Боевые асы наркома
Часть 9 из 16 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Оказывается, это были не холмики, образовавшиеся после работы бульдозера. Это бетонные перекрытия складов, засыпанные землей и защищенные дерном. И тупиковый путь там же. Вон стрелка видна. А двери этих складов выходят на другую сторону. Любопытно, а как же с железнодорожных вагонов в склады завозили груз? Должны быть двери, просто их не видно отсюда. И вообще отсюда ничего не разглядишь, нужно руками потрогать.
– Четыре вышки с пулеметами и прожектора, – не отнимая от глаз бинокля, проворчал Бондарь. – А вон и мотодрезина и две платформы с обеих сторон и на каждой пулеметы и мешки с песком. Далеко не уйдешь, если заметят.
– Они что, на дрезине по лесу за тобой гоняться будут? – усмехнулся Якуба. – А можно и стрелочку взорвать, тогда не больно они развернутся здесь.
Буторин смотрел на станцию и слушал своих помощников. Сегодня они веселее себя ведут. Поверили в своего командира после прошлой операции, знают, что вытащит он их, не бросит, что из любой ситуации выход найдет. Ладно, хлопцы, придется вам постараться сегодня. Информацию интересную выдал мне сегодня наш шеф Артем Козорез. Тут есть над чем поразмыслить, но знать про оружие нужно точно.
– Ночи ждать нельзя, – заявил Буторин, опуская бинокль и поворачиваясь к своим помощникам. – Ночью прожектора светят и патрули с собаками ходят. Вон слева в самом конце за административным зданием вольеры служебных собак. Пойдем днем. Видите, у путей на задах стоит механическая путейская дрезина? На ней куртки замасленные железнодорожные ремонтники оставили, домой в чистом пошли. Они пути проверяют утром и вечером. Днем дрезина стоит. Тут составы формируют на последнем пути и часто оставляют вагоны, которые подцепляют в последнюю очередь.
– Ну? – насторожились помощники. – Куртки, что ли, нужно украсть?
– Не только, – с усмешкой покачал Буторин головой.
Около трех часов дня трое дюжих парней подкатили к лабазам на ручной дрезине и стали не спеша снимать с нее и укладывать рядом лопаты, ломы, кирки. Потом они сняли с рельсов дрезину, повалив ее набок. Третий мужчина, в такой же замасленной куртке, как и двое других парней, взобрался на платформу возле лабазов и принялся выправлять столб ограждения. Помощники натаскали щебня и стали забивать его под основание столба. Так они возились около часа, выправляя столбики, когда к грузовой платформе маневровый паровоз подкатил два пустых вагона.
– Пора, – оглянувшись по сторонам, сказал Буторин и взял из груды инструмента большие болтовые кусачки.
Через полминуты решетка на окне и колючая проволока были перекушены. Отогнув решетку, Буторин змеей скользнул внутрь. Помощники поставили на место решетку и как ни в чем не бывало продолжили ремонтировать ограждение. Мимо прошел немецкий патруль, не обратив на рабочих никакого внимания. Через полчаса Буторин постучал, и рабочие приняли от него несколько ржавых обрезков труб, старые рельсовые гайки. Решетку поставили на место и замаскировали место перекусов.
Вагоны утащили на формирование состава, и тогда рабочие спокойно, поднатужившись, установили на рельсы дрезину и покатили в сторону выездной стрелки. Буторин стоял на одном колене, посматривая по сторонам. Рядом под рукой под инструментом наготове лежали «шмайссеры» и гранаты. Якуба и Бондарь двигали рычагом маховика, и дрезина ходко катила по рельсам.
– Внимание, немцы! – крикнул Буторин, глядя вперед, где примерно в километре навстречу им двигалась такая же дрезина с автоматчиками. – Останавливайтесь! Инструмент на насыпь, работаем!
Соскочив с дрезины, трое «рабочих» принялись поправлять насыпь, подсыпая щебень и добивая большими молотками костыли в шпалы. Они, не обращая внимания на приближавшихся немцев, продолжали работать. И когда вторая дрезина подкатила почти вплотную и немецкий офицер что-то гневно заорал и стал махать рукой, требуя убраться с дороги, рабочие покивали и вернулись к своей дрезине. Через секунду в их руках оказались автоматы. Треск очередей и крики раненых и умирающих огласили опушку. Дав по две-три автоматные очереди, оуновцы перебили всех автоматчиков на дрезине. Буторин подошел к телам, увидел, что немецкий офицер еще шевелится, и добил его короткой очередью в три патрона.
– Все, раздеваемся, и в лес! – крикнул он помощникам и стал стягивать куртку.
К утру группа была на базе. Козорез вышел встречать разведчиков, накинув на плечи плащ-палатку. Моросил дождь, земля хлюпала под сапогами. Разведчики несли что-то на самодельных носилках под брезентом. Первым шел Буторин, повесив на шею автомат. Он был хмур. Подойдя к командиру, Виктор кивнул на его землянку и сказал:
– Пошли к тебе. Нечего это видеть остальным.
Козорез нахмурился и кивнул. Разведчики вошли в землянку, и Артем закрыл дверь. С железным лязгом на пол опустились носилки, и Буторин сбросил брезент. Перед Козорезом лежали ржавые обрезки труб, какие-то прутки, большие ржавые гайки крепления пятаков на рельсах. Он присел на корточки, разглядывая железо, потом поднял глаза на Буторина. Тот кивнул, отвечая на немой вопрос командира.
– Такое во всех ящиках. В оружейных ящиках, в ящиках с маркировкой. Можно было и не нести, ты бы и так нам поверил, на слово. Но я думаю, что это следует показать нашим командирам в штабе. Вот что немцы оставят нам в обмен на наше мужество и за наши жизни, когда мы будем в тылу Красной армии разворачивать свою борьбу. Ни оружия, ни гранат, ни патронов. Только хлам. И мы для них хлам, Артем. Так-то вот!
– Выезжаем с тобой утром, – резко сказал Козорез. – Все это упакуйте в брезент, чтобы поменьше громыхало. Завтра повесим на вьючные седла.
На следующий день, перегрузив на берегу в лодку свои доказательства, Козорез и Буторин переправились в Харьков. Оставив Буторина и его помощников у лодки, сам Артем отправился в город. И через час привел людей из штаба ОУН. Один из пришедших, мужчина с высоким волевым лбом и глубокими залысинами на висках, посмотрел на железо, потом на Козореза и коротко приказал:
– Сбросьте все это в реку и идемте со мной.
В доме их провели по длинному коридору через анфиладу пустых комнат в каминную залу, где стоял большой стол. Когда Буторин следом за Козорезом подошел к двери, навстречу двое бойцов выволокли за руки из комнаты избитого человека в рваной окровавленной рубахе. Один из парней поскользнулся и выпустил руку пленника. Человек упал на пол и, повернувшись на бок, застонал. Буторин взглянул ему в лицо и едва сдержался, чтобы не выдать себя. Это был Максим Шелестов.
Глава 6
Это был большой сарай, в котором по углам еще оставалось старое выпревшее сено. Несколько лавок поставили в круг, но на них никто не сидел. Мирон Порубий стоял в центре и выкрикивал бранные слова в адрес Советского Союза и русских, исконных врагов Украины, проклятой Московии, которая во все века только и делала, что пила кровь несчастной угнетаемой Украины. Два десятка оуновцев орали, поддерживая его, грозили страшными пытками и лютой смертью всем москалям.
– И если сюда придут москали, если сюда придет их армия, мы не сложим оружие и будем сражаться так же, как сражались с германцами! – выкрикивал Мирон.
И снова вопли с пеной у рта, и снова крики, угрозы и обещания смерти. Прибежавший с улицы наблюдатель что-то шепнул Мирону, и тот сразу сбавил голос. Притихли и все присутствующие, вытирая лбы и мокрые от слюней рты.
– Итак, вы меня поняли, – завершил совещание Мирон. – Каждая группа должна выбрать себе место и устроить в лесах базу, схроны, куда мы завезем оружие, которое нам уже доставляют. Действовать будем тихо и наверняка. Московия захлебнется кровью на нашей земле!
Андрей и Оксана вышли из сарая первыми. Они договорились, где встретятся, и на выходе сразу разошлись в разные стороны. У отца Оксаны еще были дела, и поэтому он не отправился домой. А молодые люди встретились за домом у овина, и Андрей схватил девушку за руку и горячо заговорил:
– Неужели ты не понимаешь, что это глупо, это не по-человечески, это не по-христиански. Они же орали и жаждали крови просто как хищники, это жажда убийства ради убийства.
– Ты не смотришь глубоко, Андрийка, – возразила Оксана. – Этих людей можно понять. В них говорит боль и ненависть, копившаяся веками!
– Какие века, любовь моя? – рассмеялся Андрей. – Были века мирной жизни, дружбы между народами на этой земле. И были века набегов и желания врагов завладеть этой землей. И враг, иноземный враг, никогда не брезговал ложью и наветом, чтобы поссорить людей, захватить эту землю. Вот истина! Не враги друг другу украинцы и русские. И белорусы, и русины, тут многие народы живут. И все они славянской крови, все они братья. Пойми, нас умышленно хотят сделать врагами, но мы не враги друг другу!
– Но как же, Андрийка!.. – снова горячо возразила девушка и замолчала, не в состоянии подыскать подходящие слова. Доводы не находились, только какие-то общие слова, в правильности которых она теперь уже не была уверена. Девушка вдруг опустила голову и тихо сказала: – А знаешь, мне уже становится страшно. Я уже ни в чем не уверена…
Похороны бойца были суровыми и торжественными, и когда уже над могилой Вихор собрался сказать торжественную речь, с боевых постов прибежал паренек.
– Командир, немцы! – с трудом переводя дыхание, крикнул он. – На северной опушке колонна стоит и с северо-запада – группа.
Петро глянул на отца и начал отдавать приказания. Беря пулеметы, засовывая за ремни гранаты на длинных ручках, группы по нескольку человек убегали на помощь своим постам, на случай если немцы задумали атаковать лагерь националистов. Остальные, оставшиеся на поляне возле землянок, начали поспешно собирать имущество отряда и готовиться к отступлению. Попытаться отбиться можно, но если немцы пронюхали о месте нахождения базы, значит, они попытаются ее уничтожить. Не получится сейчас, будут продолжать снова и снова, пока не добьются своего.
– Леонтий, – Коган остановил проходившего мимо Вихора. – Твой сын толковый командир, я не сомневаюсь в этом. Но немцы могут быть со всех сторон. Надо организовать наблюдение с юго-запада. Эти силы, что подошли с севера и северо-запада, могут быть только отвлекающими. Возможно, они часть кольца, которое замкнут вокруг отряда. А основная сила, егеря, может атаковать скрытно с юго-запада. Они могут пробраться через лес.
– Бурун! – Вихор окликнул крупного парня, катившего бочку с горючим. – Пойдешь с ним! Если увидите немцев, открывайте огонь. Я сразу, как только услышу стрельбу, пришлю вам помощь.
Коган сунул за пазуху несколько запасных магазинов к автомату и, кивнув напарнику, побежал. Метров через сто они перешли на шаг и стали двигаться осторожно. Если немцы решили окружить отряд и напасть с той стороны тоже, то они уже близко. Заметив впереди небольшое возвышение, Коган повел туда своего напарника.
– Если фашисты здесь, на возвышении легче обороняться, да и мы их раньше увидим, чем здесь. Займи позицию метрах в двадцати от меня и не шевелись. Только наблюдай. Не выдай себя раньше времени!
Прошло не менее часа, но немцы не показывались. Не слышно было стрельбы и с других направлений. Может, случайность, может, просто немецкая колонна остановилась возле леса на отдых или по другой причине. Борис лежал и слушал, вглядывался в пространство между деревьями. Чувство досады одолевало его. «Глупо оказаться с националистами в ловушке и с ними вместе погибнуть. Задание не будет выполнено, дело свое не сделаем. Хотя кроме меня еще трое. Уж кто-то из нас добьется успеха, получит полезную для наших частей информацию. Ладно, чего сокрушаться и горевать. Как получилось, так и получилось. Главное теперь, подороже продать свою жизнь. А уж потом наши органы разберутся, что к чему».
Но бой так и не начинался. Прошло еще не менее часа, как к Когану подполз боец из отряда и велел бежать что есть силы к Леонтию. Немцы от леса ушли. Видать, это и правда случайные подразделения сделали временную остановку возле леса. Теперь они все убрались. Борис поспешил назад, в лагерь. И еще издали услышал шум голосов. В лагере не просто стоял шум и гам, там не просто спорили, там готовы были хвататься за оружие и бить друг друга. И, наверное, начали бы, если бы Коган чуть-чуть опоздал.
Крики стояли, как на новгородских вече, какими их себе представлял Коган. Люди, потерявшие кто семью, кто друзей, кто близких, эти люди не один месяц сидели в лесах и не сражались. Времена боев с гитлеровцами канули в прошлое. И когда Коган вбежал на поляну, то увидел дикую картину. Леонтия держали трое дюжих парней, не давая ему выхватить из кобуры пистолет. Его сына держали двое других, приставив к его горлу дуло пистолета. Лагерь шумел, явно разделившись на две части.
– Вы что, сдурели! – заорал Коган, на всякий случай держа автомат двумя руками так, чтобы быть готовым стрелять из него. – Эй, бойцы, патриоты, спасители отечества. Вы что удумали? Друг друга перебить? Чтобы фашистам было в радость? Так они вам еще и медали за это дадут. Ну, кто хочет медаль от фашистов за то, что убил своего друга, брата, командира? Ну, назовитесь, а я вас запомню!
– А ты кто таков, чтобы учить нас и стыдить?! Ты вместе с Леонтием пришел, и мы тебя знать не знаем! – Люди галдели, но накал заметно спал, и это Борису уже понравилось.
Коган повернулся лицом к тем, кто держал под дулом Петро, и рявкнул так, что в лесу замолчали птицы:
– А ну убрали руки от своего командира, сосунки! Отпустите, я сказал!
Рука Когана как бы невзначай навела автомат на этих людей, и их хватка заметно ослабела. Вот и Петро наконец рванулся, освобождаясь из чужих рук. Он даже не посмотрел на тех, кто его удерживал, и ринулся к отцу. Два бугая перестали держать Леонтия, с облегчением поняв, что стрельбы, кажется, не будет.
– Из-за чего сыр-бор?! – продолжал кричать Коган, приближаясь то к одному оуновцу, то к другому и заглядывая каждому в глаза. – Меня вы не знаете? Откуда появился, не знаете? Оттуда же, где полегли два десятка ребят Леонтия. Последних, кого он пытался вывести из города. Рассказать вам, как мы там дрались, как унесли товарища на себе и не донесли?
– Вот это и пугает, что ты там был, все погибли, а ты живой, – с усмешкой буркнул кто-то из-за спин.
– Вот так и говори. Стоишь за чужими спинами, пряча лицо, – громко отметил Коган. – Из-за чужих спин легко говорить, за чужими спинами легко прятаться во время боя. Да если бы я был предателем или засланным к вам, вас бы уже никого в живых не было. А я пришел, не испугался и не спрятался за чужими спинами. Я столько протопал сюда из самой Польши, чтобы сражаться с вами, помогать вам, что никому из вас и не снилось. Поймите, дураки, что ваша вражда внутри отряда на руку врагам, и только врагам. Врагам Украины. Вы тут побьете друг друга, а им легче будет вашу Родину к рукам прибрать. Вы этого хотите? Да вам надо понять, кто ваш враг на самом деле, кто вашими руками жар загребает. А я знаю, я из самого штаба пришел и знаю, кто там всем заправляет. Разойдитесь! Посидите у костра с теми, кому верите, поразмышляйте, по сторонам посмотрите и вспомните все, что творится на Украине за последние годы! И вы сами найдете ответ на свои вопросы. И не друг с другом вам надо биться, а с другими. Дураки!
Коган повернулся и пошел в землянку, которую выделил им с Леонтием Петро. Ждать пришлось недолго. Вошли Вихор и еще два оуновца, которых Борис раньше не замечал. Потом вошел парень из группы, с которой они выбирались ночью из Харькова. Все стали молча рассаживаться по лежанкам и лавкам. Закуривали, с угрюмым видом молчали. Последним пришел Петро с двумя помощниками. Сын сел возле отца и, положив ему руку на плечо, сжал его.
– Мне стыдно как командиру, мне стыдно как сыну, потому что я допустил то, что какие-то негодяи стали целиться в моего отца. – Петро опустил голову и замотал ею. Его русый чуб замотался из стороны в сторону. – Обидно, что те бойцы, кому я верил, кто верил мне и кто вышел из повиновения, подняли руку на командира, приказывать пришлось чужаку, кого они и не знают, но который сумел найти нужные слова. Спасибо, Борис! Если бы ты не охладил их пыл, стрельба бы началась большая.
– А знаете почему? – неожиданно для всех спокойно спросил Коган. – Потому что вы сами не нашли ответов на мучающие вас вопросы. Вот вы пришли сейчас к командиру, руководители, лидеры вашего отряда, а среди вас нет согласия. Как вы людей в бой поведете, как на смерть поведете, если сами не решили еще, за что, за кого, ради чего?!
– За Украину, – буркнул один из оуновцев.
– Да кто сомневается-то, если вы все украинцы! – взорвался Коган. – Каждый человек сражается, готов умереть за свою семью, за свой дом, за близких людей, за свое село, любимый город. И за свою родину. Да, за Украину, потому что вы все отсюда родом, с этой земли. За что вам еще сражаться? Только вы себе ответьте еще на один вопрос: а за что сражаются, за что готовы умереть ваши братья-оуновцы, сторонники фракции Степана Бандеры? «Бандеровцы» не за Украину сражаются, они что, не хотят ее независимости? Хотят. Так почему они нас той ночью бросили и ушли? А ну-ка, назовите мне кто-нибудь, когда вы последний раз сражались с ними вместе, плечом к плечу? Когда вообще отряды «бандеровцев» сражались с немцами? Не помните. А когда вообще сражались? Ах да, до сорок второго года вырезали польские села и поляков. Аж Гитлер возмутился: «Для чего это я дал разрешение на формирование батальона «Нахтигаль»! Чтобы Степан Бандера мстил полякам за то, что они его арестовали и в лагерь посадили?» Для чего Бандера внес раскол в ряды нашей организации? Чтобы в первую очередь преследовать свои интересы. Да он даже никогда не был украинцем и не жил на Украине, не был гражданином ее ни в какие годы, как она тогда ни называлась.
– Откуда ты такой умный взялся и все знаешь? – проворчал еще один оуновец, но тон у него был не злобный, а скорее безнадежный.
– Оттуда знает, – громко и веско ответил Вихор. – Из штаба, откуда прибыл к нам помогать в борьбе, помогать нам умом, знаниями. И он столько уже навоевал за это время, сколько не навоевал кое-кто из вас за год. Борис ‒ представитель нашего главного заграничного штаба. Он прибыл с заданием. Таких представителей сейчас много поехало по нашим отрядам, чтобы объединить все наши силы в нужный момент. Так что вы его слушайте. Он уж больше вашего знает и понимает. Говори, Борис, говори все, что считаешь нужным сказать. Не сегодня, так завтра половина лагеря уйдет, и бойцов перебьют. А другая половина останется, но и сюда придут фашисты и тоже перебьют. Или не фашисты, а кто? Свои же?
– А может, и свои, смотря кого своими называть, – тихо ответил Коган, и все напряглись, чтобы услышать, не пропустить ни слова из его речи. – Я четыре года в штабе. И приказы сочинял, и инструкции разрабатывал, и на места выезжал, операции готовил, поезда взрывал, мосты, гарнизоны истреблял гитлеровские. А еще я участвовал в многочисленных встречах как эксперт, как человек, который знает, как стрелять, знает, в кого стрелять и почему. А знаете, с кем были встречи? И с англичанами, и с польскими представителями Армии Крайовой, и с лидерами бандеровского крыла. А еще я много документов видел. И наших, и не наших, и даже немецких. Я с немецкими представителями тоже встречался в составе наших переговорных групп. Вы думаете, что вся масса ОУН и повстанческой армии – это патриоты и бойцы, которые только и думают, что о независимой Украине и украинцах?
– Рассказывайте все, – не столько попросил, сколько потребовал Петро и вопросительно посмотрел на отца. Вихор в знак согласия кивнул.
– Я в штабе с тысяча девятьсот тридцать девятого года, – тщательно подбирая слова, стал негромко рассказывать Коган. – Был сначала фанатиком, восторженным патриотом, а потом научился смотреть и слушать. И молчать, чтобы не выдать того, что многое стал понимать. Немцы с тридцать девятого года контактировали с ОУН. И подготовкой командиров для УПА они стали заниматься задолго до начала войны. Когда Германия уже разодрала Польшу, когда чехи сдались и бельгийцы, когда немцы уже вошли в Париж, к нам приехал с группой офицеров полковник Лахузен. С приказами Верховного главного командования Германии тогда ознакомились всего несколько наших руководителей, но я сумел увидеть приказ. Там указывалось, что с целью нанесения молниеносного удара по СССР Абвер-2 для проведения подрывной работы должен использовать свою агентуру и разжигать национальную вражду между народами Советского Союза. Абвер-2 ‒ это не военная разведка, это его подразделение, которое занималось как раз диверсионной и подрывной работой в других странах. Понимаете вы или нет? Германия с нашим руководством уже тогда решала, как нападет на нашу страну и с помощью украинцев будет убивать население. Да, Украина была тогда частью большой страны, а руководители ОУН, сидевшие за границей, с врагом решали такие вещи. А как называются люди, которые сдают свою страну врагу и вместе с ним убивают свой народ? И еще надеются после победы этого врага над своим народом получить кусок вкусного пирога и остатками этого народа править? Естественно, не самостоятельно, а по указке врага.
– Иуды, – за всех ответил Петро. – Такие люди называются иуды.
– Правильно, – кивнул Коган. Он понимал, что сейчас идет ва-банк. Ему могли не поверить и убить. Но сейчас самый удобный случай, чтобы попытаться сделать так, чтобы поверили. – Так вот я обомлел и ночь не спал, после того как прочитал в этом приказе такие интересные вещи. Например, что даны указания руководителям украинских националистов агентам Мельнику (кличка «Консул-1») и Бандере сразу после нападения Германии на Советский Союз организовать провокации на территории Украины: антисоветские выступления масс украинского населения; поджоги зданий органов местной власти, продуктовых складов; убийства представителей власти и командиров Красной армии. Важно вести подрывную деятельность в ближайшем тылу советских войск и создавать у международной общественности представление, что происходит разложение советского тыла и что советский народ не со своей властью.
– Значит, и Мельник тоже? – с угрозой в голосе спросил один из оуновцев, но Коган проигнорировал его тон и спокойно продолжал рассказывать:
– Я помню свое состояние, когда началась война, я помню, что чувствовали те из нас, что и правда были патриотами. Горели украинские города, убивали людей, уничтожали села, хлеба горели в поле. Немецкие танки давили женщин и детей из разбомбленных эшелонов. А руководители штаба помогали врагу. И эти люди называли себя украинцами и убеждали всех, что они сражаются за свой народ. С кем? Со своим же народом? Абвер тогда посчитал, что Мельник делает мало и его работа малоэффективна. Вы думаете, что это народ пошел за Бандерой и он набрал больше голосов и поэтому возглавил ОУН? Да хрен вам! Абвер так обстряпал это мероприятие, чтобы оно выглядело как демократическая победа сторонников Бандеры. На самом деле фашисты его просто купили, и он пообещал, что в лепешку расшибется ради своих новых хозяев. И немцы организовали его освобождение из тюрьмы, куда он был заключен польскими властями за участие в террористическом акте против руководителей польского правительства. Бандере никогда не было дела до Украины, он занимался терроризмом в другом месте, но тут ему велели стать украинским националистом. И он им стал, получил власть и принялся отрабатывать свои «тридцать сребреников».
– Грязное это дело, – покачал головой старый оуновец.
– И даже еще грязнее, чем вы думаете, – кивнул Коган. – Немцы помогли Бандере создать националистический батальон «Нахтигаль», который они намеревались использовать для диверсионной деятельности. Но уже через две недели после того, как фашисты взяли Львов, даже до Гитлера дошло, что «Нахтигаль» не тылы Красной армии разносит в клочья, не вермахту помогает с победами продвигаться по территории СССР, а занимается совершенно другим. Бандера с помощью «Нахтигаль» устроил такое, что в немецком Генштабе переполошились. Бандера превратил тыл немецкой армии в поле для своих личных разборок с поляками.
– Немцы поляков пожалели? – осведомился Вихор.
– Нет, – усмехнулся Коган. – Дело тут не в жалости. Для чего им нужен был Бандера? Для того чтобы хаос был в советских тылах, а не в своих. Немцам нужно было, чтобы люди на оккупированных территориях гнули спину на оккупантов, на их рейх работали, а не с перерезанным горлом валялись в канавах. Бандера чудом не угодил в концлагерь. И не потому, что его пожалели или он оказался таким незаменимым. Нет, просто времени было жалко на создание другого лидера, да и руководству Абвера надо было как-то оправдаться перед Гитлером. Вот адмирал Канарис и выгородил Бандеру. А спасать его было для чего. Например, чтобы выяснить, на какие счета швейцарских банков утекла немалая сумма денег, выделенных немецкой разведкой на финансирование ОУН.
– Вот, значит, как, – тихо сказал Петро.
– Так, – кивнул Коган. – А вы всерьез думаете, что на Западе кого-то интересуют украинцы? Нет, на Западе сидят политики и финансисты, которые озабочены лишь одним – ослаблением России, Советского Союза, не важно, как называется эта страна. Но вот народ там живет могучий и неподкупный. И очень сильный. И никому на Западе не нужна сильная Россия, никогда не была нужна, и испокон веков ее пытались ослабить, разорить. Сейчас пришел черед Украины и украинцев стать инструментом для борьбы Запада против России. А для такой борьбы нужно мясо. Пушечное мясо. А вы молодцы, вы только что не пошли на поводу у Запада и не перерезали друг друга.
– Мало того, что нас Советы мордовали, Москва грабила, так теперь и Запад, что ли? – начал ворчать один из оуновцев, но его неожиданно перебил Вихор:
– Кто тебя грабил, Свирид? Вон Саенко после Гражданской пожил под Львовом, он понял, кто и как грабит. Батрачил и плетей получал почти каждый день, за что, а, Свирид? Расскажи. Работал плохо?
– Четыре вышки с пулеметами и прожектора, – не отнимая от глаз бинокля, проворчал Бондарь. – А вон и мотодрезина и две платформы с обеих сторон и на каждой пулеметы и мешки с песком. Далеко не уйдешь, если заметят.
– Они что, на дрезине по лесу за тобой гоняться будут? – усмехнулся Якуба. – А можно и стрелочку взорвать, тогда не больно они развернутся здесь.
Буторин смотрел на станцию и слушал своих помощников. Сегодня они веселее себя ведут. Поверили в своего командира после прошлой операции, знают, что вытащит он их, не бросит, что из любой ситуации выход найдет. Ладно, хлопцы, придется вам постараться сегодня. Информацию интересную выдал мне сегодня наш шеф Артем Козорез. Тут есть над чем поразмыслить, но знать про оружие нужно точно.
– Ночи ждать нельзя, – заявил Буторин, опуская бинокль и поворачиваясь к своим помощникам. – Ночью прожектора светят и патрули с собаками ходят. Вон слева в самом конце за административным зданием вольеры служебных собак. Пойдем днем. Видите, у путей на задах стоит механическая путейская дрезина? На ней куртки замасленные железнодорожные ремонтники оставили, домой в чистом пошли. Они пути проверяют утром и вечером. Днем дрезина стоит. Тут составы формируют на последнем пути и часто оставляют вагоны, которые подцепляют в последнюю очередь.
– Ну? – насторожились помощники. – Куртки, что ли, нужно украсть?
– Не только, – с усмешкой покачал Буторин головой.
Около трех часов дня трое дюжих парней подкатили к лабазам на ручной дрезине и стали не спеша снимать с нее и укладывать рядом лопаты, ломы, кирки. Потом они сняли с рельсов дрезину, повалив ее набок. Третий мужчина, в такой же замасленной куртке, как и двое других парней, взобрался на платформу возле лабазов и принялся выправлять столб ограждения. Помощники натаскали щебня и стали забивать его под основание столба. Так они возились около часа, выправляя столбики, когда к грузовой платформе маневровый паровоз подкатил два пустых вагона.
– Пора, – оглянувшись по сторонам, сказал Буторин и взял из груды инструмента большие болтовые кусачки.
Через полминуты решетка на окне и колючая проволока были перекушены. Отогнув решетку, Буторин змеей скользнул внутрь. Помощники поставили на место решетку и как ни в чем не бывало продолжили ремонтировать ограждение. Мимо прошел немецкий патруль, не обратив на рабочих никакого внимания. Через полчаса Буторин постучал, и рабочие приняли от него несколько ржавых обрезков труб, старые рельсовые гайки. Решетку поставили на место и замаскировали место перекусов.
Вагоны утащили на формирование состава, и тогда рабочие спокойно, поднатужившись, установили на рельсы дрезину и покатили в сторону выездной стрелки. Буторин стоял на одном колене, посматривая по сторонам. Рядом под рукой под инструментом наготове лежали «шмайссеры» и гранаты. Якуба и Бондарь двигали рычагом маховика, и дрезина ходко катила по рельсам.
– Внимание, немцы! – крикнул Буторин, глядя вперед, где примерно в километре навстречу им двигалась такая же дрезина с автоматчиками. – Останавливайтесь! Инструмент на насыпь, работаем!
Соскочив с дрезины, трое «рабочих» принялись поправлять насыпь, подсыпая щебень и добивая большими молотками костыли в шпалы. Они, не обращая внимания на приближавшихся немцев, продолжали работать. И когда вторая дрезина подкатила почти вплотную и немецкий офицер что-то гневно заорал и стал махать рукой, требуя убраться с дороги, рабочие покивали и вернулись к своей дрезине. Через секунду в их руках оказались автоматы. Треск очередей и крики раненых и умирающих огласили опушку. Дав по две-три автоматные очереди, оуновцы перебили всех автоматчиков на дрезине. Буторин подошел к телам, увидел, что немецкий офицер еще шевелится, и добил его короткой очередью в три патрона.
– Все, раздеваемся, и в лес! – крикнул он помощникам и стал стягивать куртку.
К утру группа была на базе. Козорез вышел встречать разведчиков, накинув на плечи плащ-палатку. Моросил дождь, земля хлюпала под сапогами. Разведчики несли что-то на самодельных носилках под брезентом. Первым шел Буторин, повесив на шею автомат. Он был хмур. Подойдя к командиру, Виктор кивнул на его землянку и сказал:
– Пошли к тебе. Нечего это видеть остальным.
Козорез нахмурился и кивнул. Разведчики вошли в землянку, и Артем закрыл дверь. С железным лязгом на пол опустились носилки, и Буторин сбросил брезент. Перед Козорезом лежали ржавые обрезки труб, какие-то прутки, большие ржавые гайки крепления пятаков на рельсах. Он присел на корточки, разглядывая железо, потом поднял глаза на Буторина. Тот кивнул, отвечая на немой вопрос командира.
– Такое во всех ящиках. В оружейных ящиках, в ящиках с маркировкой. Можно было и не нести, ты бы и так нам поверил, на слово. Но я думаю, что это следует показать нашим командирам в штабе. Вот что немцы оставят нам в обмен на наше мужество и за наши жизни, когда мы будем в тылу Красной армии разворачивать свою борьбу. Ни оружия, ни гранат, ни патронов. Только хлам. И мы для них хлам, Артем. Так-то вот!
– Выезжаем с тобой утром, – резко сказал Козорез. – Все это упакуйте в брезент, чтобы поменьше громыхало. Завтра повесим на вьючные седла.
На следующий день, перегрузив на берегу в лодку свои доказательства, Козорез и Буторин переправились в Харьков. Оставив Буторина и его помощников у лодки, сам Артем отправился в город. И через час привел людей из штаба ОУН. Один из пришедших, мужчина с высоким волевым лбом и глубокими залысинами на висках, посмотрел на железо, потом на Козореза и коротко приказал:
– Сбросьте все это в реку и идемте со мной.
В доме их провели по длинному коридору через анфиладу пустых комнат в каминную залу, где стоял большой стол. Когда Буторин следом за Козорезом подошел к двери, навстречу двое бойцов выволокли за руки из комнаты избитого человека в рваной окровавленной рубахе. Один из парней поскользнулся и выпустил руку пленника. Человек упал на пол и, повернувшись на бок, застонал. Буторин взглянул ему в лицо и едва сдержался, чтобы не выдать себя. Это был Максим Шелестов.
Глава 6
Это был большой сарай, в котором по углам еще оставалось старое выпревшее сено. Несколько лавок поставили в круг, но на них никто не сидел. Мирон Порубий стоял в центре и выкрикивал бранные слова в адрес Советского Союза и русских, исконных врагов Украины, проклятой Московии, которая во все века только и делала, что пила кровь несчастной угнетаемой Украины. Два десятка оуновцев орали, поддерживая его, грозили страшными пытками и лютой смертью всем москалям.
– И если сюда придут москали, если сюда придет их армия, мы не сложим оружие и будем сражаться так же, как сражались с германцами! – выкрикивал Мирон.
И снова вопли с пеной у рта, и снова крики, угрозы и обещания смерти. Прибежавший с улицы наблюдатель что-то шепнул Мирону, и тот сразу сбавил голос. Притихли и все присутствующие, вытирая лбы и мокрые от слюней рты.
– Итак, вы меня поняли, – завершил совещание Мирон. – Каждая группа должна выбрать себе место и устроить в лесах базу, схроны, куда мы завезем оружие, которое нам уже доставляют. Действовать будем тихо и наверняка. Московия захлебнется кровью на нашей земле!
Андрей и Оксана вышли из сарая первыми. Они договорились, где встретятся, и на выходе сразу разошлись в разные стороны. У отца Оксаны еще были дела, и поэтому он не отправился домой. А молодые люди встретились за домом у овина, и Андрей схватил девушку за руку и горячо заговорил:
– Неужели ты не понимаешь, что это глупо, это не по-человечески, это не по-христиански. Они же орали и жаждали крови просто как хищники, это жажда убийства ради убийства.
– Ты не смотришь глубоко, Андрийка, – возразила Оксана. – Этих людей можно понять. В них говорит боль и ненависть, копившаяся веками!
– Какие века, любовь моя? – рассмеялся Андрей. – Были века мирной жизни, дружбы между народами на этой земле. И были века набегов и желания врагов завладеть этой землей. И враг, иноземный враг, никогда не брезговал ложью и наветом, чтобы поссорить людей, захватить эту землю. Вот истина! Не враги друг другу украинцы и русские. И белорусы, и русины, тут многие народы живут. И все они славянской крови, все они братья. Пойми, нас умышленно хотят сделать врагами, но мы не враги друг другу!
– Но как же, Андрийка!.. – снова горячо возразила девушка и замолчала, не в состоянии подыскать подходящие слова. Доводы не находились, только какие-то общие слова, в правильности которых она теперь уже не была уверена. Девушка вдруг опустила голову и тихо сказала: – А знаешь, мне уже становится страшно. Я уже ни в чем не уверена…
Похороны бойца были суровыми и торжественными, и когда уже над могилой Вихор собрался сказать торжественную речь, с боевых постов прибежал паренек.
– Командир, немцы! – с трудом переводя дыхание, крикнул он. – На северной опушке колонна стоит и с северо-запада – группа.
Петро глянул на отца и начал отдавать приказания. Беря пулеметы, засовывая за ремни гранаты на длинных ручках, группы по нескольку человек убегали на помощь своим постам, на случай если немцы задумали атаковать лагерь националистов. Остальные, оставшиеся на поляне возле землянок, начали поспешно собирать имущество отряда и готовиться к отступлению. Попытаться отбиться можно, но если немцы пронюхали о месте нахождения базы, значит, они попытаются ее уничтожить. Не получится сейчас, будут продолжать снова и снова, пока не добьются своего.
– Леонтий, – Коган остановил проходившего мимо Вихора. – Твой сын толковый командир, я не сомневаюсь в этом. Но немцы могут быть со всех сторон. Надо организовать наблюдение с юго-запада. Эти силы, что подошли с севера и северо-запада, могут быть только отвлекающими. Возможно, они часть кольца, которое замкнут вокруг отряда. А основная сила, егеря, может атаковать скрытно с юго-запада. Они могут пробраться через лес.
– Бурун! – Вихор окликнул крупного парня, катившего бочку с горючим. – Пойдешь с ним! Если увидите немцев, открывайте огонь. Я сразу, как только услышу стрельбу, пришлю вам помощь.
Коган сунул за пазуху несколько запасных магазинов к автомату и, кивнув напарнику, побежал. Метров через сто они перешли на шаг и стали двигаться осторожно. Если немцы решили окружить отряд и напасть с той стороны тоже, то они уже близко. Заметив впереди небольшое возвышение, Коган повел туда своего напарника.
– Если фашисты здесь, на возвышении легче обороняться, да и мы их раньше увидим, чем здесь. Займи позицию метрах в двадцати от меня и не шевелись. Только наблюдай. Не выдай себя раньше времени!
Прошло не менее часа, но немцы не показывались. Не слышно было стрельбы и с других направлений. Может, случайность, может, просто немецкая колонна остановилась возле леса на отдых или по другой причине. Борис лежал и слушал, вглядывался в пространство между деревьями. Чувство досады одолевало его. «Глупо оказаться с националистами в ловушке и с ними вместе погибнуть. Задание не будет выполнено, дело свое не сделаем. Хотя кроме меня еще трое. Уж кто-то из нас добьется успеха, получит полезную для наших частей информацию. Ладно, чего сокрушаться и горевать. Как получилось, так и получилось. Главное теперь, подороже продать свою жизнь. А уж потом наши органы разберутся, что к чему».
Но бой так и не начинался. Прошло еще не менее часа, как к Когану подполз боец из отряда и велел бежать что есть силы к Леонтию. Немцы от леса ушли. Видать, это и правда случайные подразделения сделали временную остановку возле леса. Теперь они все убрались. Борис поспешил назад, в лагерь. И еще издали услышал шум голосов. В лагере не просто стоял шум и гам, там не просто спорили, там готовы были хвататься за оружие и бить друг друга. И, наверное, начали бы, если бы Коган чуть-чуть опоздал.
Крики стояли, как на новгородских вече, какими их себе представлял Коган. Люди, потерявшие кто семью, кто друзей, кто близких, эти люди не один месяц сидели в лесах и не сражались. Времена боев с гитлеровцами канули в прошлое. И когда Коган вбежал на поляну, то увидел дикую картину. Леонтия держали трое дюжих парней, не давая ему выхватить из кобуры пистолет. Его сына держали двое других, приставив к его горлу дуло пистолета. Лагерь шумел, явно разделившись на две части.
– Вы что, сдурели! – заорал Коган, на всякий случай держа автомат двумя руками так, чтобы быть готовым стрелять из него. – Эй, бойцы, патриоты, спасители отечества. Вы что удумали? Друг друга перебить? Чтобы фашистам было в радость? Так они вам еще и медали за это дадут. Ну, кто хочет медаль от фашистов за то, что убил своего друга, брата, командира? Ну, назовитесь, а я вас запомню!
– А ты кто таков, чтобы учить нас и стыдить?! Ты вместе с Леонтием пришел, и мы тебя знать не знаем! – Люди галдели, но накал заметно спал, и это Борису уже понравилось.
Коган повернулся лицом к тем, кто держал под дулом Петро, и рявкнул так, что в лесу замолчали птицы:
– А ну убрали руки от своего командира, сосунки! Отпустите, я сказал!
Рука Когана как бы невзначай навела автомат на этих людей, и их хватка заметно ослабела. Вот и Петро наконец рванулся, освобождаясь из чужих рук. Он даже не посмотрел на тех, кто его удерживал, и ринулся к отцу. Два бугая перестали держать Леонтия, с облегчением поняв, что стрельбы, кажется, не будет.
– Из-за чего сыр-бор?! – продолжал кричать Коган, приближаясь то к одному оуновцу, то к другому и заглядывая каждому в глаза. – Меня вы не знаете? Откуда появился, не знаете? Оттуда же, где полегли два десятка ребят Леонтия. Последних, кого он пытался вывести из города. Рассказать вам, как мы там дрались, как унесли товарища на себе и не донесли?
– Вот это и пугает, что ты там был, все погибли, а ты живой, – с усмешкой буркнул кто-то из-за спин.
– Вот так и говори. Стоишь за чужими спинами, пряча лицо, – громко отметил Коган. – Из-за чужих спин легко говорить, за чужими спинами легко прятаться во время боя. Да если бы я был предателем или засланным к вам, вас бы уже никого в живых не было. А я пришел, не испугался и не спрятался за чужими спинами. Я столько протопал сюда из самой Польши, чтобы сражаться с вами, помогать вам, что никому из вас и не снилось. Поймите, дураки, что ваша вражда внутри отряда на руку врагам, и только врагам. Врагам Украины. Вы тут побьете друг друга, а им легче будет вашу Родину к рукам прибрать. Вы этого хотите? Да вам надо понять, кто ваш враг на самом деле, кто вашими руками жар загребает. А я знаю, я из самого штаба пришел и знаю, кто там всем заправляет. Разойдитесь! Посидите у костра с теми, кому верите, поразмышляйте, по сторонам посмотрите и вспомните все, что творится на Украине за последние годы! И вы сами найдете ответ на свои вопросы. И не друг с другом вам надо биться, а с другими. Дураки!
Коган повернулся и пошел в землянку, которую выделил им с Леонтием Петро. Ждать пришлось недолго. Вошли Вихор и еще два оуновца, которых Борис раньше не замечал. Потом вошел парень из группы, с которой они выбирались ночью из Харькова. Все стали молча рассаживаться по лежанкам и лавкам. Закуривали, с угрюмым видом молчали. Последним пришел Петро с двумя помощниками. Сын сел возле отца и, положив ему руку на плечо, сжал его.
– Мне стыдно как командиру, мне стыдно как сыну, потому что я допустил то, что какие-то негодяи стали целиться в моего отца. – Петро опустил голову и замотал ею. Его русый чуб замотался из стороны в сторону. – Обидно, что те бойцы, кому я верил, кто верил мне и кто вышел из повиновения, подняли руку на командира, приказывать пришлось чужаку, кого они и не знают, но который сумел найти нужные слова. Спасибо, Борис! Если бы ты не охладил их пыл, стрельба бы началась большая.
– А знаете почему? – неожиданно для всех спокойно спросил Коган. – Потому что вы сами не нашли ответов на мучающие вас вопросы. Вот вы пришли сейчас к командиру, руководители, лидеры вашего отряда, а среди вас нет согласия. Как вы людей в бой поведете, как на смерть поведете, если сами не решили еще, за что, за кого, ради чего?!
– За Украину, – буркнул один из оуновцев.
– Да кто сомневается-то, если вы все украинцы! – взорвался Коган. – Каждый человек сражается, готов умереть за свою семью, за свой дом, за близких людей, за свое село, любимый город. И за свою родину. Да, за Украину, потому что вы все отсюда родом, с этой земли. За что вам еще сражаться? Только вы себе ответьте еще на один вопрос: а за что сражаются, за что готовы умереть ваши братья-оуновцы, сторонники фракции Степана Бандеры? «Бандеровцы» не за Украину сражаются, они что, не хотят ее независимости? Хотят. Так почему они нас той ночью бросили и ушли? А ну-ка, назовите мне кто-нибудь, когда вы последний раз сражались с ними вместе, плечом к плечу? Когда вообще отряды «бандеровцев» сражались с немцами? Не помните. А когда вообще сражались? Ах да, до сорок второго года вырезали польские села и поляков. Аж Гитлер возмутился: «Для чего это я дал разрешение на формирование батальона «Нахтигаль»! Чтобы Степан Бандера мстил полякам за то, что они его арестовали и в лагерь посадили?» Для чего Бандера внес раскол в ряды нашей организации? Чтобы в первую очередь преследовать свои интересы. Да он даже никогда не был украинцем и не жил на Украине, не был гражданином ее ни в какие годы, как она тогда ни называлась.
– Откуда ты такой умный взялся и все знаешь? – проворчал еще один оуновец, но тон у него был не злобный, а скорее безнадежный.
– Оттуда знает, – громко и веско ответил Вихор. – Из штаба, откуда прибыл к нам помогать в борьбе, помогать нам умом, знаниями. И он столько уже навоевал за это время, сколько не навоевал кое-кто из вас за год. Борис ‒ представитель нашего главного заграничного штаба. Он прибыл с заданием. Таких представителей сейчас много поехало по нашим отрядам, чтобы объединить все наши силы в нужный момент. Так что вы его слушайте. Он уж больше вашего знает и понимает. Говори, Борис, говори все, что считаешь нужным сказать. Не сегодня, так завтра половина лагеря уйдет, и бойцов перебьют. А другая половина останется, но и сюда придут фашисты и тоже перебьют. Или не фашисты, а кто? Свои же?
– А может, и свои, смотря кого своими называть, – тихо ответил Коган, и все напряглись, чтобы услышать, не пропустить ни слова из его речи. – Я четыре года в штабе. И приказы сочинял, и инструкции разрабатывал, и на места выезжал, операции готовил, поезда взрывал, мосты, гарнизоны истреблял гитлеровские. А еще я участвовал в многочисленных встречах как эксперт, как человек, который знает, как стрелять, знает, в кого стрелять и почему. А знаете, с кем были встречи? И с англичанами, и с польскими представителями Армии Крайовой, и с лидерами бандеровского крыла. А еще я много документов видел. И наших, и не наших, и даже немецких. Я с немецкими представителями тоже встречался в составе наших переговорных групп. Вы думаете, что вся масса ОУН и повстанческой армии – это патриоты и бойцы, которые только и думают, что о независимой Украине и украинцах?
– Рассказывайте все, – не столько попросил, сколько потребовал Петро и вопросительно посмотрел на отца. Вихор в знак согласия кивнул.
– Я в штабе с тысяча девятьсот тридцать девятого года, – тщательно подбирая слова, стал негромко рассказывать Коган. – Был сначала фанатиком, восторженным патриотом, а потом научился смотреть и слушать. И молчать, чтобы не выдать того, что многое стал понимать. Немцы с тридцать девятого года контактировали с ОУН. И подготовкой командиров для УПА они стали заниматься задолго до начала войны. Когда Германия уже разодрала Польшу, когда чехи сдались и бельгийцы, когда немцы уже вошли в Париж, к нам приехал с группой офицеров полковник Лахузен. С приказами Верховного главного командования Германии тогда ознакомились всего несколько наших руководителей, но я сумел увидеть приказ. Там указывалось, что с целью нанесения молниеносного удара по СССР Абвер-2 для проведения подрывной работы должен использовать свою агентуру и разжигать национальную вражду между народами Советского Союза. Абвер-2 ‒ это не военная разведка, это его подразделение, которое занималось как раз диверсионной и подрывной работой в других странах. Понимаете вы или нет? Германия с нашим руководством уже тогда решала, как нападет на нашу страну и с помощью украинцев будет убивать население. Да, Украина была тогда частью большой страны, а руководители ОУН, сидевшие за границей, с врагом решали такие вещи. А как называются люди, которые сдают свою страну врагу и вместе с ним убивают свой народ? И еще надеются после победы этого врага над своим народом получить кусок вкусного пирога и остатками этого народа править? Естественно, не самостоятельно, а по указке врага.
– Иуды, – за всех ответил Петро. – Такие люди называются иуды.
– Правильно, – кивнул Коган. Он понимал, что сейчас идет ва-банк. Ему могли не поверить и убить. Но сейчас самый удобный случай, чтобы попытаться сделать так, чтобы поверили. – Так вот я обомлел и ночь не спал, после того как прочитал в этом приказе такие интересные вещи. Например, что даны указания руководителям украинских националистов агентам Мельнику (кличка «Консул-1») и Бандере сразу после нападения Германии на Советский Союз организовать провокации на территории Украины: антисоветские выступления масс украинского населения; поджоги зданий органов местной власти, продуктовых складов; убийства представителей власти и командиров Красной армии. Важно вести подрывную деятельность в ближайшем тылу советских войск и создавать у международной общественности представление, что происходит разложение советского тыла и что советский народ не со своей властью.
– Значит, и Мельник тоже? – с угрозой в голосе спросил один из оуновцев, но Коган проигнорировал его тон и спокойно продолжал рассказывать:
– Я помню свое состояние, когда началась война, я помню, что чувствовали те из нас, что и правда были патриотами. Горели украинские города, убивали людей, уничтожали села, хлеба горели в поле. Немецкие танки давили женщин и детей из разбомбленных эшелонов. А руководители штаба помогали врагу. И эти люди называли себя украинцами и убеждали всех, что они сражаются за свой народ. С кем? Со своим же народом? Абвер тогда посчитал, что Мельник делает мало и его работа малоэффективна. Вы думаете, что это народ пошел за Бандерой и он набрал больше голосов и поэтому возглавил ОУН? Да хрен вам! Абвер так обстряпал это мероприятие, чтобы оно выглядело как демократическая победа сторонников Бандеры. На самом деле фашисты его просто купили, и он пообещал, что в лепешку расшибется ради своих новых хозяев. И немцы организовали его освобождение из тюрьмы, куда он был заключен польскими властями за участие в террористическом акте против руководителей польского правительства. Бандере никогда не было дела до Украины, он занимался терроризмом в другом месте, но тут ему велели стать украинским националистом. И он им стал, получил власть и принялся отрабатывать свои «тридцать сребреников».
– Грязное это дело, – покачал головой старый оуновец.
– И даже еще грязнее, чем вы думаете, – кивнул Коган. – Немцы помогли Бандере создать националистический батальон «Нахтигаль», который они намеревались использовать для диверсионной деятельности. Но уже через две недели после того, как фашисты взяли Львов, даже до Гитлера дошло, что «Нахтигаль» не тылы Красной армии разносит в клочья, не вермахту помогает с победами продвигаться по территории СССР, а занимается совершенно другим. Бандера с помощью «Нахтигаль» устроил такое, что в немецком Генштабе переполошились. Бандера превратил тыл немецкой армии в поле для своих личных разборок с поляками.
– Немцы поляков пожалели? – осведомился Вихор.
– Нет, – усмехнулся Коган. – Дело тут не в жалости. Для чего им нужен был Бандера? Для того чтобы хаос был в советских тылах, а не в своих. Немцам нужно было, чтобы люди на оккупированных территориях гнули спину на оккупантов, на их рейх работали, а не с перерезанным горлом валялись в канавах. Бандера чудом не угодил в концлагерь. И не потому, что его пожалели или он оказался таким незаменимым. Нет, просто времени было жалко на создание другого лидера, да и руководству Абвера надо было как-то оправдаться перед Гитлером. Вот адмирал Канарис и выгородил Бандеру. А спасать его было для чего. Например, чтобы выяснить, на какие счета швейцарских банков утекла немалая сумма денег, выделенных немецкой разведкой на финансирование ОУН.
– Вот, значит, как, – тихо сказал Петро.
– Так, – кивнул Коган. – А вы всерьез думаете, что на Западе кого-то интересуют украинцы? Нет, на Западе сидят политики и финансисты, которые озабочены лишь одним – ослаблением России, Советского Союза, не важно, как называется эта страна. Но вот народ там живет могучий и неподкупный. И очень сильный. И никому на Западе не нужна сильная Россия, никогда не была нужна, и испокон веков ее пытались ослабить, разорить. Сейчас пришел черед Украины и украинцев стать инструментом для борьбы Запада против России. А для такой борьбы нужно мясо. Пушечное мясо. А вы молодцы, вы только что не пошли на поводу у Запада и не перерезали друг друга.
– Мало того, что нас Советы мордовали, Москва грабила, так теперь и Запад, что ли? – начал ворчать один из оуновцев, но его неожиданно перебил Вихор:
– Кто тебя грабил, Свирид? Вон Саенко после Гражданской пожил под Львовом, он понял, кто и как грабит. Батрачил и плетей получал почти каждый день, за что, а, Свирид? Расскажи. Работал плохо?