Брак с летальным исходом
Часть 11 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Немного бумаги для письма, перо и чернила, пожалуйста.
Знакомая недовольная гримаса, тенью скользнувшая по лицу Мелии, тут же сменилась выражением вежливой учтивости. Видимо, дворецкий уже успел передать слугам слова лорда Кастанелло.
– Одну минуту, миледи. Мне нужно будет спросить об этом господина Берто. Кроме него и милорда у нас никто бумаги не держит. А милорд… – Она не договорила.
– Поступайте, как считаете нужным.
Горничная выдохнула с облегчением, обрадовавшись, что я не требую, чтобы она напрямую обратилась к лорду Кастанелло за гербовой бумагой и письменными принадлежностями. Вероятно, после вечерней встречи у дверей моей комнаты женщина не особенно хотела лишний раз попадаться на глаза хозяину дома.
– Я подожду.
Вернулась горничная достаточно быстро, неся в руках несколько листов желтоватой бумаги, перо и наполовину заполненную чернильницу-непроливайку. Водрузив все это рядом с подсвечником, она вопросительно посмотрела на меня.
– Это все, Мелия. – Я улыбнулась служанке. – Можете быть свободны.
Мелия еще раз поклонилась и выскользнула из комнаты. Дождавшись, когда за женщиной закроется дверь, я села за столик и задумчиво взяла в руки принесенный лист бумаги.
Один его вид говорил мне о многом. Простая, плотная и дешевая бумага без гербового оттиска, которой пользовался дворецкий, господин Альберто Сфорци, ничем не походила на тонкие светлые листы, которые я уже дважды находила под салфеткой на обеденном подносе. Судя по тому, что Мелии не потребовалось много времени, чтобы принести принадлежности для письма, скорее всего, дворецкий выдал ей бумагу, которая была у него под рукой и, вероятно, использовалась для хозяйственных записей.
Я для пробы вывела несколько слов, стараясь по памяти восстановить почерк своего неизвестного союзника, и разочарованно вздохнула, поднеся исписанные листы ближе к свету. Оттенок чернил тоже оказался совсем иным. Впрочем, цвет я могла и спутать, в сумерках несложно ошибиться. Но скоро стало ясно, что принесенные мне чернила чересчур жидкие: линии букв получились толстыми и блеклыми, а в конце последнего слова перо и вовсе оставило позорную кляксу, расплескавшуюся тонкими иглами брызг. Повинуясь секундному порыву, я дорисовала ее, превратив в ощетинившийся шипами орех каштана.
Нахмурилась, вглядываясь в желтые огоньки пламени, дрожащие в такт моему дыханию. Загадка манила и дразнила, ускользая от моего разума.
«Драгоценная Фаринта…»
Нет, неразумно предполагать, что письмо написал один из слуг. Даже если записки и были чьей-то глупой шуткой, не слишком ли много мороки лишь для того, чтобы извести неугодную супругу хозяина поместья? Не слишком ли много известно простому наемному работнику? Кто же, если не друг Эдвина, знал, как он называл меня, и кто мог выяснить подробности торопливого подобия расследования, которое провели законники перед моим арестом? Вряд ли слуги лорда Кастанелло обладали таким влиянием в городе. Разве что…
Разве что записка была написана самим лордом. Но зачем? Ради злой насмешки над ненужной супругой? В качестве проверки? Или с какими-то неясными для меня целями? Ведь за весь ужин лорд не ответил ни на один вопрос, не потрудился дать никаких разъяснений. Кто знает, чего он хочет на самом деле?
Я постучала пером по нарисованной шипастой скорлупе. Попробуй разберись, что скрыто внутри.
После нескольких дней, проведенных в темноте, сидеть при свечах было необыкновенно уютно. Я чувствовала в теле приятную расслабленность, едва ощутимый запах нагретого воска, смешанный с тонким цветочным ароматом, ласкал ноздри. Стоило больших усилий собраться и вернуться к размышлениям об авторе записок.
По всей видимости, выходило, что из живущих в поместье людей только лорд Кастанелло и дворецкий могли написать эти странные послания. Версия с дворецким казалась мне менее правдоподобной, но в любом случае чтобы окончательно убедиться в ее несостоятельности, нужно было хотя бы мельком увидеть почерк господина Сфорци. И почерк самого лорда тоже.
А если предположить, что записки писал кто-то, не проживавший в поместье? Кому из жителей Аллегранцы, кроме господина Кауфмана, была небезразлична моя судьба?
Внезапно пришедшая мысль заставила меня вздрогнуть. Человек, обладавший доступом к моим личным вещам, маленьким подаркам Эдвина, письмам, способным рассказать о лорде Осси не меньше, чем знали его друзья, был мне печально известен. Я представила, как господин дознаватель обшаривает мой дом, перебирает дорогие сердцу мелочи, отбрасывая их одну за другой как ненужный хлам. Все ради того, чтобы отыскать способ вернуть в лапы закона жертву, так ловко избежавшую пламени костра.
Нет, об этом даже думать не хотелось.
Я всем сердцем надеялась, что записки действительно передавали друзья Эдвина. И это означало, что один из них каким-то образом вышел на контакт с кем-то из слуг лорда – горничной, кухаркой, экономкой, дворецким – тем, кто имел возможность положить письмо на поднос с обедом. Правда, за все время я практически никогда не видела, чтобы кто-то из слуг покидал поместье, да и к самому лорду Кастанелло ни разу не приезжали гости или деловые партнеры. Хотя…
Я перевела взгляд на окно, где в толстом стекле отражалось мое освещенное теплым светом лицо. Посыльные. Газетчики. Извозчики, ежедневно доставлявшие продукты для кухни и другие необходимые в хозяйстве вещи. Любой из этих людей мог незаметно передать пару листов бумаги, которые впоследствии обнаружились на моем подносе. Тем более что все покупки неизменно проходили через кухню.
Глядя на пламя свечей, я бездумно водила пером по бумаге, вырисовывая палочки, черточки и кружочки – привычные для любого зельевара схематичные изображения преобразований, на первый взгляд не несущие особого смысла, но понятные для меня самой. Короткая записка и одно большое письмо, написанные на одной и той же бумаге одним и тем же почерком. И – четыре резких штриха вверх и в сторону – несколько версий того, кто мог бы отправить их мне. Дворецкий, лорд Кастанелло, господин дознаватель или неизвестный друг Эдвина, передающий – две коротких черточки – послания из Аллегранцы через посыльного и слугу в доме.
Я устало потерла виски. Мысли двигались вяло, тело налилось жаркой тяжестью. Все усиливающийся аромат свечей, в котором к цветочному запаху теперь примешивался экзотический запах нагретой на солнце древесины, обволакивал, мешая сосредоточиться. Отложив перо, я завороженно следила, как медленно скользит по боку свечи крупная, маслянисто поблескивающая в свете пламени, тяжелая капля воска, оставляя за собой тонкий, чуть выпуклый след.
И что-то в этой капле, ее неторопливом движении, внезапно смутило меня.
Что-то было не так. Этот удушающий запах, чуть чадящий фитиль, воск, слишком вязкий и густой для обычных свечей… Все это казалось мне смутно знакомым, словно тоненькая ниточка вилась из давно и прочно забытого прошлого.
Я потянулась рукой к пламени.
* * *
– Не оборачивайся.
Я послушно застыла, вслушиваясь в шорох песка позади меня. Страх приливной волной всколыхнулся внутри. Бежать!
Но я не могла шелохнуться. Так и стояла, беспомощно замерев, считая шаги за спиной. Один, другой. Мужчина, подойдя почти вплотную, остановился. Легко, едва касаясь, провел пальцами по шее, вырвав у меня невольный вздох.
Страх растаял, когда широкие теплые ладони легли на плечи, небрежным движением сталкивая вниз свободные рукава летнего платья. С коротким смешком он потянул на себя ленты шнуровки, и тонкая ткань, более ничем не сдерживаемая, соскользнула почти до пояса.
Я почувствовала прохладное дуновение ветра на обнаженной коже, тут же сменившееся обжигающим дыханием, а после прикосновением губ к шее. Горячие руки скользнули по моим плечам, сгибу локтя, животу, груди, распаляя, рождая в теле томительное, жгучее желание. Не прекращая ласк, мужчина наклонился к самому моему уху и шепнул:
– Ты достойна букета цветов, моя лилия.
Он поднял руку с массивным перстнем, украшенным красным драгоценным камнем, сияющим во мраке, и раскрыл ладонь – и в то же мгновение вспыхнули факелы, поставленные по обеим сторонам дощатого помоста. Две огненные дорожки – уходящий далеко в озеро причал и его иллюзорный двойник, блестевший в темной глубине – расцветили ночь россыпью желтых точек.
Я задохнулась от невыразимой красоты открывшейся передо мной картины, и мужчина за моей спиной чуть прикусил мочку моего уха, провел подушечками пальцев по чувствительным твердым соскам, превращая вздох в стон.
А на поверхности озера один за другим расцветали огненные цветы, и даже закрыв глаза и погрузившись в ощущения, что дарили умелые прикосновения, я видела их отсветы за сомкнутыми веками.
Чуть подавшись назад, я почувствовала спиной прохладный шелк его рубашки. Мужчина мягко отстранил меня и распустил последние петли шнуровки. С тихим шелестом платье опустилось на песок. Я охнула, предчувствуя, что последует за этим.
Умелые пальцы скользнули между разведенных ног. Я прогнулась, прижимаясь к его телу. Нестерпимо хотелось большего. Мужчина поймал мою руку и заставил прикоснуться к себе, провести пальцами по обнаженной коже, почувствовать жаркую влагу…
* * *
…Рука была испачкана. Я с трудом сфокусировала взгляд, поднесла ладонь к лицу. Маслянистая корочка покрывала подушечки пальцев. Воск.
Точно, я тянулась к свече…
Тело горело. Прикосновение ткани к коже было нестерпимым. Я словно бы еще ощущала на себе фантомные руки, стиравшие границу между видением и явью. Неутоленное желание плескалось внизу живота.
Перед глазами двоилось, под веками плясали вспышки огненных цветов. Кажется, я чувствовала цветочный запах… Было ли все это реальным? Мир кружился калейдоскопом красок. Стены двигались, двери одна за другой оставались позади, сменяя друг друга. Вжух. Вжух.
Или двигалась я?
Неясная тень мелькнула где-то далеко и растворилась в окружающей черноте. Привлеченная движением, я вгляделась. И увидела.
Тонкий, едва различимый луч света разрезал мрак. Он манил, завлекая невысказанным обещанием. Дорожка светящихся огней вела меня туда.
Шаг. Еще шаг.
Внезапно что-то на границе видимости привлекло мое внимание. Ненужная, досадная помеха. Я обернулась, но слишком резко и почувствовала, как пол уходит из-под ног. Ладонь скользнула по холодной ручке, и та поддалась нажиму. Дверь распахнулась, лишая меня опоры.
Удара я не ощутила. Приподнявшись на локтях, с удивлением обнаружила себя на полу в незнакомой темной комнате, освещенной едва различимым красноватым сиянием. Светом работающего артефакта.
Я нашла его почти сразу. Небольшой предмет, лежавший чуть в отдалении от меня. Сквозь оболочку явственно проступали очертания кристалла. Я бездумно потянулась к нему.
А в следующее мгновение яркая вспышка и последовавшая за ней волна выпущенной на свободу магической энергии захлестнули комнату, вновь опрокидывая меня на пол, ослепляя, выжигая застилавший разум туман.
Все погасло.
* * *
Голова раскалывалась, перед глазами плясали красные всполохи, как после удара. Поднеся руку к затылку, я нащупала набухающую болезненную шишку.
Что же со мной только что произошло?
Колени и локти саднило – кажется, при падении я ободрала кожу. Я ощупала руками тело в поисках других повреждений, одернула задравшуюся юбку, поправила рукава. И тут меня прошиб холодный пот.
Шнуровка лифа оказалась полураспущенной. Грудь, не стянутая плотной тканью, ныла. Низ живота неприятно и болезненно тянуло, словно…
Вместо воспоминаний обо всем, что было после того, как горничная принесла мне бумагу и свечи, зияла пугающая чернота.
Что я успела натворить за это время?
Я огляделась, поспешно зашнуровывая платье, но в окружавшей меня темноте незнакомой комнаты с трудом можно было различить лишь очертания предметов. Сквозь плотно занавешенные шторы с улицы не пробивалось ни лучика света. Воздух казался затхлым, комната – хоть повсюду и были в беспорядке разбросаны некрупные предметы – нежилой.
Я с облегчением выдохнула. По крайней мере, вряд ли это была спальня лорда Кастанелло, что, особенно с учетом беспамятства и странных телесных реакций, меня несказанно радовало. Да, я прекрасно осознавала природу распаленных зельем желаний и, если бы речь шла о первой брачной ночи в роли леди Осси, подчинилась бы им с радостью. Но в сложившихся обстоятельствах… пусть лорд Кастанелло и приходился мне законным супругом, я вовсе не желала близости с ним, почти незнакомым, да еще и под воздействием дурмана, подчинившего меня чужой воле.
На тумбе рядом со мной обнаружился ночник, а внутри чуть поблескивал накопительный кристалл ручной огранки. Надеясь, что хоть немного заряда сохранилось, я на ощупь поискала на основании ночника рычажок, активирующий артефакт, но ничего подобного не обнаружила – светильник был старой, непривычной модели. Тут пальцы наткнулись на ребристое колесико, и мышечная память услужливо подкинула верное движение. Я повернула диск на одно деление, задав ночнику минимальное свечение.
Кристалл послушно зажегся, заливая комнату неярким светом, рассыпавшимся сквозь прорези ажурного торшера тысячью крохотных звездочек.
Это была детская. Я сидела на пушистом ковре посреди комнаты, заваленной игрушками, резными солдатиками, повозками с большими крутящимися колесами и металлическими моделями первых самодвижущихся экипажей. Детская казалась воплощенной мечтой любого маленького мальчика. Все здесь застыло в беспорядке, как будто юный хозяин спальни лишь на минуту вышел из комнаты и скоро вернется к прерванным играм. Но пустота, тонкий слой пыли, покрывавший поверхности, завалившаяся набок деревянная лошадка на тонких полозьях, плюшевый медведь с вытертой шерстью, верно когда-то горячо любимый своим маленьким хозяином, а теперь сиротливо выглядывавший из-под кроватки, говорили о произошедшем красноречивее любых слов. Это место было оставлено давным-давно.
На несколько долгих мгновений мои переживания и страхи отошли на второй план. Сердце невольно сжалось от чувства потери. Кому принадлежала эта комната, еще хранившая в себе отголоски безмятежного детского счастья? Брату лорда? Сыну? Что произошло с ребенком и могло ли это быть связано с исчезновением жен лорда Кастанелло?
Мягкая игрушка со скрытым внутри кристаллом, выпавшая у меня из рук в момент энергетического выброса, лежала, прислонившись мохнатым затылком к боку модели экипажа, неестественно раскинув лапы. Я провела над ней ладонью, опасаясь касаться неизвестного и, без всякого сомнения, сильного артефакта, но кристалл был полностью разряжен, и я не смогла понять, в чем же заключалось его действие и что он делал в детской спальне. Тем не менее эта игрушка вернула мне рассудок, мгновенно очистив одурманенное сознание.
Знакомая недовольная гримаса, тенью скользнувшая по лицу Мелии, тут же сменилась выражением вежливой учтивости. Видимо, дворецкий уже успел передать слугам слова лорда Кастанелло.
– Одну минуту, миледи. Мне нужно будет спросить об этом господина Берто. Кроме него и милорда у нас никто бумаги не держит. А милорд… – Она не договорила.
– Поступайте, как считаете нужным.
Горничная выдохнула с облегчением, обрадовавшись, что я не требую, чтобы она напрямую обратилась к лорду Кастанелло за гербовой бумагой и письменными принадлежностями. Вероятно, после вечерней встречи у дверей моей комнаты женщина не особенно хотела лишний раз попадаться на глаза хозяину дома.
– Я подожду.
Вернулась горничная достаточно быстро, неся в руках несколько листов желтоватой бумаги, перо и наполовину заполненную чернильницу-непроливайку. Водрузив все это рядом с подсвечником, она вопросительно посмотрела на меня.
– Это все, Мелия. – Я улыбнулась служанке. – Можете быть свободны.
Мелия еще раз поклонилась и выскользнула из комнаты. Дождавшись, когда за женщиной закроется дверь, я села за столик и задумчиво взяла в руки принесенный лист бумаги.
Один его вид говорил мне о многом. Простая, плотная и дешевая бумага без гербового оттиска, которой пользовался дворецкий, господин Альберто Сфорци, ничем не походила на тонкие светлые листы, которые я уже дважды находила под салфеткой на обеденном подносе. Судя по тому, что Мелии не потребовалось много времени, чтобы принести принадлежности для письма, скорее всего, дворецкий выдал ей бумагу, которая была у него под рукой и, вероятно, использовалась для хозяйственных записей.
Я для пробы вывела несколько слов, стараясь по памяти восстановить почерк своего неизвестного союзника, и разочарованно вздохнула, поднеся исписанные листы ближе к свету. Оттенок чернил тоже оказался совсем иным. Впрочем, цвет я могла и спутать, в сумерках несложно ошибиться. Но скоро стало ясно, что принесенные мне чернила чересчур жидкие: линии букв получились толстыми и блеклыми, а в конце последнего слова перо и вовсе оставило позорную кляксу, расплескавшуюся тонкими иглами брызг. Повинуясь секундному порыву, я дорисовала ее, превратив в ощетинившийся шипами орех каштана.
Нахмурилась, вглядываясь в желтые огоньки пламени, дрожащие в такт моему дыханию. Загадка манила и дразнила, ускользая от моего разума.
«Драгоценная Фаринта…»
Нет, неразумно предполагать, что письмо написал один из слуг. Даже если записки и были чьей-то глупой шуткой, не слишком ли много мороки лишь для того, чтобы извести неугодную супругу хозяина поместья? Не слишком ли много известно простому наемному работнику? Кто же, если не друг Эдвина, знал, как он называл меня, и кто мог выяснить подробности торопливого подобия расследования, которое провели законники перед моим арестом? Вряд ли слуги лорда Кастанелло обладали таким влиянием в городе. Разве что…
Разве что записка была написана самим лордом. Но зачем? Ради злой насмешки над ненужной супругой? В качестве проверки? Или с какими-то неясными для меня целями? Ведь за весь ужин лорд не ответил ни на один вопрос, не потрудился дать никаких разъяснений. Кто знает, чего он хочет на самом деле?
Я постучала пером по нарисованной шипастой скорлупе. Попробуй разберись, что скрыто внутри.
После нескольких дней, проведенных в темноте, сидеть при свечах было необыкновенно уютно. Я чувствовала в теле приятную расслабленность, едва ощутимый запах нагретого воска, смешанный с тонким цветочным ароматом, ласкал ноздри. Стоило больших усилий собраться и вернуться к размышлениям об авторе записок.
По всей видимости, выходило, что из живущих в поместье людей только лорд Кастанелло и дворецкий могли написать эти странные послания. Версия с дворецким казалась мне менее правдоподобной, но в любом случае чтобы окончательно убедиться в ее несостоятельности, нужно было хотя бы мельком увидеть почерк господина Сфорци. И почерк самого лорда тоже.
А если предположить, что записки писал кто-то, не проживавший в поместье? Кому из жителей Аллегранцы, кроме господина Кауфмана, была небезразлична моя судьба?
Внезапно пришедшая мысль заставила меня вздрогнуть. Человек, обладавший доступом к моим личным вещам, маленьким подаркам Эдвина, письмам, способным рассказать о лорде Осси не меньше, чем знали его друзья, был мне печально известен. Я представила, как господин дознаватель обшаривает мой дом, перебирает дорогие сердцу мелочи, отбрасывая их одну за другой как ненужный хлам. Все ради того, чтобы отыскать способ вернуть в лапы закона жертву, так ловко избежавшую пламени костра.
Нет, об этом даже думать не хотелось.
Я всем сердцем надеялась, что записки действительно передавали друзья Эдвина. И это означало, что один из них каким-то образом вышел на контакт с кем-то из слуг лорда – горничной, кухаркой, экономкой, дворецким – тем, кто имел возможность положить письмо на поднос с обедом. Правда, за все время я практически никогда не видела, чтобы кто-то из слуг покидал поместье, да и к самому лорду Кастанелло ни разу не приезжали гости или деловые партнеры. Хотя…
Я перевела взгляд на окно, где в толстом стекле отражалось мое освещенное теплым светом лицо. Посыльные. Газетчики. Извозчики, ежедневно доставлявшие продукты для кухни и другие необходимые в хозяйстве вещи. Любой из этих людей мог незаметно передать пару листов бумаги, которые впоследствии обнаружились на моем подносе. Тем более что все покупки неизменно проходили через кухню.
Глядя на пламя свечей, я бездумно водила пером по бумаге, вырисовывая палочки, черточки и кружочки – привычные для любого зельевара схематичные изображения преобразований, на первый взгляд не несущие особого смысла, но понятные для меня самой. Короткая записка и одно большое письмо, написанные на одной и той же бумаге одним и тем же почерком. И – четыре резких штриха вверх и в сторону – несколько версий того, кто мог бы отправить их мне. Дворецкий, лорд Кастанелло, господин дознаватель или неизвестный друг Эдвина, передающий – две коротких черточки – послания из Аллегранцы через посыльного и слугу в доме.
Я устало потерла виски. Мысли двигались вяло, тело налилось жаркой тяжестью. Все усиливающийся аромат свечей, в котором к цветочному запаху теперь примешивался экзотический запах нагретой на солнце древесины, обволакивал, мешая сосредоточиться. Отложив перо, я завороженно следила, как медленно скользит по боку свечи крупная, маслянисто поблескивающая в свете пламени, тяжелая капля воска, оставляя за собой тонкий, чуть выпуклый след.
И что-то в этой капле, ее неторопливом движении, внезапно смутило меня.
Что-то было не так. Этот удушающий запах, чуть чадящий фитиль, воск, слишком вязкий и густой для обычных свечей… Все это казалось мне смутно знакомым, словно тоненькая ниточка вилась из давно и прочно забытого прошлого.
Я потянулась рукой к пламени.
* * *
– Не оборачивайся.
Я послушно застыла, вслушиваясь в шорох песка позади меня. Страх приливной волной всколыхнулся внутри. Бежать!
Но я не могла шелохнуться. Так и стояла, беспомощно замерев, считая шаги за спиной. Один, другой. Мужчина, подойдя почти вплотную, остановился. Легко, едва касаясь, провел пальцами по шее, вырвав у меня невольный вздох.
Страх растаял, когда широкие теплые ладони легли на плечи, небрежным движением сталкивая вниз свободные рукава летнего платья. С коротким смешком он потянул на себя ленты шнуровки, и тонкая ткань, более ничем не сдерживаемая, соскользнула почти до пояса.
Я почувствовала прохладное дуновение ветра на обнаженной коже, тут же сменившееся обжигающим дыханием, а после прикосновением губ к шее. Горячие руки скользнули по моим плечам, сгибу локтя, животу, груди, распаляя, рождая в теле томительное, жгучее желание. Не прекращая ласк, мужчина наклонился к самому моему уху и шепнул:
– Ты достойна букета цветов, моя лилия.
Он поднял руку с массивным перстнем, украшенным красным драгоценным камнем, сияющим во мраке, и раскрыл ладонь – и в то же мгновение вспыхнули факелы, поставленные по обеим сторонам дощатого помоста. Две огненные дорожки – уходящий далеко в озеро причал и его иллюзорный двойник, блестевший в темной глубине – расцветили ночь россыпью желтых точек.
Я задохнулась от невыразимой красоты открывшейся передо мной картины, и мужчина за моей спиной чуть прикусил мочку моего уха, провел подушечками пальцев по чувствительным твердым соскам, превращая вздох в стон.
А на поверхности озера один за другим расцветали огненные цветы, и даже закрыв глаза и погрузившись в ощущения, что дарили умелые прикосновения, я видела их отсветы за сомкнутыми веками.
Чуть подавшись назад, я почувствовала спиной прохладный шелк его рубашки. Мужчина мягко отстранил меня и распустил последние петли шнуровки. С тихим шелестом платье опустилось на песок. Я охнула, предчувствуя, что последует за этим.
Умелые пальцы скользнули между разведенных ног. Я прогнулась, прижимаясь к его телу. Нестерпимо хотелось большего. Мужчина поймал мою руку и заставил прикоснуться к себе, провести пальцами по обнаженной коже, почувствовать жаркую влагу…
* * *
…Рука была испачкана. Я с трудом сфокусировала взгляд, поднесла ладонь к лицу. Маслянистая корочка покрывала подушечки пальцев. Воск.
Точно, я тянулась к свече…
Тело горело. Прикосновение ткани к коже было нестерпимым. Я словно бы еще ощущала на себе фантомные руки, стиравшие границу между видением и явью. Неутоленное желание плескалось внизу живота.
Перед глазами двоилось, под веками плясали вспышки огненных цветов. Кажется, я чувствовала цветочный запах… Было ли все это реальным? Мир кружился калейдоскопом красок. Стены двигались, двери одна за другой оставались позади, сменяя друг друга. Вжух. Вжух.
Или двигалась я?
Неясная тень мелькнула где-то далеко и растворилась в окружающей черноте. Привлеченная движением, я вгляделась. И увидела.
Тонкий, едва различимый луч света разрезал мрак. Он манил, завлекая невысказанным обещанием. Дорожка светящихся огней вела меня туда.
Шаг. Еще шаг.
Внезапно что-то на границе видимости привлекло мое внимание. Ненужная, досадная помеха. Я обернулась, но слишком резко и почувствовала, как пол уходит из-под ног. Ладонь скользнула по холодной ручке, и та поддалась нажиму. Дверь распахнулась, лишая меня опоры.
Удара я не ощутила. Приподнявшись на локтях, с удивлением обнаружила себя на полу в незнакомой темной комнате, освещенной едва различимым красноватым сиянием. Светом работающего артефакта.
Я нашла его почти сразу. Небольшой предмет, лежавший чуть в отдалении от меня. Сквозь оболочку явственно проступали очертания кристалла. Я бездумно потянулась к нему.
А в следующее мгновение яркая вспышка и последовавшая за ней волна выпущенной на свободу магической энергии захлестнули комнату, вновь опрокидывая меня на пол, ослепляя, выжигая застилавший разум туман.
Все погасло.
* * *
Голова раскалывалась, перед глазами плясали красные всполохи, как после удара. Поднеся руку к затылку, я нащупала набухающую болезненную шишку.
Что же со мной только что произошло?
Колени и локти саднило – кажется, при падении я ободрала кожу. Я ощупала руками тело в поисках других повреждений, одернула задравшуюся юбку, поправила рукава. И тут меня прошиб холодный пот.
Шнуровка лифа оказалась полураспущенной. Грудь, не стянутая плотной тканью, ныла. Низ живота неприятно и болезненно тянуло, словно…
Вместо воспоминаний обо всем, что было после того, как горничная принесла мне бумагу и свечи, зияла пугающая чернота.
Что я успела натворить за это время?
Я огляделась, поспешно зашнуровывая платье, но в окружавшей меня темноте незнакомой комнаты с трудом можно было различить лишь очертания предметов. Сквозь плотно занавешенные шторы с улицы не пробивалось ни лучика света. Воздух казался затхлым, комната – хоть повсюду и были в беспорядке разбросаны некрупные предметы – нежилой.
Я с облегчением выдохнула. По крайней мере, вряд ли это была спальня лорда Кастанелло, что, особенно с учетом беспамятства и странных телесных реакций, меня несказанно радовало. Да, я прекрасно осознавала природу распаленных зельем желаний и, если бы речь шла о первой брачной ночи в роли леди Осси, подчинилась бы им с радостью. Но в сложившихся обстоятельствах… пусть лорд Кастанелло и приходился мне законным супругом, я вовсе не желала близости с ним, почти незнакомым, да еще и под воздействием дурмана, подчинившего меня чужой воле.
На тумбе рядом со мной обнаружился ночник, а внутри чуть поблескивал накопительный кристалл ручной огранки. Надеясь, что хоть немного заряда сохранилось, я на ощупь поискала на основании ночника рычажок, активирующий артефакт, но ничего подобного не обнаружила – светильник был старой, непривычной модели. Тут пальцы наткнулись на ребристое колесико, и мышечная память услужливо подкинула верное движение. Я повернула диск на одно деление, задав ночнику минимальное свечение.
Кристалл послушно зажегся, заливая комнату неярким светом, рассыпавшимся сквозь прорези ажурного торшера тысячью крохотных звездочек.
Это была детская. Я сидела на пушистом ковре посреди комнаты, заваленной игрушками, резными солдатиками, повозками с большими крутящимися колесами и металлическими моделями первых самодвижущихся экипажей. Детская казалась воплощенной мечтой любого маленького мальчика. Все здесь застыло в беспорядке, как будто юный хозяин спальни лишь на минуту вышел из комнаты и скоро вернется к прерванным играм. Но пустота, тонкий слой пыли, покрывавший поверхности, завалившаяся набок деревянная лошадка на тонких полозьях, плюшевый медведь с вытертой шерстью, верно когда-то горячо любимый своим маленьким хозяином, а теперь сиротливо выглядывавший из-под кроватки, говорили о произошедшем красноречивее любых слов. Это место было оставлено давным-давно.
На несколько долгих мгновений мои переживания и страхи отошли на второй план. Сердце невольно сжалось от чувства потери. Кому принадлежала эта комната, еще хранившая в себе отголоски безмятежного детского счастья? Брату лорда? Сыну? Что произошло с ребенком и могло ли это быть связано с исчезновением жен лорда Кастанелло?
Мягкая игрушка со скрытым внутри кристаллом, выпавшая у меня из рук в момент энергетического выброса, лежала, прислонившись мохнатым затылком к боку модели экипажа, неестественно раскинув лапы. Я провела над ней ладонью, опасаясь касаться неизвестного и, без всякого сомнения, сильного артефакта, но кристалл был полностью разряжен, и я не смогла понять, в чем же заключалось его действие и что он делал в детской спальне. Тем не менее эта игрушка вернула мне рассудок, мгновенно очистив одурманенное сознание.