа. Мне удалось проникнуть в воспоминания безумного зельевара, удалось разрушить призрачный образ его скорого триумфа, но я не смогла заставить его остановиться. Возможно, я действительно не обладала никакими странными способностями, а видения прошлого были лишь видениями, и это одновременно радовало и лишало надежды. Все оказалось напрасным, все, через что мне пришлось пройти, что удалось выяснить. Лорд Кастанелло умрет, а вслед за ним и я. И план Руджеро Бренци, безумный и жестокий, исполнится. Он отомстит.
И уйдет.
А в следующее мгновение мое тело резко повело в сторону. Раздался визг шин, громкий вскрик Бренци. Где-то на краю видимости мелькнули слишком близкие деревья. Экипаж закрутило на влажной земле, и лишь перед самым столкновением я сквозь вспышки боли вдруг осознала все с кристальной ясностью.
Руджеро Бренци все-таки нажал на тормоз.