Ботаник. Изгой
Часть 23 из 27 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Дальше, дальше! На двух разбойников ушло три секунды — Кендал наслаждался танцем смерти! Он вошел в ритм, он торжествовал, а в голове металась одна, единственная мысль: «Как же мне вас не хватало!»
Один уже стоял без лица, глухо завывая и булькая обильно текущей из оголенного черепа кровью, второй убит чисто — уколом кинжала в мозг через глазницу. Он даже не понял, что с ним случилось — вспышка, боль в глазу, будто наткнулся на веточку в лесной чаще, и все. Можно отправляться на перерождение, чтобы очнуться в теле, приличествующем такой мрази, каким он был в этой жизни.
Остается двое. Один медленно, очень медленно разворачивается, видимо чтобы убежать, второй рефлекторно вытягивает руку с морской саблей — короткой и тяжелой, пригодной для работы в тесных помещениях. Короткий рубящий удар — сабля с кистью руки падает на землю. Свистящий секущий удар параллельно земле — и голова противника катится по земле.
Арбалетчик уже бежит. Дурак, куда бежишь! Ведь там тупик! Но тому не до мыслей, не до соображения — ноги сами несут куда подальше от этой страшной бойни. Не того он хотел от жизни, совсем не того!
Что-то почти не больно кольнуло его в спину, и ноги вдруг сделались тяжелыми-тяжелыми, таким тяжелыми, что тащить их дальше стало просто невозможно. Они подломились, и беглец упал лицом вниз. И стал кашлять. Все сильнее и сильнее, выхаркивая, выплевывая красную пузырящуюся жидкость из груди. Сейчас еще немножко — он откашляется, отдохнет и побежит дальше! Дальше…дальше…сознание померкло, и жизнь ушла из пробитого кинжалом тела.
Кендал вернулся к раненым разбойникам, и первым добил того, что все еще продолжал сипеть кровавыми дырками на месте лица — раненый сидел на земле и смотрел на своего палача темными, не тронутыми ранением глазами. Кендал без затей резанул ему по сонной артерии и налетчик тихо согнулся дугой, уткнувшись головой себе в колени.
Предводитель шайки успел отползти шагов на семь, а когда Кендал подошел, попытался даже рубануть его по ногам, сопя и рыча, исторгая самые грязные ругательства которые знал. Кендал аккуратно выбил у него из руки короткий меч, видимо подобранный с земли — он был у такого же неудачливого соратника — а затем плоской стороной своего меча сильно ударил мужчину по локтю. Хрустнуло. Разбойник охнул, посмотрел в лицо Кендалу и хрипло сказал:
— Чего издеваешься?! Хочешь убить — убей! Я бы над тобой не издевался!
— Это еще не факт — не согласился Кендал — Обычно вы любите поразвлечься. Ответишь мне на вопросы — я тебя убью быстро. Нет — буду резать на кусочки. Итак, вопрос: какого демона вы все сюда притащились? Я имею в виду — в город?
— Хе хе хе… — разбойник вдруг утробно рассмеялся — ты ведь живешь здесь, а не знаешь?! Ну и дурак же ты, парнишка!
— Мне повторить вопрос, или сломать вторую руку?
— Золото, что же еще! — выдохнул бородач — Говорят, что на земля Конто…бывших земля Конто — нашли золотые россыпи! И не только золотые россыпи, но и коренную породу! А это значит, что начнется движуха! Деньги пойдут! Караваны! Как можно было этого не знать, дурила?!
Кендал замер. Он все понял. Совсем — все. Абсолютно не думая он одним ловким легким движением перерезал глотку северянину, а потом обыскал трупы убитых. Как и следовало ожидать — все были пустыми, как барабаны. Видимо пока добирались сюда вконец обнищали. Золотая лихорадка — она срывала с места массы народа. Такое уже было в истории Империи, и повторится сейчас. И Конто попали под замес именно поэтому. Вот почему Императору понадобились земли Конто. Любым способом. Вплоть до объявления их бунтовщиками, злоумышлявшими против престола. Гнусная история, но вполне обыденная и логичная. Казна Империи как всегда пуста, и золотые рудники — это лакомая добыча, это спасение.
Засвистели дудки городской стражи, и Кендал невольно усмехнулся — вот как они так умеют?! Чутье у них такое, что ли? Стража всегда является в тот момент, когда уже все закончено. Когда вокруг только трупы. Молодцы, чего уж там!
Кендала узнали — еще бы, победитель нескольких городских турниров, победитель имперских турниров, Мастер над оружием Конто — его могут не знать только приезжие, а приезжих в стражу не берут. По крайней мере — до сей поры не брали.
Старшего группы он знал — раньше тот служил под его, Кндала началом, потом ушел в стражу. Отношения у них были хорошими — парень дельный, умелый, с головой у него все в порядке. Опрос формальный, уже через полчаса Кендал шагал к парому. Стражник в разговоре посетовал на то, что в городе теперь невесть что творится, и ладно эти придурки попали на того, кто смог им дать отпор, а сколько горожан остались без штанов, а то и без жизни? Сколько девиц за эти дни лишились иллюзий вместе с девственностью? Да, с разбойниками так и надо — валить всех на месте. И скоро стража совсем перестанет справляться с наплывом шантрапы, придется запрашивать помощь из столицы. Оружие, которое было при трупах соберут, и отправят в замок. Не все, конечно, часть заберет городская власть. Ну вот на этом и разошлись. Говорить им особо было не о чем.
Уже входя в замок, Кендал вдруг ясно понял — где искать Альгиса, и довольно усмехнулся. Молодец мальчишка! Где прятаться деревцу? В лесу, конечно! То-то ему показался ужасно знакомым тот прием, которым тот загасил своего противника…Кендал сегодня точно таким же приемом снес башку одному из нападавших.
Глава 21
Я вытер руки, счищая с них землю пучком травы. Уходящее на покой солнце больно ударило последними лучами в мои слишком чувствительные глаза, и я поспешно отступил в тень, борясь с резью и вытирая слезы.
Слезы? Мда…слезы. Что-то я расслабился в этом добром мире, населенном добрыми людьми. Уже и забыл, когда в последний раз плакал, и на вот тебе…над могилой белого крысюка роняю слезу. Да, это сарказм. И насчет доброты этого мира, и насчет доброты людей. Над могилой Альдины я не мог себе позволить плакать. Я ведь предводитель, вождь, а вожди не плачут. Они ведут в бой, они мстят и побеждают. Или погибают — героически, с мечом в руках, сидя на спине несущейся на врага лошади.
Кстати, мне всегда было ужасно жаль этих умных, красивых существ, которые миллионами гибнут ради того, чтобы исполнить прихоть злобных, подлых существ, почему-то именующих себя людьми. Лошадям подрубают ноги, их убивают стрелами, мечами и копьями, их загоняют до смерти — почему? За что им такая судьба? Почему люди так мучают доверившееся им существо? Ведь оно знает, что ты не хочешь причинить ему вреда, оно верит тебе! А ты недрогнувшей рукой ведешь его на смерть!
Я повернулся и пошел прочь из сада, довольно-таки запущенного, заброшенного в сравнении с тем, каким он был до моего отъезда. Мои грядки заросли сорняками, за лекарственными травами никто не ухаживал. Раба, который занимался садоводством, перевели на другие хозяйственные работы, и никто не подрезал кусты, никто не дергал сорняки. Новому хозяину было на это наплевать.
Сумрак быстро овладевал пространством, громада замка заслоняла синеющее небо, и тень от многотысячелетнего строения протянулась до самой реки. Но все равно было душно. Надо мной тут же зароились комары, и я их отгонял простейшим заклинанием, которое известно любому владеющему магией, но если бы не это — они бы меня просто сожрали. Здешние комары ничуть не менее кровожадные и мерзкие, чем их земные собратья. Ненавижу эту кровососущую пакость! Моя воля — я бы уничтожил эту гадость навсегда, на все времена! И не надо мне рассказывать о том, что после уничтожения комаров рацион рыбок сделался бы гораздо менее обильным. Нашли бы чем питаться! Главное — что не было бы этих мразей, зудящих над ухом и норовящих проникнуть в рот, в уши, в глаза! Солнца, ультрафиолета они боятся, но стоит светилу покинуть небеса — наступает их вечер, их ночь — эта фашистская зудящая орда вылезает в свое факельное шествие и только тотальный террор может помочь избавиться от поганой кровососущей нечисти.
Я услышал хлопки и ругань прежде, чем увидел, что происходит. Но раньше что-то прилетело ко мне по воздуху и шлепнулось у моих ног. Что-то мягкое, что-то живое.
— Вот гады! Ты посмотри! У них жало длиной в палец! — послышался чей-то голос, потом смех, жалобный писк и хруст, оборвавший писк.
— Тьфу! Сапоги перепачкал, теперь придется чистить! — услышал я другой голос, и первый отозвался радостным ржанием:
— А не надо было сапогами топтать! Врезал бы его о дерево, и хватит! Если сразу не убьешь, так потом сдохнет!
Я невольно пригнулся за кустом — не хотелось встречаться с этой компанией. Само собой — мне повезло, как утопленнику: Алан и его прихлебатели, пятеро парней из молодых наемников, которые постоянно крутились возле него и заглядывали ему в рот.
Внизу что-то шевельнулось и запищало, я посмотрел…котенок! Уже подросший, отлученный от мамки — черный, как уголь. Он пытался ползти, но задние лапы его волочились по земле, видимо перебит позвоничник. Но котенок упорно продолжал ползти, не желая сдаваться смерти. Как и я. Я вопреки всему, вопреки всем обстоятельствам не сдавался ни при каких условиях. Я просто не способен сдаваться! Победа, или смерть!
Котенок оглянулся на меня, и в его глазах я увидел, почувствовал отчаянье. Для него я был одним из этих мразей, которые развлекаются — мучая, убивая тех, кто слабее них. Кто получает патологическое удовлетворение от картины страданий живых существ. И это было противно и обидно. Я ведь не такой! Не все люди такие гады! Я встречал в своей жизни много, очень много людей, и процент подонков среди них был очень мал. Но попробуй, докажи это маленькому котенку, который в своей жизни видел только боль и унижения…
На душе стало гадко, черно, как в выгребной яме. Я собрался выйти из-за куста, но тут веселая компания пришла ко мне сама.
— Тут где-то пищал! — послышался незнакомый голос — Живучие, твари! Говорят, у них десять жизней! Пока все не истратишь — не убьешь!
— И много щас ожило? — хохотнул Алан — хоть один ожил? Чего ты слушаешь всякую чушь? Сказочки… О! Кто это тут у нас?! Какая радость! Урод! Гляньте, парни — Тихий! И никого вокруг! Ну, какая радость, а?!
— Зачем котят убиваете? — спросил я голосом Тихого, фиксируя расположение каждого из группы. Да, все здесь — пятеро. И пахнет от них спиртным. Интересно, где они берут выпивку? Вообще-то пока ты в замке — пить запрещено, если только нет особого распоряжения. Вот отпустили тебя в город отдыхать — можешь хоть до беспамятства ужраться, главное, чтобы вовремя вернулся из увольнения, иначе штраф, а могут даже и высечь. Ну это смотря как начудил в городе. Я видел, как пороли парня из охранников, который отсутствовал три дня вместо суток, а за это время успел порезать двоих собутыльников. Его взяла городская стража, и по договоренности с муниципалитетом передала в руки Конто. Тут его выпороли, провели перед строем и выпнули за территорию замка. Чтобы другим неповадно было. Конечно же — без единого медяка жалованья.
— А тебе что, жалко? — хохотнул Алан, переносица которого все еще была заклеена лечебной нашлепкой из тонкого полотна — А! Понял! Ты сам урод, кот помоечный, привык рыться в мусоре, потому тебе их и жалко! Вы, коты поганые, только углы обоссываете, да дерьмо разбрасываете! Толку от вас никакого! Вас надо уничтожать, как и крыс!
— Знаешь, Алан…сдается мне, что многие крысы гораздо лучше тебя, не говоря уже и котах — сказал я тихо, закипая, чувствуя, как сжимается внутри меня стальная пружина — Человеком надо быть, а не ходячим мусором, понимаешь? Нет, ты меня не поймешь…
Алан оглянулся направо, налево, и глаза его прищурились. Похоже, в голове его назрело то единственное решение, которого я ожидал от него. Я знал, что мы с ним еще столкнемся, но не думал, что это будет так скоро. Да, что-то Оуг подзапустил свою гвардию, если просмотрел среди новобранцев такую вот мразь. Раньше он отсеивал их просто на-раз, чуял гнилое нутро. Ни один командир частной военизированной структуры не потерпит рядом с собой возмутителей спокойствия, нарушителей, который дурно воздействуют на окружающих. Эдак и до бунта недалеко!
— Алан, если ты что-то такое задумал, лучше передумай — посоветовал я вдыхая, грудью ощущая прикрепленный к внутренней стороне куртки кинжал — Это плохо кончится.
— Для тебя! — криво усмехнулся парень, и снова оглянулся по сторонам.
— Алан, может не надо? — подал голос один из парней слева от него — Пусть валит! Оуг будет очень недоволен!
— Клал я на Оуга! Невелика птица — фыркнул Алан — Сегодня он есть, а завтра его нет! Последние дни досиживает, я сам слышал от управляющего! Так что не ссыте! Наваливаемся на него, и глушим! Потом отнесем в дальний конец, к стене, закидаем мусором, и все! Скажем — видели, как ушел из замка! И вещи его приберем! Никто ничего не докажет! Да его искать-то никто не будет, кому он нужен, кот помоечный!
Алан опять расхохотался каким-то истеричным, визгливым смехом, и вдруг как по волшебству в его руке оказался нож. Работал он им вполне грамотно, хотя до моего уровня не дотягивал. Первое, что попытался сделать — резануть мне по лицу легкими пишущими движениями. Это правильно. Шок, боль, противник лишается воли к сопротивлению, и делай с ним что хочешь. Могло получиться, да — если бы я этого не ожидал. И если бы я был не тем, кем я был и кем стал. Даже с пожилым Фроловым это бы не прошло, что говорить об Альгисе-Фролове, Тихом, который вкусил черного снадобья, преобразовавшего его тело.
На мой взгляд Алан двигался очень медленно, настолько медленно, что это вызывало смех. Наверное, так видит наши движения муха, которая сидит на капельке варенья. Вот появляется эдакая гора, гора начинает приближаться…приближаться…приближаться… Стартовала — и полетела по своим делам, а гора пусть себе развлекается дальше.
Кинжал оказался в руке прежде, чем я уклонился от первого пишущего движения противника — выпад! И узкое лезвие погрузилось в горло негодяя. Он только успел схватиться за небольшую щель, из которой толчками выбивалась кровь, а я уже в центре группы.
Рраз! Кровоточащая щель поперек горла высокого блондина, сапоги которого испачканы кровью.
Два! Снизу вверх, под челюсть, прямо в мозг крепышу с лицом дегенерата.
Три! Эдакий домашний мальчик, чистенький и аккуратный — прямо в сердце, между ребер. Не ту ты компанию выбрал, не на тех равнялся, так что…на перерождение!
Пятый повернулся и бросился бежать, надеясь скрыться в тени деревьев. Не вышло. На таком расстоянии я не промахиваюсь. Кинжал вошел в затылок, и энергия удара бросила парня вперед. Он еще дергался, когда я к нему подошел, но уже не так интенсивно, как в самом начале. Добивать не стал — все равно не жилец. Клинок так глубоко вошел в мозг что я даже удивился — это насколько же я стал сильнее?! Надо сдерживать себя, контролировать усилия, иначе будет выглядеть подозрительно. А вообще было бы неплохо проверить свои силовые и скорость. Чтобы знать, чего могу, а чего не могу.
Как ни странно, Алан был еще жив, когда я к нему подошел. Он лежал на земле и смотрел на меня, зажимая рану и пытаясь что-то сказать. Я не стал ничего слушать. Что может сказать такой придурок, как этот? Погрозить мне будущими карами? Ну, я и так в бегах. Попросить о помощи? Да с какой стати я должен ему помогать? Ублюдку, который хотел меня убить! И остальных не жалко. Я вообще никогда не испытывал жалости к людям, которые мучают живых существ — кем бы они ни были. Убить, чтобы съесть? Понимаю. Мучить, чтобы получить наслаждение? Это болезнь, и таких ненормальных надо стирать из жизни. Чтобы не портили генофонд.
Перед тем как уйти, собрал трупы и уложил их так, чтобы создать впечатление, будто здесь произошла драка. Взял нож Алана, и воткнул его в раневые каналы убитых мной парней, испачкал кровью по самую рукоять. Нашел нож у другого парня, изобразил, что это именно его нож убил предводителя группы. Ну и…все, в общем-то. Конечно, придирчивого разбирательства картинка не выдержит — но это если захотят разбираться. Кто такие эти придурки? Искатели удачи, наемники, ушедшие из своих семей. Кто будет требовать разбирательства, да и зачем? Скорее всего, их родственники даже не знают, где сейчас служат их непутевые отпрыски. Вернее — где служили. Ну а местной власти, местной администрации совсем как говорится не нужно расследовать поножовщину, случившуюся в замке Конто. Как и власти в Конто, которая вообще не желает допускать местных служителей закона на свою территорию. Похоронят — и все этим закончится. В общую могилу идиотов — свалят, как мусор в компостную яму.
Я уже было отошел от места схватки, и вдруг вспомнил — котенок! Может он еще жив? Может я могу ему помочь? Уж больно истово он боролся за свою жизнь, грех будет не помочь такому герою!
Вернулся, поискал…вон он, спрятался под кустом. Как ни странно — жив. Смотрит на меня глазами-бусинками, тяжело дышит. Розовый язычок высунут, последние минуты доживает котейка. Эх, чертова жизнь! Да что же это делается?! Ну вот за что ему такое?! За что — Альдине?! За что моим братьям, принявшим смерть только потому, что кому-то захотелось получить их земли! Ну, несправедливо же!
— Я их наказал, котейка. Тех, кто тебя обидел — неожиданно заговорил я с котом. Это был именно кот, а не кошка — я откуда-то знал. Чувствовал!
И в ответ на свои слова вдруг получил такой сильный отклик, такую мучительную, такую жалобную просьбу о помощи, что просто закачался и секунду не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть. Да, я (Альгис!) всегда знал, что отличаюсь чувствительностью к мыслям и эмоциям животных. Например — лошадей. Я могу их успокаивать, могу мысленно с ними «разговаривать». Они не говорят как люди — мыслеобразы, эмоциональные желания — вот что максимально могут передать животные. Но я могу это видеть и слышать. И это редкий дар, о котором я не говорил ни одному человеку в мире. Потому что такой дар почему-то считается черной магией, магией некромантов. С какого такого рожна — я не знаю. Но инквизиция поставила этот дар вне закона, а с инквизицией у нас не спорят. Ей внимают и подчиняются.
— Идем, комок шерсти! — командую я, и осторожно беру котенка на ладонь. Ему больно, ему очень плохо, сполохи красного и черно в его ауре чередуются один за другим. Я медленно и осторожно убираю эти всполохи, касаясь их пальцем — как художник, который рисует картину. Мне не надо красного! Мы заменим его лазурным. Мне не надо черного! Пусть черное станет белым, серебристым, жемчужным! Боль, уходи!
Котенок прижался по мне, сопит, смотрит глазками бусинками, глаза его еще не окрасились в тот цвет, который будет у него до конца жизни. Он только-только научился есть твердое, только отпал от мамкиной титьки. Интересно, где же его мать? Наверное убили эти мрази…вместе с котятами. Растоптали. Она никогда не бросит своих детей, будет до последнего их защищать, и как следствие — гарантированно гибнет.
— И куда же тебя девать-то? — с досадой спрашиваю я, будто котенок может мне ответить, и тут же прекрасно понимаю — куда его девать.
Это неспроста. Все в мире — неспроста. Только что я похоронил одного друга — и вот мне Провидение дало другого. Верного, смелого, любящего. Не знаю, что со мной будет в дальнейшем, но…теперь у меня стало на одного друга больше. Или…на единственного друга больше.
Стена замка в неприметном месте открылась, повинуясь нажиму моих рук — я знаю, где здесь вход в тоннели, хотя пользовался эти проходом очень редко. Один раз, всего лишь, чтобы проверить — работает, или нет. Уж очень здесь оживленное место, можно войти и выйти только ночью. Было оживленное место, сейчас в саду практически никого нет. Только когда проходил мимо группы разросшихся кустарников обостренным после мутации слухом разобрал чье-то бормотание и тихий, полный страсти стон женщины. Война войной…а любовь вне расписания. Жизнь идет дальше!
Кстати, я давно не был с женщиной, на меня мои сослуживцы на корабле даже начали поглядывать эдак…с подозрением. Уж не по мальчикам ли я мастак! Пришлось объяснять, что — нет. Сейчас вдруг очень захотелось побыть на месте того мужчины…захотелось такой же близости, от которой так сладко стонет женщина. Что-то и вправду я себя слишком уж быстро похоронил…
По тоннелю, туда, где находится моя лаборатория. Там у меня есть запасы еды, воды — жить можно. Воду и еду я законсервировал хорошими заклинаниями, часть которых узнал от учителя, часть — из древних трактатов. Память у меня отличная, спасибо снадобью памяти. Запоминаю заклинания с первого раза.
Достал из ящика зачарованный кусок вареного мяса, отрезал от него кусок, снял с куска заклинание. Кинжалом мелко-мелко нарезал-нарубил мясо, сложил в неглубокую чашку, поставил на пол. Достал старую куртку, сложил вдвое, положил ее рядом с чашкой — пусть котенок лежит на ней, поближе к еде. Уж не знаю, вылечил я его или нет, по крайней мере умирать он сейчас точно не собирается. Воду забыл! Отлил воды в блюдце, которое некогда нашел в библиотеке, поставил рядом с едой. Ну, все. Захочет поесть — поест.
Нет, не все! Была не была! Попробуем? Будем считать, что это научный эксперимент. Достаю мешочек с боганом, извлекаю стебель с листьями, и мелко-мелко толку сухое растение, стараясь получить что-то вроде пыли. Ссыпаю пыль в небольшой серебряный стаканчик, тоже старый, и тоже из библиотеки (нашел под сгнившими пергаментами), добавляю воды и размешиваю получившуюся кашицу. Так будет лучше. Беру котенка в руку, макаю палец в серо-зеленую кашу, и потом — в пасть котенку. Он протестует, мякает, царапает меня коготками, но я неумолим — макаю палец и снова сую в рот котейке. Много сразу нельзя, хотя часть он все равно выплюнул — упорный, засранец! Но что-то и проглотил. Завтра еще добавлю. Теперь…дай-ка я его покормлю!
Мясо котейка принял вполне благосклонно, правда съел его совсем немного. По крайней мере, на мой взгляд — немного. А по его меркам может и наелся до отвала. Посмотрел ауру пациента — вроде ничего страшного, красные сполохи пропали, черных тоже не вижу. Хорошо!
Касаюсь котенка, пропускаю сквозь него поток лечебной Силы. Котенок пищит, вздрагивает, и…вскакивает на задние лапы! Я аж выдохнул…вот больше всего боюсь переломов позвоночника. Его срастить очень трудно, практически невозможно. Часто остаются очень неприятные последствия.
Ну, все. Мне пора. Завтра еще приду. Теперь мне точно нельзя умирать! Котенок без меня из тоннелей не выберется. Это крыс мог — он знал все дырочки, все крысиные ходы, а этот смешной шерстяной мешочек не сможет, погибнет без меня. Потому стоит быть поосторожнее.
Глажу котенка, он смотрит «бусинками», и вдруг…начинает тихо тарахтеть. Мурлычит. Ну а чего не помурлыкать, если сыт, и ничего не болит? Я теперь его мамка! Или папка? Мапка! Хе хе…
Улыбаюсь и медленно иду к выходу. Котенок поднимает голову, следит за мной, потом снова укладывается на подстилку. Устал. Лечение — оно так просто не дается никому. Особенно если ты полукилограммовый котейка. Кстати — надо бы придумать ему имя, а то все котейка, да котейка. Но пока в голову ничего не приходит. Может назвать его Пашкой? А что — упертый, как Павка Корчагин. До последнего боролся за свою жизнь. Но как-то наверное нехорошо…герой, и все такое. А может просто Уголек? Он черный, как антрацит, блестящий. Но Уголек как-то же не очень…вырастет, и все будет Уголек? Не, не покатит. Тигр? Смешно… Ладно, потом додумаю. Мысли смешиваются, ничего путного в голову не приходит, а ему потом с этим именем жить. «Как вы яхту назовете — так она и поплывет» — известное дело. Я так-то не верю в мистику, но….вдруг?
Вышел из тоннеля на улицу возле казармы, предварительно осмотрев окрестности в невидимый глазок-дырочку. Пока все было тихо. Прошел к своей кровати, быстро разделся и улегся в постель, усталый, будто разгрузил вагон угля. Вроде и не особо перетруждался…долго железяками не размахивал. А вот поди ж ты — устал, будто стоял на поле боя с рассвета и до заката.
Утро началось с воплей, беготни и всяческой такой суеты. Всех подняли по тревоге. Оно и понятно — враг пробрался в замок и порешил пятерых стражников. Скандал! Где были часовые? Где были остальные обитатели замка?
Потом успокоились — пошли разговоры о том, что предводитель компании придурков вдруг спятил и начал резать своих соратников. Тут же нашлись люди, которые слышали, как он угрожал убить того или другого парня, как побил их. Сошлись на том, что он зарвался, и в конце концов получил по заслугам. Версия о массовой поножовщине устроила всех без исключения. Особенно меня, тихо сидевшего в тени замка и наблюдавшего за этой суетой.
Потом был завтрак в столовой, где дали густую кашу с кусочками копченого мяса и по кружке слабого кислого пива — традиционный завтрак стражника. Это, конечно, не перепелки, но меня вполне устроило. Я неприхотлив в еде, хотя и по возможности предпочитаю есть деликатесы. Как в общем-то и большинство людей. После завтрака — тренировка. Вначале отжимались, приседали, отжимались и приседали друг с другом на плечах, поднимали вес — качали плечи чем-то вроде штанг, только вместо блинов были деревянные чурбаки-бревна. Подтягивались на турниках, выжимали каменные гири. В общем — нормальная такая силовая физподготовка. И так — до обеда. Обед — мясная похлебка с куском лепешки (кусок мяса вполне себе приличный!), опять же — каша, похожая на утреннюю, только поострее, и кружка ледяного пива. Кстати — пивом они задолбали, лучше бы чистой воды давали. Но я знаю, что это стандартный рацион, выработанный годами и годами.
Один уже стоял без лица, глухо завывая и булькая обильно текущей из оголенного черепа кровью, второй убит чисто — уколом кинжала в мозг через глазницу. Он даже не понял, что с ним случилось — вспышка, боль в глазу, будто наткнулся на веточку в лесной чаще, и все. Можно отправляться на перерождение, чтобы очнуться в теле, приличествующем такой мрази, каким он был в этой жизни.
Остается двое. Один медленно, очень медленно разворачивается, видимо чтобы убежать, второй рефлекторно вытягивает руку с морской саблей — короткой и тяжелой, пригодной для работы в тесных помещениях. Короткий рубящий удар — сабля с кистью руки падает на землю. Свистящий секущий удар параллельно земле — и голова противника катится по земле.
Арбалетчик уже бежит. Дурак, куда бежишь! Ведь там тупик! Но тому не до мыслей, не до соображения — ноги сами несут куда подальше от этой страшной бойни. Не того он хотел от жизни, совсем не того!
Что-то почти не больно кольнуло его в спину, и ноги вдруг сделались тяжелыми-тяжелыми, таким тяжелыми, что тащить их дальше стало просто невозможно. Они подломились, и беглец упал лицом вниз. И стал кашлять. Все сильнее и сильнее, выхаркивая, выплевывая красную пузырящуюся жидкость из груди. Сейчас еще немножко — он откашляется, отдохнет и побежит дальше! Дальше…дальше…сознание померкло, и жизнь ушла из пробитого кинжалом тела.
Кендал вернулся к раненым разбойникам, и первым добил того, что все еще продолжал сипеть кровавыми дырками на месте лица — раненый сидел на земле и смотрел на своего палача темными, не тронутыми ранением глазами. Кендал без затей резанул ему по сонной артерии и налетчик тихо согнулся дугой, уткнувшись головой себе в колени.
Предводитель шайки успел отползти шагов на семь, а когда Кендал подошел, попытался даже рубануть его по ногам, сопя и рыча, исторгая самые грязные ругательства которые знал. Кендал аккуратно выбил у него из руки короткий меч, видимо подобранный с земли — он был у такого же неудачливого соратника — а затем плоской стороной своего меча сильно ударил мужчину по локтю. Хрустнуло. Разбойник охнул, посмотрел в лицо Кендалу и хрипло сказал:
— Чего издеваешься?! Хочешь убить — убей! Я бы над тобой не издевался!
— Это еще не факт — не согласился Кендал — Обычно вы любите поразвлечься. Ответишь мне на вопросы — я тебя убью быстро. Нет — буду резать на кусочки. Итак, вопрос: какого демона вы все сюда притащились? Я имею в виду — в город?
— Хе хе хе… — разбойник вдруг утробно рассмеялся — ты ведь живешь здесь, а не знаешь?! Ну и дурак же ты, парнишка!
— Мне повторить вопрос, или сломать вторую руку?
— Золото, что же еще! — выдохнул бородач — Говорят, что на земля Конто…бывших земля Конто — нашли золотые россыпи! И не только золотые россыпи, но и коренную породу! А это значит, что начнется движуха! Деньги пойдут! Караваны! Как можно было этого не знать, дурила?!
Кендал замер. Он все понял. Совсем — все. Абсолютно не думая он одним ловким легким движением перерезал глотку северянину, а потом обыскал трупы убитых. Как и следовало ожидать — все были пустыми, как барабаны. Видимо пока добирались сюда вконец обнищали. Золотая лихорадка — она срывала с места массы народа. Такое уже было в истории Империи, и повторится сейчас. И Конто попали под замес именно поэтому. Вот почему Императору понадобились земли Конто. Любым способом. Вплоть до объявления их бунтовщиками, злоумышлявшими против престола. Гнусная история, но вполне обыденная и логичная. Казна Империи как всегда пуста, и золотые рудники — это лакомая добыча, это спасение.
Засвистели дудки городской стражи, и Кендал невольно усмехнулся — вот как они так умеют?! Чутье у них такое, что ли? Стража всегда является в тот момент, когда уже все закончено. Когда вокруг только трупы. Молодцы, чего уж там!
Кендала узнали — еще бы, победитель нескольких городских турниров, победитель имперских турниров, Мастер над оружием Конто — его могут не знать только приезжие, а приезжих в стражу не берут. По крайней мере — до сей поры не брали.
Старшего группы он знал — раньше тот служил под его, Кндала началом, потом ушел в стражу. Отношения у них были хорошими — парень дельный, умелый, с головой у него все в порядке. Опрос формальный, уже через полчаса Кендал шагал к парому. Стражник в разговоре посетовал на то, что в городе теперь невесть что творится, и ладно эти придурки попали на того, кто смог им дать отпор, а сколько горожан остались без штанов, а то и без жизни? Сколько девиц за эти дни лишились иллюзий вместе с девственностью? Да, с разбойниками так и надо — валить всех на месте. И скоро стража совсем перестанет справляться с наплывом шантрапы, придется запрашивать помощь из столицы. Оружие, которое было при трупах соберут, и отправят в замок. Не все, конечно, часть заберет городская власть. Ну вот на этом и разошлись. Говорить им особо было не о чем.
Уже входя в замок, Кендал вдруг ясно понял — где искать Альгиса, и довольно усмехнулся. Молодец мальчишка! Где прятаться деревцу? В лесу, конечно! То-то ему показался ужасно знакомым тот прием, которым тот загасил своего противника…Кендал сегодня точно таким же приемом снес башку одному из нападавших.
Глава 21
Я вытер руки, счищая с них землю пучком травы. Уходящее на покой солнце больно ударило последними лучами в мои слишком чувствительные глаза, и я поспешно отступил в тень, борясь с резью и вытирая слезы.
Слезы? Мда…слезы. Что-то я расслабился в этом добром мире, населенном добрыми людьми. Уже и забыл, когда в последний раз плакал, и на вот тебе…над могилой белого крысюка роняю слезу. Да, это сарказм. И насчет доброты этого мира, и насчет доброты людей. Над могилой Альдины я не мог себе позволить плакать. Я ведь предводитель, вождь, а вожди не плачут. Они ведут в бой, они мстят и побеждают. Или погибают — героически, с мечом в руках, сидя на спине несущейся на врага лошади.
Кстати, мне всегда было ужасно жаль этих умных, красивых существ, которые миллионами гибнут ради того, чтобы исполнить прихоть злобных, подлых существ, почему-то именующих себя людьми. Лошадям подрубают ноги, их убивают стрелами, мечами и копьями, их загоняют до смерти — почему? За что им такая судьба? Почему люди так мучают доверившееся им существо? Ведь оно знает, что ты не хочешь причинить ему вреда, оно верит тебе! А ты недрогнувшей рукой ведешь его на смерть!
Я повернулся и пошел прочь из сада, довольно-таки запущенного, заброшенного в сравнении с тем, каким он был до моего отъезда. Мои грядки заросли сорняками, за лекарственными травами никто не ухаживал. Раба, который занимался садоводством, перевели на другие хозяйственные работы, и никто не подрезал кусты, никто не дергал сорняки. Новому хозяину было на это наплевать.
Сумрак быстро овладевал пространством, громада замка заслоняла синеющее небо, и тень от многотысячелетнего строения протянулась до самой реки. Но все равно было душно. Надо мной тут же зароились комары, и я их отгонял простейшим заклинанием, которое известно любому владеющему магией, но если бы не это — они бы меня просто сожрали. Здешние комары ничуть не менее кровожадные и мерзкие, чем их земные собратья. Ненавижу эту кровососущую пакость! Моя воля — я бы уничтожил эту гадость навсегда, на все времена! И не надо мне рассказывать о том, что после уничтожения комаров рацион рыбок сделался бы гораздо менее обильным. Нашли бы чем питаться! Главное — что не было бы этих мразей, зудящих над ухом и норовящих проникнуть в рот, в уши, в глаза! Солнца, ультрафиолета они боятся, но стоит светилу покинуть небеса — наступает их вечер, их ночь — эта фашистская зудящая орда вылезает в свое факельное шествие и только тотальный террор может помочь избавиться от поганой кровососущей нечисти.
Я услышал хлопки и ругань прежде, чем увидел, что происходит. Но раньше что-то прилетело ко мне по воздуху и шлепнулось у моих ног. Что-то мягкое, что-то живое.
— Вот гады! Ты посмотри! У них жало длиной в палец! — послышался чей-то голос, потом смех, жалобный писк и хруст, оборвавший писк.
— Тьфу! Сапоги перепачкал, теперь придется чистить! — услышал я другой голос, и первый отозвался радостным ржанием:
— А не надо было сапогами топтать! Врезал бы его о дерево, и хватит! Если сразу не убьешь, так потом сдохнет!
Я невольно пригнулся за кустом — не хотелось встречаться с этой компанией. Само собой — мне повезло, как утопленнику: Алан и его прихлебатели, пятеро парней из молодых наемников, которые постоянно крутились возле него и заглядывали ему в рот.
Внизу что-то шевельнулось и запищало, я посмотрел…котенок! Уже подросший, отлученный от мамки — черный, как уголь. Он пытался ползти, но задние лапы его волочились по земле, видимо перебит позвоничник. Но котенок упорно продолжал ползти, не желая сдаваться смерти. Как и я. Я вопреки всему, вопреки всем обстоятельствам не сдавался ни при каких условиях. Я просто не способен сдаваться! Победа, или смерть!
Котенок оглянулся на меня, и в его глазах я увидел, почувствовал отчаянье. Для него я был одним из этих мразей, которые развлекаются — мучая, убивая тех, кто слабее них. Кто получает патологическое удовлетворение от картины страданий живых существ. И это было противно и обидно. Я ведь не такой! Не все люди такие гады! Я встречал в своей жизни много, очень много людей, и процент подонков среди них был очень мал. Но попробуй, докажи это маленькому котенку, который в своей жизни видел только боль и унижения…
На душе стало гадко, черно, как в выгребной яме. Я собрался выйти из-за куста, но тут веселая компания пришла ко мне сама.
— Тут где-то пищал! — послышался незнакомый голос — Живучие, твари! Говорят, у них десять жизней! Пока все не истратишь — не убьешь!
— И много щас ожило? — хохотнул Алан — хоть один ожил? Чего ты слушаешь всякую чушь? Сказочки… О! Кто это тут у нас?! Какая радость! Урод! Гляньте, парни — Тихий! И никого вокруг! Ну, какая радость, а?!
— Зачем котят убиваете? — спросил я голосом Тихого, фиксируя расположение каждого из группы. Да, все здесь — пятеро. И пахнет от них спиртным. Интересно, где они берут выпивку? Вообще-то пока ты в замке — пить запрещено, если только нет особого распоряжения. Вот отпустили тебя в город отдыхать — можешь хоть до беспамятства ужраться, главное, чтобы вовремя вернулся из увольнения, иначе штраф, а могут даже и высечь. Ну это смотря как начудил в городе. Я видел, как пороли парня из охранников, который отсутствовал три дня вместо суток, а за это время успел порезать двоих собутыльников. Его взяла городская стража, и по договоренности с муниципалитетом передала в руки Конто. Тут его выпороли, провели перед строем и выпнули за территорию замка. Чтобы другим неповадно было. Конечно же — без единого медяка жалованья.
— А тебе что, жалко? — хохотнул Алан, переносица которого все еще была заклеена лечебной нашлепкой из тонкого полотна — А! Понял! Ты сам урод, кот помоечный, привык рыться в мусоре, потому тебе их и жалко! Вы, коты поганые, только углы обоссываете, да дерьмо разбрасываете! Толку от вас никакого! Вас надо уничтожать, как и крыс!
— Знаешь, Алан…сдается мне, что многие крысы гораздо лучше тебя, не говоря уже и котах — сказал я тихо, закипая, чувствуя, как сжимается внутри меня стальная пружина — Человеком надо быть, а не ходячим мусором, понимаешь? Нет, ты меня не поймешь…
Алан оглянулся направо, налево, и глаза его прищурились. Похоже, в голове его назрело то единственное решение, которого я ожидал от него. Я знал, что мы с ним еще столкнемся, но не думал, что это будет так скоро. Да, что-то Оуг подзапустил свою гвардию, если просмотрел среди новобранцев такую вот мразь. Раньше он отсеивал их просто на-раз, чуял гнилое нутро. Ни один командир частной военизированной структуры не потерпит рядом с собой возмутителей спокойствия, нарушителей, который дурно воздействуют на окружающих. Эдак и до бунта недалеко!
— Алан, если ты что-то такое задумал, лучше передумай — посоветовал я вдыхая, грудью ощущая прикрепленный к внутренней стороне куртки кинжал — Это плохо кончится.
— Для тебя! — криво усмехнулся парень, и снова оглянулся по сторонам.
— Алан, может не надо? — подал голос один из парней слева от него — Пусть валит! Оуг будет очень недоволен!
— Клал я на Оуга! Невелика птица — фыркнул Алан — Сегодня он есть, а завтра его нет! Последние дни досиживает, я сам слышал от управляющего! Так что не ссыте! Наваливаемся на него, и глушим! Потом отнесем в дальний конец, к стене, закидаем мусором, и все! Скажем — видели, как ушел из замка! И вещи его приберем! Никто ничего не докажет! Да его искать-то никто не будет, кому он нужен, кот помоечный!
Алан опять расхохотался каким-то истеричным, визгливым смехом, и вдруг как по волшебству в его руке оказался нож. Работал он им вполне грамотно, хотя до моего уровня не дотягивал. Первое, что попытался сделать — резануть мне по лицу легкими пишущими движениями. Это правильно. Шок, боль, противник лишается воли к сопротивлению, и делай с ним что хочешь. Могло получиться, да — если бы я этого не ожидал. И если бы я был не тем, кем я был и кем стал. Даже с пожилым Фроловым это бы не прошло, что говорить об Альгисе-Фролове, Тихом, который вкусил черного снадобья, преобразовавшего его тело.
На мой взгляд Алан двигался очень медленно, настолько медленно, что это вызывало смех. Наверное, так видит наши движения муха, которая сидит на капельке варенья. Вот появляется эдакая гора, гора начинает приближаться…приближаться…приближаться… Стартовала — и полетела по своим делам, а гора пусть себе развлекается дальше.
Кинжал оказался в руке прежде, чем я уклонился от первого пишущего движения противника — выпад! И узкое лезвие погрузилось в горло негодяя. Он только успел схватиться за небольшую щель, из которой толчками выбивалась кровь, а я уже в центре группы.
Рраз! Кровоточащая щель поперек горла высокого блондина, сапоги которого испачканы кровью.
Два! Снизу вверх, под челюсть, прямо в мозг крепышу с лицом дегенерата.
Три! Эдакий домашний мальчик, чистенький и аккуратный — прямо в сердце, между ребер. Не ту ты компанию выбрал, не на тех равнялся, так что…на перерождение!
Пятый повернулся и бросился бежать, надеясь скрыться в тени деревьев. Не вышло. На таком расстоянии я не промахиваюсь. Кинжал вошел в затылок, и энергия удара бросила парня вперед. Он еще дергался, когда я к нему подошел, но уже не так интенсивно, как в самом начале. Добивать не стал — все равно не жилец. Клинок так глубоко вошел в мозг что я даже удивился — это насколько же я стал сильнее?! Надо сдерживать себя, контролировать усилия, иначе будет выглядеть подозрительно. А вообще было бы неплохо проверить свои силовые и скорость. Чтобы знать, чего могу, а чего не могу.
Как ни странно, Алан был еще жив, когда я к нему подошел. Он лежал на земле и смотрел на меня, зажимая рану и пытаясь что-то сказать. Я не стал ничего слушать. Что может сказать такой придурок, как этот? Погрозить мне будущими карами? Ну, я и так в бегах. Попросить о помощи? Да с какой стати я должен ему помогать? Ублюдку, который хотел меня убить! И остальных не жалко. Я вообще никогда не испытывал жалости к людям, которые мучают живых существ — кем бы они ни были. Убить, чтобы съесть? Понимаю. Мучить, чтобы получить наслаждение? Это болезнь, и таких ненормальных надо стирать из жизни. Чтобы не портили генофонд.
Перед тем как уйти, собрал трупы и уложил их так, чтобы создать впечатление, будто здесь произошла драка. Взял нож Алана, и воткнул его в раневые каналы убитых мной парней, испачкал кровью по самую рукоять. Нашел нож у другого парня, изобразил, что это именно его нож убил предводителя группы. Ну и…все, в общем-то. Конечно, придирчивого разбирательства картинка не выдержит — но это если захотят разбираться. Кто такие эти придурки? Искатели удачи, наемники, ушедшие из своих семей. Кто будет требовать разбирательства, да и зачем? Скорее всего, их родственники даже не знают, где сейчас служат их непутевые отпрыски. Вернее — где служили. Ну а местной власти, местной администрации совсем как говорится не нужно расследовать поножовщину, случившуюся в замке Конто. Как и власти в Конто, которая вообще не желает допускать местных служителей закона на свою территорию. Похоронят — и все этим закончится. В общую могилу идиотов — свалят, как мусор в компостную яму.
Я уже было отошел от места схватки, и вдруг вспомнил — котенок! Может он еще жив? Может я могу ему помочь? Уж больно истово он боролся за свою жизнь, грех будет не помочь такому герою!
Вернулся, поискал…вон он, спрятался под кустом. Как ни странно — жив. Смотрит на меня глазами-бусинками, тяжело дышит. Розовый язычок высунут, последние минуты доживает котейка. Эх, чертова жизнь! Да что же это делается?! Ну вот за что ему такое?! За что — Альдине?! За что моим братьям, принявшим смерть только потому, что кому-то захотелось получить их земли! Ну, несправедливо же!
— Я их наказал, котейка. Тех, кто тебя обидел — неожиданно заговорил я с котом. Это был именно кот, а не кошка — я откуда-то знал. Чувствовал!
И в ответ на свои слова вдруг получил такой сильный отклик, такую мучительную, такую жалобную просьбу о помощи, что просто закачался и секунду не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть. Да, я (Альгис!) всегда знал, что отличаюсь чувствительностью к мыслям и эмоциям животных. Например — лошадей. Я могу их успокаивать, могу мысленно с ними «разговаривать». Они не говорят как люди — мыслеобразы, эмоциональные желания — вот что максимально могут передать животные. Но я могу это видеть и слышать. И это редкий дар, о котором я не говорил ни одному человеку в мире. Потому что такой дар почему-то считается черной магией, магией некромантов. С какого такого рожна — я не знаю. Но инквизиция поставила этот дар вне закона, а с инквизицией у нас не спорят. Ей внимают и подчиняются.
— Идем, комок шерсти! — командую я, и осторожно беру котенка на ладонь. Ему больно, ему очень плохо, сполохи красного и черно в его ауре чередуются один за другим. Я медленно и осторожно убираю эти всполохи, касаясь их пальцем — как художник, который рисует картину. Мне не надо красного! Мы заменим его лазурным. Мне не надо черного! Пусть черное станет белым, серебристым, жемчужным! Боль, уходи!
Котенок прижался по мне, сопит, смотрит глазками бусинками, глаза его еще не окрасились в тот цвет, который будет у него до конца жизни. Он только-только научился есть твердое, только отпал от мамкиной титьки. Интересно, где же его мать? Наверное убили эти мрази…вместе с котятами. Растоптали. Она никогда не бросит своих детей, будет до последнего их защищать, и как следствие — гарантированно гибнет.
— И куда же тебя девать-то? — с досадой спрашиваю я, будто котенок может мне ответить, и тут же прекрасно понимаю — куда его девать.
Это неспроста. Все в мире — неспроста. Только что я похоронил одного друга — и вот мне Провидение дало другого. Верного, смелого, любящего. Не знаю, что со мной будет в дальнейшем, но…теперь у меня стало на одного друга больше. Или…на единственного друга больше.
Стена замка в неприметном месте открылась, повинуясь нажиму моих рук — я знаю, где здесь вход в тоннели, хотя пользовался эти проходом очень редко. Один раз, всего лишь, чтобы проверить — работает, или нет. Уж очень здесь оживленное место, можно войти и выйти только ночью. Было оживленное место, сейчас в саду практически никого нет. Только когда проходил мимо группы разросшихся кустарников обостренным после мутации слухом разобрал чье-то бормотание и тихий, полный страсти стон женщины. Война войной…а любовь вне расписания. Жизнь идет дальше!
Кстати, я давно не был с женщиной, на меня мои сослуживцы на корабле даже начали поглядывать эдак…с подозрением. Уж не по мальчикам ли я мастак! Пришлось объяснять, что — нет. Сейчас вдруг очень захотелось побыть на месте того мужчины…захотелось такой же близости, от которой так сладко стонет женщина. Что-то и вправду я себя слишком уж быстро похоронил…
По тоннелю, туда, где находится моя лаборатория. Там у меня есть запасы еды, воды — жить можно. Воду и еду я законсервировал хорошими заклинаниями, часть которых узнал от учителя, часть — из древних трактатов. Память у меня отличная, спасибо снадобью памяти. Запоминаю заклинания с первого раза.
Достал из ящика зачарованный кусок вареного мяса, отрезал от него кусок, снял с куска заклинание. Кинжалом мелко-мелко нарезал-нарубил мясо, сложил в неглубокую чашку, поставил на пол. Достал старую куртку, сложил вдвое, положил ее рядом с чашкой — пусть котенок лежит на ней, поближе к еде. Уж не знаю, вылечил я его или нет, по крайней мере умирать он сейчас точно не собирается. Воду забыл! Отлил воды в блюдце, которое некогда нашел в библиотеке, поставил рядом с едой. Ну, все. Захочет поесть — поест.
Нет, не все! Была не была! Попробуем? Будем считать, что это научный эксперимент. Достаю мешочек с боганом, извлекаю стебель с листьями, и мелко-мелко толку сухое растение, стараясь получить что-то вроде пыли. Ссыпаю пыль в небольшой серебряный стаканчик, тоже старый, и тоже из библиотеки (нашел под сгнившими пергаментами), добавляю воды и размешиваю получившуюся кашицу. Так будет лучше. Беру котенка в руку, макаю палец в серо-зеленую кашу, и потом — в пасть котенку. Он протестует, мякает, царапает меня коготками, но я неумолим — макаю палец и снова сую в рот котейке. Много сразу нельзя, хотя часть он все равно выплюнул — упорный, засранец! Но что-то и проглотил. Завтра еще добавлю. Теперь…дай-ка я его покормлю!
Мясо котейка принял вполне благосклонно, правда съел его совсем немного. По крайней мере, на мой взгляд — немного. А по его меркам может и наелся до отвала. Посмотрел ауру пациента — вроде ничего страшного, красные сполохи пропали, черных тоже не вижу. Хорошо!
Касаюсь котенка, пропускаю сквозь него поток лечебной Силы. Котенок пищит, вздрагивает, и…вскакивает на задние лапы! Я аж выдохнул…вот больше всего боюсь переломов позвоночника. Его срастить очень трудно, практически невозможно. Часто остаются очень неприятные последствия.
Ну, все. Мне пора. Завтра еще приду. Теперь мне точно нельзя умирать! Котенок без меня из тоннелей не выберется. Это крыс мог — он знал все дырочки, все крысиные ходы, а этот смешной шерстяной мешочек не сможет, погибнет без меня. Потому стоит быть поосторожнее.
Глажу котенка, он смотрит «бусинками», и вдруг…начинает тихо тарахтеть. Мурлычит. Ну а чего не помурлыкать, если сыт, и ничего не болит? Я теперь его мамка! Или папка? Мапка! Хе хе…
Улыбаюсь и медленно иду к выходу. Котенок поднимает голову, следит за мной, потом снова укладывается на подстилку. Устал. Лечение — оно так просто не дается никому. Особенно если ты полукилограммовый котейка. Кстати — надо бы придумать ему имя, а то все котейка, да котейка. Но пока в голову ничего не приходит. Может назвать его Пашкой? А что — упертый, как Павка Корчагин. До последнего боролся за свою жизнь. Но как-то наверное нехорошо…герой, и все такое. А может просто Уголек? Он черный, как антрацит, блестящий. Но Уголек как-то же не очень…вырастет, и все будет Уголек? Не, не покатит. Тигр? Смешно… Ладно, потом додумаю. Мысли смешиваются, ничего путного в голову не приходит, а ему потом с этим именем жить. «Как вы яхту назовете — так она и поплывет» — известное дело. Я так-то не верю в мистику, но….вдруг?
Вышел из тоннеля на улицу возле казармы, предварительно осмотрев окрестности в невидимый глазок-дырочку. Пока все было тихо. Прошел к своей кровати, быстро разделся и улегся в постель, усталый, будто разгрузил вагон угля. Вроде и не особо перетруждался…долго железяками не размахивал. А вот поди ж ты — устал, будто стоял на поле боя с рассвета и до заката.
Утро началось с воплей, беготни и всяческой такой суеты. Всех подняли по тревоге. Оно и понятно — враг пробрался в замок и порешил пятерых стражников. Скандал! Где были часовые? Где были остальные обитатели замка?
Потом успокоились — пошли разговоры о том, что предводитель компании придурков вдруг спятил и начал резать своих соратников. Тут же нашлись люди, которые слышали, как он угрожал убить того или другого парня, как побил их. Сошлись на том, что он зарвался, и в конце концов получил по заслугам. Версия о массовой поножовщине устроила всех без исключения. Особенно меня, тихо сидевшего в тени замка и наблюдавшего за этой суетой.
Потом был завтрак в столовой, где дали густую кашу с кусочками копченого мяса и по кружке слабого кислого пива — традиционный завтрак стражника. Это, конечно, не перепелки, но меня вполне устроило. Я неприхотлив в еде, хотя и по возможности предпочитаю есть деликатесы. Как в общем-то и большинство людей. После завтрака — тренировка. Вначале отжимались, приседали, отжимались и приседали друг с другом на плечах, поднимали вес — качали плечи чем-то вроде штанг, только вместо блинов были деревянные чурбаки-бревна. Подтягивались на турниках, выжимали каменные гири. В общем — нормальная такая силовая физподготовка. И так — до обеда. Обед — мясная похлебка с куском лепешки (кусок мяса вполне себе приличный!), опять же — каша, похожая на утреннюю, только поострее, и кружка ледяного пива. Кстати — пивом они задолбали, лучше бы чистой воды давали. Но я знаю, что это стандартный рацион, выработанный годами и годами.