Брачная афера Ривотта Мадсона

— Да, — в один голос ответили Хатиор и Гортензия, и дознаватель тут же добавил — и вашу супругу тоже, скорее всего, опросят как свидетеля. Будьте готовы, но ничего не бойтесь.

— Мне бы вашу веру в благоприятный исход, — вздохнула Теззи, с благодарностью глядя на Ривотта, поглаживающего ее ногой под столом.

— В нашем деле без веры никак, — фыркнул дознаватель и снова стал походить на пухлый чайник с кипятком. — Всякое бывает. А без веры и свихнуться можно.

Теззи покачала головой и откусила пирог. Прикрыла глаза, наслаждаясь тающим во рту тестом и нежной, с легкой кислинкой, начинкой. Ухмыльнулась. Ее, конечно, могут повесить завтра, но пока-то она жива и это стоит ценить.

Решимости, прочем, хватило ненадолго. Теззи еще удавалось не думать о слушанье на вечерней прогулке, когда они с Ривоттом, взявшись за руки словно в детстве, бродили по городу куда глаза глядят. Прохладный воздух пах скошенной травой и зацветающей липой, близость супруга пьянила и отгоняла дурные мысли. Его тепло, хоть и не обещало быть долгим, все равно согревало — не столько тело, сколько душу. Но чем темнее становилось вокруг, тем мрачнее Гортензии рисовалось будущее. К моменту возвращения домой хотелось только плакать. Не помогали ни ласки, ни теплые слова, ни крепкие объятья.

Ривотт понимал все с полуслова. Ничего не просил, ни на чем не настаивал, лишь был рядом неотступной тенью. Утешал, обнимал, вытирал слезы и шептал ободряющие глупости. Удалось заснуть к рассвету, когда на волнения просто закончились силы. Теззи еще чувствовала, как муж ласково расчесывает ее шевелюру пальцами, еще представляла, как будет выглядеть столб, на котором ее непременно вздернут, но разум уже проваливался в спасительную тьму.

Чуть не опоздали: спать хотелось неимоверно, и, если бы не Фукси с завтраком, слушанье началось бы без Библисов. Супруги спешно привели себя в порядок, отведали безвкусного кофе с остатками вчерашнего рыбного пирога и направились выслушать вердикт. Перед выходом Ривотт заметил официальное письмо от дознавателей и прихватил его с собой с твердым намерением увести Теззи куда-нибудь далеко, если в послании плохие вести.

Не решались распечатать. Сидели в обнимку и, словно диковинный предмет, рассматривали конверт. Он пах пылью и сыростью, а буквы сами по себе выглядели так надменно, что впору было вспомнить о бренности существования. Наконец стало понятно: дальше тянуть нельзя, просто некуда будет свернуть с дороги. Ривотт разорвал бумагу, и супруги Библисы углубились в чтение.

Ничего хорошего! В письме сухо сообщали, что в связи с новыми обстоятельствами дела с Гортензии хоть и не снимают обвинение, но более не рассматривают ее как главную подозреваемую. Теззи только плечами пожала. Такое послание могли отправить и специально, чтобы усыпить ее страхи и заставить явиться на слушанье. Душой снова завладела безнадежная тоска. Гортензия вздохнула, уткнулась носом в грудь Ривотта и едва слышно сообщила.

— Если вдруг меня не выпустят оттуда, — она запнулась, но прочистила горло и продолжила, — если решат повесить, хочу чтобы ты знал: ты — лучшее, что со мной случалось в жизни.

Ривотт крепче обнял ее, и осторожно, чтобы не испортить прическу, погладил по голове.

— С тобой еще много чего хорошего случится, у тебя впереди, думаю, лет пятьдесят, — наклонился и поцеловал в висок. — Все будет хорошо.

Теззи вздохнула и мышкой затаилась на его груди. Сердце стучало кузнечным молотом: глухо, редко, но так и норовило выскочить наружу. Руки дрожали, а тело мерзло так, будто за окном кареты не лето распускало лепестки, а осень оплакивала не сумевших доказать свою невиновность.

Наконец карета остановилась, и Ривотт помог жене выбраться на улицу. Гортензия плохо соображала и, если бы не муж, вряд ли бы быстро нашла зал. Уселись на ближайшую к выходу скамью и принялись ожидать начала действа. В светлом зале было невыносимо душно, а тело била мелкая дрожь и от волнения стучала челюсть. Ривотт покачал головой, снял куртку и укрыл ей плечи благоверной. Положил ее голову к себе на плечо и взял за руку. Вероятно, обнял бы, но даже для супругов прилюдные объятья в таком месте не поощрялись.

Чтобы хоть как-то прийти в чувство, Гортензия стала рассматривать пришедших. Слушанья редко бывали закрытыми и частенько собирали не только заинтересованных лиц, но и просто жадных до чужих страданий зевак. При других обстоятельствах за ними стоило понаблюдать со стороны ради развлечения, зеваки временами забавляли куда больше происшествия, но сегодня хотелось только одного: чтобы все закончилось как можно быстрее. Большинства присутствующих Гортензия не знала, но кое-где мелькали знакомые лица, лишь раззадоривая сомнения и страхи.

На ближней к возвышению с судейским столом скамье сидели Лилия с мужем. Падчерица казалась бледной и взволнованной, и Теззи заключила: беременность женщины проходит не гладко. Мысленно поблагодарила судьбу, что дочь покойного Датура хотя бы не пытается оспорить завещание. С другой стороны, на это еще полно времени, и, если мачеха выберется из передряги, Лилия непременно вспомнит, что ей досталось не все имущество отца, и захочет окончательно обобрать его вдову. Как и все Патраки, Лилия никогда не упускала возможности заполучить еще больше денег. Только с браком у нее вышла осечка: супруг мало того что подкачал происхождением, так еще и оказался игроком с кучей долгов. Теззи ухмыльнулась. Интересно, а полученного в наследство от Патрака-старшего хватило расплатиться? Или скоро понадобится еще?

Перевела взгляд на другое знакомое лицо. Мужчина едва заметно кивнул ей, и она поспешила ответить тем же. Любовник Сиринги. Теззи не помнила его имени, потому что подруга постоянно называла его «Зайчиком». Приятный, под стать Сиринге, малый, хоть из низов и шулер, каких поискать. Гортензии он нравился куда больше официального супруга приятельницы, которого, кстати, отчего-то в зале не было.

Рядом сидели еще несколько деловых партнеров Датура, господин Флокс и Хатиор. Партнеры вели себя странно: кто-то энергично кивал, поймав ее взгляд, а кто-то делал вид, что вовсе не замечает вдовы Патрака-старшего. Теззи махнула рукой: ну их. Будут совместные дела — все равно придется общаться, а не будет, так чего переживать из-за косых взглядов посторонних? Флокс и Хатиор ограничились приличным ситуации приветствием.

За спиной скрипнули засовом, отрезая быстрый путь к отступлению. Двое мужчин в форме встали около двери и трое у окон. Гортензия тяжело сглотнула: выход на слушаньях закрывали крайне редко. Толпа зашумела, предвкушая начало, и из специального бокового помещения на свое место прошел королевский судья.

У Теззи потемнело в глазах. В поисках хоть какой-то поддержки она сжала сильную ладонь супруга.

Не помнила, что говорили участники процесса, казалось, даже слышала не все. В голове гудело и страшно хотелось пить. От духоты и смеси витающих вокруг ароматов мутило. Вцепилась в руку Ривотта так, будто муж удерживал ее над пропастью. Кровь била по вискам и даже уши и те жгли раскаленными железками.

В столице странно вели дела. Здесь не было ни защиты, ни обвинения: считалось, что королевский судья благословлен богами, чист душой, бесстрастен и разберется что к чему без помощников. Дознавателям надлежало лишь раскопать как можно больше фактов, подробностей и обстоятельств преступления. Вот только они-то бесстрастными не были и всячески защищали свои интересы. На деле явное отсутствие сторон лишь выливалось в неразбериху при вызове свидетелей и ничем другим от обыкновенного слушанья не отличалось.

Теззи даже не удивлялась, что ее не зовут к судье, а вместо нее приглашают ответить на вопросы кого угодно: слуг, прохожих, деловых партнеров, но только не вдову. Решила, что ее изматывают специально. Ждут, когда она окончательно потеряет разум. Никак не могла найти в зале Белдона, и только хотела шепнуть об этом Ривотту, узнать, не видит ли тот родственничка, когда из соседней с судейской боковой двери вывели его.

Даже если бы Сиринга не описала этого мужчину в красках, Гортензия поняла бы, кто перед ней, без труда. Когда убили Датура, она лежала на кровати в соседней комнате и слышала, как муж просит пощады. Он даже денег успел предложить. А потом взвизгнул дворовой побитой псиной и замолк навсегда. Датур был неробкого десятка и вряд ли ныл бы, не будь убийца внушительных габаритов. Встретишь такого бугая в подворотне, и, считай, твоя песенка спета. Даже шрам через все лицо не пугал так, как рост и размах плеч.

Здоровяк шагал неуверенно, выставив вперед руки, как во время игры в жмурки. Потом нащупал стул, уселся на него и пустым взглядом уставился в зал. Теззи покачала головой: похоже, зелье правды не пошло ему на пользу. Вспомнила свой день после этой отравы и вздрогнула. У нее почти не было ни болей, ни неприятностей со зрением, зато разум блуждал где-то далеко, мучили видения одно ужаснее другого. Потом она долго не могла говорить, сорвала голос, взывая о помощи.

— Все будет хорошо, — прошептал Ривотт еле слышно, и Теззи постаралась сосредоточиться на вопросах судьи. От того, что расскажет ему этот огромный мужчина со шрамом, зависела ее жизнь.

Похожий на длинноносую цаплю, худой, с глазами слегка навыкате, судья кивнул одному из дознавателей, сухому ничем не примечательному мужчине с козлиной бородкой, и тот начал допрос. Спектакль, в котором лишний раз проверяют уже известное.

— Господин Адансоний, вы знали Сирингу Коман, — вкрадчиво протянул он, — расскажите, что вас связывало.

— Мы познакомились год назад, — слегка охрипшим голосом начал здоровяк, и Теззи со странной тоской отметила, что, похоже, не только ее мучили кошмары после зелья правды. Интересно, что ему пообещали за откровенность тут, в зале? Заменить висельницу каторгой? Адансоний прочистил горло и продолжил: — Она обыграла меня в карты. Приятная была женщина, обходительная. Сразу видно, из благородных.

— Продолжайте, — подбодрил дознаватель, совсем по-козлиному тряхнув бородкой.

— Месяца три назад она стала появляться в обществе прилично одетого мужчины. Явно ее круга. Молодой, наглый, изворотливый. Похоже, метил ей в любовники, но Сиринга его не привечала. Холодна была, прямо на себя непохожа, вроде под руку держит, но и не улыбнется толком. Как с шавкой. Очень бросалось в глаза. Но ее вроде как муж обижал, подозреваю, ей не до других было, — тут здоровяк ухмыльнулся, — своего хватало. Где-то месяца два назад они попросили меня об одолжении. Назвал цену, они согласились. Мы все выполнили свои договоренности.

— Посвятите нас в суть ваших договоренностей.

— Мужчина хотел избавиться от Датура Патрака. Не моего ума дела зачем… Сиринга знала, что могу помочь, и свела нас. Я за это ей карточный долг простил, — тут он снова ухмыльнулся: — Небольшой.

— Как именно вы избавили мужчину от Датура Патрака? — прищурился дознаватель и вместо козла стал больше походить на ощетинившегося мелкого пса. Он уже порычал, обнажив зубы, и вот-вот вцепится в ногу мертвой хваткой.

Теззи не стала слушать ответ. Она и так прекрасно знала, что и как было. Вспоминать подробности лишний раз не хотелось. Посмотрела в зал в надежде угадать, кого из присутствующих мужчин приспособила Сиринга. Подруга была чудо как хороша и умела пользоваться своим обаянием. Может, когда-то в ее душе и жила наивная девочка, но на момент их с Гортензией знакомства госпожа Коман уже поднаторела в интригах. У Сиринги была только одна слабость: она до последнего хотела сохранить свой брак. Любила мужа. Но после появления у господина Комана внебрачного ребенка и это желание его жены сошло на нет. Остались лишь мечты о свободе и спокойной жизни. Жаль, Сиринга не успела их осуществить…

— А как звали мужчину-заказчика, не припомните? — голос дознавателя снова вернул в душную действительность.

Гортензия вся обратилась в слух. Любопытство победило даже тревогу за собственную жизнь.

— Нет, — вздохнул здоровяк. — Сиринга кликала его «мышонком», а он сам не представлялся. Разве что как-то обмолвился, что у него есть супруга Лиллун. Я запомнил, потому что мать так звали.


Теззи нахмурилась. Не знала никого с таким именем. С большой натяжкой сошла бы падчерица Лилия, но «Лиллун» вроде как имя отдельное и совершенно другое. Загадочный незнакомец… Но ведь Андасоний видел его! Может и указать. А потом в голову пришла нехорошая мысль, и она с недоверием посмотрела на Хатиора. Зелье правды в убийцу влили вовсе не ради нее, а чтобы тот не видел сидящих в зале! Чтобы из свидетельств было лишь словесное описание! Покачала головой и шумно вздохнула. Как много интересов пересеклось на смерти ее мужа.

— Я еще вспомнил одну вещицу, — оживился здоровяк, и по удивленному лицу дознавателя Теззи поняла, что допрос пошел не по плану. Зелье правды — вещь отличная, но даже под ним не расскажут того, о чем не спрашивали. — У «мышонка» на запястье татуировка была. Кленовый лист и капающая с него кровь.

По залу пронесся вздох. Слишком многие тут были близки ко двору и знали, и то, чей это герб, и то, зачем королевские службы наносят татуировку всем членам этой семьи. Теззи взяла Ривотта за руку и впервые с начала заседания вздохнула свободно. Даже Белдону зятя не спасти! Сейчас слушанье, скорее всего, отложат, и покровитель супруга Лилии попробует его выручить. Вот только это вряд ли получится, особенно если о происходящем узнает король.

Брак Лилии был мезальянсом не только по финансовым соображениям, и, если бы не ее беременность, Датур никогда бы не согласился на родство с таким семейством! Дед внезапно нарисовавшегося зятя серьезно провинился перед короной, пытался поправить пошатнувшиеся дела, подворовывая на поставках для армии. Когда обман раскрылся, его казнили, попутно постановив «метить вора его же гербом, чтобы честные люди знали, с кем имеют дело». С тех пор все его родственники обзаводились «украшением» чуть ли не с самого рождения.

— Что происходит? — вполголоса поинтересовался Ривотт, вероятно, не знавший ничего об этой истории. — Уже можно радоваться?

— Посмотрим, — вздохнула Гортензия, внезапно осознавая, что зятю ничего не стоит оговорить ее.

Судья обвел присутствующих строгим взглядом и попросил тишины. Вздохнул и отдал приказ, оправдывая звание «королевский». Когда дело касалось милости монарха, становилось не до чужих покровителей.

Теззи показалось, что к горлу подступает тошнота. Конвоиры выволокли зятя к судейскому столу и, когда тот отказался пить зелье правды, просто влили его мужчине в рот. Он пытался сопротивляться, но привычные к вывертам преступников мужчины не обратили на его попытки внимания. Двое зафиксировали подозреваемого в стальных объятьях, позволяя третьему запрокинуть его голову. Зелья требовалось немного, но для верности опустошили бутыль. Зять глотал неохотно, и изумрудная жидкость стекала с уголка рта прямо на его куртку из дорого шелка.

Гортензия закрыла глаза, не желая видеть, что зелье сделает с человеком. Полжизни бы отдала, чтобы выйти из зала и не слышать ни строгих вопросов судьи, ни тягучих, будто с того света, ответов зятя. Но, похоже, начинался другой спектакль — подданным показывали, как невыгодно не любить короля, — и пытаться уйти сейчас было бы убийственной неосмотрительностью.

Теззи вздрагивала от каждого слова. Каждый звук будил столько воспоминаний! А зять говорил послушно и обстоятельно. Да, он очень нуждался в деньгах и страшно хотел в постель к Сиринге. Он все продумал, еще в тот день, когда первый раз увидел Лилию. Обрюхатил недалекую девицу и, как всякий благородный мужчина, взял в жены. Солгал про карточные долги, и тесть дал денег взаймы. Ими новоявленный член семьи Патраков и расплатился с убийцей. Больше всего жалел, что Сиринга погибла, и теперь, даже имея в распоряжении состояние супруги, он все равно не может поухаживать за подругой как полагается.

Когда все закончилось и судья, объявив вердикт, разрешил разойтись, Теззи отыскала взглядом падчерицу. На женщину было больно смотреть: заплаканная и растрепанная, она будто не могла сдвинуться с места. Гортензия подавила в себе желание подойти утешить Лилию, напомнить, что та молода и мужчин в ее жизни будет хоть отбавляй, а учитывая размеры состояния, и за супругом дело не станет. Но рядом со страдалицей возник Флокс, и Теззи с чистой совестью предалась своей еще робкой радости. Давила усталость и больше всего хотелось выйти из душного помещения на воздух.

Глава восемнадцатая

На улице еще ярко светило солнце, и пусть день давно перевалил за середину, казалось, до ужина еще можно перевернуть мир. Пахло липой и древесной смолой. Есть не хотелось. У Теззи слипались глаза: сказывались бессонная ночь и пережитое на слушанье. Ривотт крепко держал благоверную за локоть, не давая выпасть из действительности окончательно. Муж о чем-то беседовал с Хатиором, и Теззи из последних сил заставляла себя участвовать в разговоре. Осталось чуть-чуть потерпеть: сейчас подъедет карета, и они с Ривоттом отправятся домой. А по пути она мирно поспит на его плече.

— Нет, Отто, — заверил Хатиор, и, улыбаясь, поднял указательный палец к небу. — Белдону не удастся обхитрить нас. Наверняка решил, что раз мы на слушанье, он незаметно провернет свои темные делишки. Зря! Я велел следить за ним сегодня. Так что, как знать, может нам удастся выяснить еще что-нибудь…

— Пришлите записку, если будут новости, — закивал Ривотт с таким видом, что Гортензии захотелось погладить его по голове, чтобы хоть как-то поддержать. Мужа, похоже, происходящее утомило не меньше чем ее, но показывать слабость было не по статусу.

— Вы можете завтра прийти к нам, — не унимался Хатиор. — Вам вернут деньги, уплаченные за освобождение супруги. За исключением небольшого процента. По-моему, — тут он поморщился и снова стал походить на чайник, — сейчас удерживают треть. Но в вашем случае это малая кровь. Я рад, что с госпожи Библис сняли обвинения.

Теззи заставила себя улыбнуться. Вроде бы и следовало ликовать, но сил не было совершенно.

Прибыла карета, и Ривотт помог Гортензии забраться внутрь, объяснил извозчику, куда ехать, попрощался с Хатиором и захлопнул дверцу. Уселся рядом с женой, снял с нее шляпку и, нежно обняв одной рукой, другой уложил ее голову к себе на плечо. Чмокнул в макушку.

— Все кончилось, — с облегчением констатировал он. — Осталось только отпраздновать…

— Вот на празднование сил как раз и не хватит, — усмехнулась Гортензия, закрывая глаза.

— Глупости, — Ривотт снова поцеловал ее в макушку. — Сейчас отвезу тебя домой. Ты поспишь, а я пока навещу свою берлогу, прихвачу одну вещицу. Вернусь, и мы поужинаем в приличном месте. А там как пойдет.

— Уговорил, — ответила Теззи, погружаясь в забытье.

Карета мерно покачивалась, тепло и запах Ривотта успокаивали и усталость брала свое. Теззи проснулась еще раз, когда муж переносил ее из кареты в спальню, а потом окончательно нырнула в целительную тьму. Лелеяла грандиозные планы на ночь: хотелось любить мужа без мыслей о том, что происходящее в последний раз, и следовало набраться сил.

***

Ривотт рвался в свою квартиру не просто так. Там был припрятан сюрприз для жены. Еще до расставания с Теззи он купил ей милую безделушку: серебряный, украшенный разноцветными камнями браслет. Выбирал долго, но все равно не осмелился подарить. Сначала казалось, что жена не примет подарок из-за дороговизны, потом Ривотт сообразил, что Теззи не носит такие пестрые украшения, а потом пришлось расстаться и лезть с побрякушками стало как-то неудобно.

Сегодня решил: подарит, и была не была! Вкус никогда не изменял княжескому сыну, и браслет просто должен был порадовать его сладкую. Хотелось видеть, как Теззи улыбается, примеряя вещицу, и как задумчиво изучает содержимое шкафа, прикидывая, к какому платью подойдет украшение. А еще заставить ее продемонстрировать все достоинства браслета, сняв лишнюю одежду, чтобы ничего не мешало разглядывать настоящую красоту.

Положил заветный сверток с подарком в карман и уже на выходе краем глаза заметил зеленый конверт — ответ от отца. Остановился и торопливо распечатал послание. Князь писал:

«Дорогой Вотти,

прошу, срочно приезжай. Мать очень плоха, и лекари не обнадеживают. Заклинаю, забудь обиды. Мы разрешим наши разногласия позже, в более подходящий момент. Жду. Если вдруг тебе на дорогу нужны деньги, не раздумывая, подписывай любые обязательства. Мы оплатим все счета.

Искренне твой, отец».

Ривотт покачал головой и, как обиженный ребенок, поджал губу. Мама не отличалась крепким здоровьем, но он и не думал никогда, что может случиться что-то серьезное. Она бывало кашляла, иногда страдала от мигрени, и даже как-то повредила ногу и не могла ходить почти месяц, но всегда легко выздоравливала. Ни разу не слышал от отца, что лекари не обнадеживают.

Тяжело сглотнул и стал прикидывать, что делать дальше. Ехать надо сейчас же. Если нанять карету с ящерами, получится передвигаться быстро и в темноте, и он не потеряет ночное время. Рептилии никогда не сворачивали с проторенной дороги и спокойно добирались до места назначения, даже когда возница не видел ни зги. Ящеров, правда, приходилось часто менять — животные просто не запоминали длинный маршрут, но после рассвета можно и на лошадь пересесть.

Прихватил денег, собрал небольшую сумку с вещами и поспешил прочь. Если повезет, доберется дней за пять. Надо предупредить Теззи, засунуть норов подальше и мчаться к родителям. Пока еще есть к кому.

По дороге забежал на дракодром и, проскользнув мимо Уртика, направился к драконюшням попросить коллег об одолжении. Привычный горьковатый дух немного успокаивал и сердце перестало скакать в груди взбесившимся ящером.

Алдро и Дарлит как раз возились с Принцем. Большими жесткими щетками на длинных ручках они мыли дракона водой с мятным мылом. Ривотт поздоровался, почесал шею ящера и посмотрел на друзей.

— Могу я доверить вам кое-кого подороже Принца? — заговорщически поинтересовался он. — Хочу уехать на две-три недели. Боюсь оставлять жену без присмотра.

— Конечно, мы присмотрим, — усмехнулся Дарлит, почесывая драконий бок. — Я готов временно заменить тебя даже в ее постели.