Боевые асы наркома

– Как потом место это найдем? – тихо сказал кто-то из оуновцев. – Маринка, жинка его, спрашивать будет. Что я скажу? Что в лесу в яму бросили и землей забросали? Что его в декабре лисы откопают и обглодают?

– Нельзя оставлять, – согласился Коган и без сил опустился на траву рядом с трупом. – Товарищ все же ваш. Если хотите, я его один потащу.

– Ладно, понесем, – опускаясь рядом, ответил Вихор. – Сейчас полегче будет. Я эти места знаю, тут болота кончаются, и лес дальше чистый будет. Только там ни жилья, ни дорог впереди. Местность пересеченная. Сплошь залесенные овраги да бугры.

– Надо носилки сделать, – предложил Коган. – Две жердины сломать или ножами перепилить. Взять френчи, у кого они покрепче, в рукава продеть жердины и полы завязать, вот тебе и носилки. У меня крепкий френч, могу отдать.

Борис начал снимать френч с мокрого от пота тела. Потом он стянул сапоги и выжал портянки, ноги приятно гудели и согревались на солнце. Он бросил портянки на ближайший куст и лег на траву. Вихор лег рядом. Бойцы суетились, кто-то снимал гимнастерки и рубахи, все сняли сапоги и стали сушить портянки. Снова завязался разговор. Вихора все пытались расшевелить, чтобы он сказал, куда ведет людей. От того места, куда должны были выйти оставшиеся в живых из группы, они отклонились намного. Километров на восемьдесят.

– Куда, куда, – проворчал Вихор. – Что раскудахтались? Куда приведу, там и будем! Туда, где товарища похороним и где могила его каждый день напоминать будет нам о долге и товариществе.

– Долго еще? – на всякий случай спросил Коган.

– Нет, днем еще дойдем. Ты не боись, к своим придем, там отдохнем, а потом вопросы будем задавать. Оттуда сподручнее.

Коган задумался. Ориентацию он потерял полностью, но помнил расположение той базы, на которую группа должна была войти. Сейчас они находятся от нее северо-восточнее, и значительно. Через несколько часов им никак не выйти к базе, которая чуть ли не в сотне километров осталась в стороне. Значит, они идут в другое место, и Вихор уверен, что место безопасное и оттуда можно задавать вопросы. Значит, там у него все свои, на кого можно положиться. Хорошо.

Через час они поднялись и снова двинулись в путь. Первые шаги дались всем очень тяжело. Казалось, что уже невмоготу идти, но постепенно стерпелось, и снова через боль в ногах, через натертые до крови мозоли люди шли вперед и несли мертвого товарища. Через три часа, через три остановки, когда все уже падали от усталости, они вышли к лагерю. Навстречу выбежал высокий молодой человек в очках и бросился к Вихору:

– Батя! Что случилось?

«Ого, – подумал Коган. – Вот это откровение. Значит, тут его сын?» Подбежали другие бойцы, приняли на руки и опустили на землю тело. Кто-то распорядился сходить за лопатами и начать могилу копать. Молодой человек обнял за плечи Леонтия и повел к землянке. Вихор остановился, поискал глазами Когана и махнул рукой, чтобы тот шел следом. Пришедшим бойцам помогали, отводили в землянки, кто-то крикнул, чтобы растопили печь и нагрели горячей еды.

В большой землянке Вихор с сыном Петро уселись на лавку рядом, Коган решил, что не до этикета, и, подойдя к лежанке, упал на нее, вытянув натруженные ноги. Он слышал, как сын говорил отцу о делах, как устроена жизнь в лагере, что все у них есть. А потом начал расспрашивать Вихора, но тот только тряс головой и молчал. Потом с трудом разлепил запекшиеся губы и попросил водки. И водку, и еду принесли через пятнадцать минут, и только тогда Коган понял, что жутко голоден. И как он этого не замечал час или три часа назад. Они ведь почти сутки на ногах без еды и сна. И когда выпили по первому стакану, плеснув в них граммов по пятьдесят, когда тепло побежало по жилам и стало затуманивать уставший мозг, Вихор заговорил, рассказал сыну, как они здесь оказались и как их бросили «бандеровцы», которые всегда относились к «мельниковцам» с пренебрежением.

Коган лежал с закрытыми глазами и не участвовал в разговоре. Он только слушал. Сначала Вихор с сыном обсуждали дела, потом пришли еще трое, наверное, местные командиры, помощники Петро. Ругались вполголоса, злобно, но Вихор умерял гнев бойцов, говоря, что не надо горячиться, надо думу думать, как дальше жить. Пойти и гранату в окно бросить кому-то – это решение, но от него только удовлетворение получишь, наказав предателя. Но это не решает проблемы в стране, на Украине. Вот о чем думать надо дальше. Как и с кем жить. «А ведь они готовы, – подумал Коган. – Можно и говорить с ними о главном. Им ответы нужны, а у меня ответы есть».

Борис поднялся и, пошатываясь, направился к двери. Его проводили взглядом, но не остановили. Он шел по лагерю мимо костров, мимо бойцов, сидевших кучками на заготовленных бревнах, на лавках возле землянок. Почти все обсуждали сегодняшнее появление Леонтия Вихора с остатками его группы. Рассуждали, как и почему могло получиться, что почти всю группу уничтожили. И что будет дальше. Но услышал Коган и главное. У этих людей не было злости к русским, не было ненависти к Советскому Союзу. За что они сражались? С кем? Скорее всего, они собрались воевать с немцами, а им не дают пока, придерживают. И они не понимают почему. И удивляются, когда им говорят, что русские враги еще большие, чем немцы. Не понимают в большинстве своем мужики, почему им так говорят. Что, плохо при Советах жили? Да нормально жили. Работали, колхозы были. Да, случались неурожаи, да, страшный голод пережили, так по всей стране такое было. Многие пришли в отряд, считая, что пришли к партизанам, а оно вон как повернулось, вроде и с советскими людьми, а со своими же воевать приходится, говорят, что враги они, против Украины. И когда это они против Украины стали? Всей страной ведь дружно жили, заводы строили.

Сосновский чувствовал, что вызывает серьезный интерес у этого штандартенфюрера. «Удалось мне его заинтересовать, – с удовлетворением думал Михаил. – Еще бы, много шатаюсь здесь, все расспрашиваю, ищу. Сколько человек прошло передо мной в моих розысках, сколько бесед было. Очень ему мои наблюдения и выводы интересны. Я ведь для них такие исследования провел, опросы населения. Истинное положение дел и все, что творится в умах простых украинцев и не очень простых, я знаю и могу поделиться своими знаниями с СД. Очень я им нужен. Будут меня обхаживать, вербовать. А для этого им нужна случайная встреча, и без свидетелей. Им не нужно, чтобы еще кто-то знал про мои отношения с СД».

Темнело. Михаил шел по улице не спеша, заложив руки за спину. Редкие прохожие из местного населения уступали дорогу высокому офицеру, кто-то с опаской переходил на другую сторону улицы. «Уже скоро, – продолжал рассуждать Сосновский. – Обычно Хайнце ездит по этой дороге в свой коттедж, где они устроили гнездо своей разведки. Обрадуется он, увидев меня, ох обрадуется. – Звук автомобильного мотора за спиной заставил насторожиться, но ничего в ленивой походке майора не изменилось. Свет фар лизнул стены домов, и машина скрылась за поворотом. – Не он, подождем, должен и Хайнце проехать. Не могу я ошибиться, потому что времени на разработку нет. Только сегодня, сейчас. Потом все будет сделать уже сложнее. Да и последствия опаснее. Сейчас Хайнце еще не узнали в городе, контактов у него минимум. Этим можно прикрыться. Да и не будет он сам светиться среди оуновцев. Должен быть его представитель, который прибудет позже. Его он отправит к националистам разлагать их и подчинять. Скорее всего, это будет украинец».

Снова свет фар скользнул по улице, и сзади стал приближаться рокот автомобильного мотора. Сосновский небрежно повернул голову, чуть отступая на тротуаре от проезжей части, но машина стала притормаживать за его спиной. Вот она проехала вперед и остановилась. Сосновский узнал тот самый «Хорьх», на котором ездил штандартенфюрер. Дверь открылась, и на тротуар вышел рослый мужчина в гражданском костюме и мягкой шляпе. Михаил сбавил шаг, хмуро и настороженно глядя на незнакомца, хотя он понимал, что последует за этим. Да, следом из машины показался сам Хайнце, тоже в гражданском костюме. Он улыбнулся и развел в стороны руки, будто собирался обнять майора.

– Франк, это вы? – с улыбкой произнес штандартенфюрер. – А я думаю, что за офицер бродит по пустынным улицам.

– Добрый вечер, господа. – Сосновский небрежно козырнул, поднеся руку к фуражке. – Да вот иду, грущу. Недавно встречался с человеком, который мог что-то знать о моем погибшем друге и месте его захоронения, но увы.

– Слушайте, Франк, а у меня сегодня, напротив, очень удачный день. А не пригласить ли мне вас к себе в гости? Честное слово, мне не нравится ваше унылое лицо. Обещаю хороший коньяк! И настоящий аргентинский кофе.

– Да мне как-то все равно некуда спешить, – пожал Сосновский плечами. – Благодарю вас за приглашение. В этой дыре чертовски приятно встретить близких по духу людей, людей своего круга. Знаете, порой думаю, что на фронте, на передовой, в этом смысле было как-то легче. Тут немцы, там русские. И все, и никаких полутонов.

Немец забрался на заднее сиденье, Сосновский последовал за ним. Их молчаливый спутник уселся снова на переднее сиденье, и водитель в немецкой форме с погонами ефрейтора тронул машину.

– А здесь как-то все перепутано, – продолжил Михаил, усаживаясь поудобнее и не меняя интонации. – Вроде и враги и вроде не враги. Те же самые русские, но не воюют. Их почему-то называют украинцами, хотя они ничем не отличаются от русских. Мирный город, но в нем постоянно стрельба. Право, господа, на фронте все было проще и понятнее.

– Тут вы ошибаетесь, дорогой майор, – возразил Хайнце. – Это не те же самые люди, которых вы называете русскими…

– Да что вы говорите? – искренне удивился Сосновский, вытягивая пальцами из рукава маленький «браунинг», закрепленный на резинке. – Вы говорите загадками!

– Никаких загадок, Франк. Дело в том… – Штандартенфюрер протянул руку вперед и сказал по-русски с сильным акцентом: – Дайте сигарету!

Человек в шляпе вытащил из внутреннего кармана портсигар и протянул немцу. «Вот, значит, как, – подумал Сосновский, – это русский. А не тот ли самый агент, которого он решил отправить к националистам? И очень объяснимо, что он подобрал меня. Видимо, хотел познакомить этого человека с моими наблюдениями в городе». Штандартенфюрер взял из портсигара сигарету, и в этот момент Сосновский выстрелил из-под своего локтя Хайнце в грудь. Немец откинулся на боковое стекло и замер. Из его пальцев вывалилась сигарета. Сидевшие на переднем сиденье не успели ничего понять, только мужчина в шляпе повернул голову, но вторым выстрелом, через спинку сиденья, Сосновский всадил ему пулю в сердце, а потом сделал два выстрела в водителя.

Машина вильнула, но Сосновский ждал этого, мгновенно перегнулся вперед и поймал руль рукой. Обороты двигателя упали, но она продолжала ехать. Михаил что есть силы удерживал руль, на который всем телом навалился мертвый водитель. Улица пошла под уклон. Сосновский скалил зубы и держал руль, держал. Ну, еще немного! И вот дорога пошла прямо, обороты совсем упали, двигатель стал работать с перебоями, машина задергалась и остановилась. Мотор заглох. Сосновский откинулся на спинку сиденья и шумно выдохнул.

С трудом наклонив переднее сиденье вперед, Сосновский дотянулся до ручки двери и открыл ее. Протиснувшись с трудом мимо мертвого тела, он выбрался из машины и осмотрелся. Тишина, ни одного освещенного окна. Да и большая часть домов в этом окраинном районе разрушена. Дорога свернула вниз, а путь к коттеджу СД был левее. Захлопнув дверь, Сосновский обошел машину. Теперь ему предстояло хоть как-то потеснить труп водителя, чтобы можно было сесть за руль и управлять машиной. Нужно отъехать подальше, желательно на Тюринское озеро.

Через полчаса Михаил загнал машину в кусты на высоком берегу озера и стал обыскивать пассажиров. Он просмотрел личные документы Хайнце, его водителя. Потом паспорт на имя Олеся Дымко, выданный оккупационной администрацией во Львове. Хорошо. А это что? В кармане Дымко он нашел небольшой бумажный пакет. В нем несколько плотных листов. Это фотобумага. Достав лупу, Сосновский рассмотрел, что это были фотографии документов, подписанных Гиммлером. А это что? Ого! Сосновский сунул в карман находку и вышел из кустарника на берег, постоял, прислушиваясь, а потом с силой бросил в воду подальше от берега тряпку, в которую вместе с камнем были завернуты документы пассажиров машины. Вернувшись к «Хорьху», он снял его с ручного тормоза и, упираясь ногами в землю, покатил вниз по берегу к обрыву. Еще немного, и машина покатилась сама, все набирая и набирая скорость. Через несколько секунд она опрокинулась крышей вниз и упала с громким всплеском в воду. Через опущенные стекла вода сразу стала заполнять машину. И вот она исчезла из виду, а на поверхности темной воды остались только пузыри и расходящиеся круги.

Максим потерял ориентацию уже через час. Пасмурное небо и густой лес, по которому вилась и вилась тропинка. Тихий топот копыт лошадей. В каком направлении они ехали? Плотная пелена облаков не позволяла хоть на миг рассмотреть, где находится диск солнца. И все-таки ему казалось, что они двигаются к Харькову, но объезжают город с севера. Проводник, видимо, хорошо знал дорогу, потому что он не останавливался, не сверялся ни с компасом, ни с картой. Стемнело рано. Сумерки опустились на лес, сверчки затянули свои заунывные песни.

Лес кончился неожиданно. Проводник остановил свою лошадь на опушке и оглянулся на спутников. Вместе с Шелестовым ехали еще двое, но кто они, Максим не знал. С ним за всю дорогу никто не обмолвился ни словом. Просто Сидорчук сказал, что ему надо ехать с этими людьми, они проводят его к тому, кто хочет с ним поговорить. Дальше он будет выполнять распоряжение тех людей, к кому приедет. Все. И Максим ехал, размышляя о том, куда и зачем его везут. Мысленно он прокручивал в голове свою легенду, старался сжиться с ней эмоционально, вернуть образ того человека, который явился в отряд Гука после смертельного боя, потеряв своих товарищей. Проводник тихо свистнул, и из-за деревьев вышел парень. Он взял лошадей под уздцы и увел их в лес. Дальше все молча стали спускаться к реке. В кромешной темноте проводник каким-то образом нашел лодку, сбросил с нее ветки кустарника.

До нужного им места, по воде, а потом, плутая по разрушенной части города, они добрались уже далеко за полночь. Последовал короткий стук в массивную деревянную дверь одноэтажного крепкого дома, еще купеческой постройки, обмен паролями, и наконец всех впустили внутрь. Открывший дверь человек о чем-то пошептался с проводником и снова выпустил его на улицу. Чиркнув зажигалкой, он поднял ее над головой, посмотрел на гостей и сказал:

– Прошу за мной. Будьте осторожны, в доме нет света.

В большой комнате за столом сидели пятеро мужчин. Одеты все вполне прилично, не как лесные жители. Шелестов даже в своем вполне чистом и не очень мятом костюме, в котором он провел в лесу несколько дней, чувствовал себя оборванцем. Высокий мужчина с глубокими залысинами над крутым волевым лбом поднялся из-за стола и кивнул сопровождавшим Шелестова бойцам, что они могу быть свободны. Те вышли.

– Вы, значит, и есть Артем Голик? – без улыбки, но вполне приветливо сказал мужчина, протягивая руку. – Будем знакомы. Меня зовут Сидор. Пока обойдемся без фамилий, в силу окружающей обстановки. Можете мое имя считать подпольной кличкой. Это не столь важно. Прошу садиться. Я не буду вам представлять всех присутствующих здесь. Не время для близкого знакомства. Придет время, и мы откроем лица. А сейчас вам, Артем, достаточно знать, что здесь находятся руководители харьковского националистического подполья. Нам вас рекомендовали боевые товарищи как человека, хорошо знающего обстановку, как человека, безусловно, умного, опытного. Нам важно ваше мнение по разным вопросам. Вы расскажете нам обстоятельства гибели вашей группы после выполнения задания командования? Что случилось, из-за чего погибли ваши товарищи?

– Я понимаю ваш интерес, – ответил Шелестов, садясь на стул. – Этот случай был шоком, в том числе и для меня. Я не знаю, как и через кого произошла утечка информации. Я даже не уверен, что на нас напали советские партизаны. Да, я видел красные полоски ткани на кубанке одного из них и на фуражке другого. Еще у одного была на голове красноармейская пилотка со звездочкой. Они просто выскочили и приказали нам сложить оружие. Командир выстрелил первым, и тогда началась дикая перестрелка. Мы убили, кажется, двоих, но все мои товарищи остались там. Мы были окружены и бой вели в неравных условиях. Меня спасло только то, что я шел замыкающим с еще одним бойцом. Мы немного отстали. Видимо, партизаны нас не сразу заметили, но когда заметили, сразу стали стрелять. Мой товарищ упал, несколько пуль попало ему в грудь, хотя половина из них предназначалась мне. Он фактически закрыл меня собой. Ну, в общем, мне удалось оторваться и скрыться. До сих пор считаю, что мое спасение было просто чудом. Но вот так бывает на войне, что и везет.


– И все-таки, Артем, – проговорил пожилой мужчина с усами, – вы воевали в том отряде, вы там были не один день. Вы же могли как-то чувствовать, что-то слышать, начать понимать разногласия с партизанами, недружелюбное отношение, появившуюся вражду, наконец.

– Я не могу вам ответить. Мы не контактировали с партизанами. В последние месяцы мы почти не участвовали в боевых действиях, а командиры нас не посвящали в свои дела и планы. Но да, среди наших бойцов были разговоры, недружественные разговоры о партизанах. Как, собственно, и вообще о русских, об СССР. Каждый надеялся, что война закончится и Украина станет свободной и не зависимой от Москвы. Нас убеждали, что союзники вот-вот помогут. Но я понимал и другое, это тоже проскальзывало в разговорах: Красная армия стала сильнее и немцы проигрывают. Неизбежно наступление, и тогда русские придут сюда.

– Вы умный человек, трезво рассуждаете, у вас аналитический склад ума, – снова заговорил мужчина с усами. – И вы не хотите, чтобы Советы снова вернулись на Украину. А как бы вы поступили, как бы вы на месте руководства ОУН стали организовывать действия вооруженных отрядов повстанческой армии?

– Я не уверен, что рассуждаю правильно, – пожал Шелестов плечами. – Я не знаю, есть ли у нас союзники и станут ли они нам помогать. А от их помощи зависит многое, если не все. Но я бы постарался наладить связь с поляками, с Армией Крайовой. Их правительство сидит в Лондоне, и Англия им помогает. Я думаю, что Польша не захочет, чтобы Красная армия вступила на ее территорию, разбив немцев здесь. Я думаю, все, в том числе и Англия, заинтересованы освободить Польшу раньше Красной армии. А мы в свою очередь своими силами можем значительно затормозить темпы наступления Красной армии. Можем наносить удары по тылам, проводить диверсии и многое другое.

Люди за столом покивали, тихо переговариваясь друг с другом. В свете керосиновых ламп, установленных на противоположных концах большого стола, Шелестов сумел рассмотреть этих людей. Не очень-то они были похожи на лидеров повстанческой армии. Что-то смущало его в их внешности. И тут занавеска справа от стола отодвинулась, и в комнату вошла женщина в длинном черном платье и с накинутым на плечи большим платком. Она повернулась к Шелестову и громко осведомилась:

– И этим мыслям вас научили на Лубянке, когда готовили к заброске сюда?

Люди за столом встревоженно загалдели, повскакивали с мест, какое-то движение Шелестов ощутил и за своей спиной. Он узнал ее. Это была та самая женщина, убившая Оксану Мазур в Москве. «Не паниковать, – строго сказал себе Шелестов. – Она ничего не сможет доказать, она видела меня мельком. Только спокойствием, выдержкой я смогу исправить положение и спастись».

– Лубянка? Кто вы такая? И что вы от меня хотите? – Шелестов задавал эти вопросы, не поднимаясь из-за стола, и его руки спокойно лежали перед ним.

Но Максим ошибся. Ситуация была еще хуже, чем он мог подозревать. Двое его бывших сопровождавших подскочили сзади и схватили за руки, выворачивая их за спину. Шелестов попытался вырвать руки и ударил одного ногой, развернулся всем телом, но тут ему на голову обрушился удар, и ноги подкосились. Он лежал на полу, пытаясь подняться, ноги скользили на крашеных половицах, и тут на Максима обрушились еще удары. Его били ногами, попадая по ребрам, по лицу. Он интуитивно крутился на полу, защищая себя согнутыми руками и ногами, прижатыми к животу. Потом его схватили, снова заломили за спину руки и стали связывать.

Холодная вода, которой ему плеснули в лицо, добавила немного бодрости и вывела из полуобморочного состояния. На затылке страшно пульсировало и болело. Ныли ребра, локоть правой руки и колено. Глаз начал заплывать, скула двигалась с трудом. Мужчина, который начинал здесь с ним разговор, подошел и, пальцами взяв Максима за подбородок, приподнял его лицо:

– Ну, кто ты такой? Артем Голик или кто? Ты заслан сюда из ЧК! Отвечай!

И снова со страшной силой чей-то кулак врезался Шелестову в солнечное сплетение, и дыхание перехватило так, что он не смог вдохнуть. Кто-то схватил его за волосы и с силой рванул голову назад, снова поднимая лицо. «Нельзя молчать, это они воспримут как признание, – мелькнула в голове Максима мысль. – Только атаковать, сбивать их с мысли, поселить сомнения, иначе они меня просто убьют».

– Вот, значит, куда я попал! – зло оскалившись, прошипел Максим. – Красные, да? Большевистские подпольщики? Добрались до меня, до моих товарищей добрались. Будьте вы прокляты! Украина все равно станет независимой и без вашей Москвы!

Снова удар, еще один. Максим пытался смягчать их, отклоняясь в сторону, но его маневры быстро раскусили. А потом последовал сильный удар в челюсть, и он полетел на пол и… провалился в темноту. Казалось, он падал очень долго, где-то на границе подсознания билась и трепетала мысль, что он уже умер, умирает… последние секунды, и будет темнота навсегда. А потом и эта мысль пропала. Пропало все…

– Ну что, Виктор, снова тебе задание. – Козорез ходил по землянке и с довольным видом потирал руки. – Ты у меня самый ценный и умелый разведчик. Кроме тебя, никому не смогу доверить это дело.

– Артем! – Буторин повернул голову и осуждающе посмотрел на оуновца: – Что за игры, во что ты со мной играешь? Ты думаешь, что я не понял, что прошлое задание было проверкой? Абсолютно ничего и ни для кого не значащий населенный пункт и гарнизон в нем. Если бы это и правда был штаб, а ты меня послал в заведомо никчемное место. Зачем?

– Но мы же не знали, что это никчемное место. Вот ты сходил, проверил, очень толково все проверил и принес сведения. Теперь мы знаем, что там, и не будем терять времени и сил на этот населенный пункт.

Буторин открыл было рот, но понял, что спорить и доказывать что-то абсолютно бесполезно. И незачем спорить. Вот показал ему, что ты все понимаешь, что не дурак, и все, молчи дальше «в тряпочку»! Виктор понимал, что его задача – искать цели, искать базы, места расположения боевых групп, штабов националистов, которые останутся здесь после отхода гитлеровцев на запад.

– Что за задание? Снова разведка? – спросил он.

– Хуже, – усмехнулся Козорез, и тут Виктор вдруг понял, что его улыбка была злой, что внутри у командира все клокотало. И виной тому был не Буторин, а что-то иное.

– В каком смысле хуже? Загадками говоришь!

– Нет тут никаких загадок. – Козорез вдруг стал серьезным, усталым. Он опустился рядом с Буториным на лавку и откинулся спиной на бревенчатую стену землянки. – Все яснее ясного. Наше руководство играет в свои политические игры. И заигралось так, что рядовые бойцы уже не понимают, мы воюем за независимость Украины или просто наемные солдаты каких-то людей, которые решают свои политические проблемы, делят политическое добро.

– Что это с тобой, Артем? Ты перестал верить своему командованию?

– А ты не перестал верить? – уставился на Виктора злыми глазами Козорез. – Кто здесь только что мне высказывал, что я отправляю тебя не на серьезное задание, а заставляю в какие-то игры играть?

– А что, разве не так? – ухмыльнулся Буторин.

– Так, все так. – Козорез снова откинулся спиной на стенку и устало прикрыл глаза. – А кому верить? Вот и проверяй, вот и думай, как быть. Только я тебе поверил, и ты мне поверь. Трудное время наступает. Мы думали, что самое трудное было, когда война началась, когда Украина за оружие взялась, бороться стала за свою независимость, а нет, шалишь, браток. Это еще цветочки были. Сейчас труднее. Мы смерти в глаза смотрим, а кто-то повыше за нашей спиной шушукается, договаривается. Хуже всего, что с врагом договаривается.

– Так вот, значит, почему мы не воюем, а сидим по базам да по лесам? И что немцы от нас хотят? Чтобы мы их тылы не трогали?

– Прям в самый корень глядишь. Умный ты, как я посмотрю, хоть и прикидываешься рядовым бойцом. Но как вести разведку, хорошо знаешь. Слушай, кто ты на самом деле? Может, я зря тебе доверяю?

– Нет, не зря, – спокойно ответил Буторин. – Я тебя подвел? Нет, все исполнил как надо. Хлопцы Якуба и Бондарь небось доложили? Кто я? Человек, который хочет, чтобы его Родина была независимой, хочет уничтожить и выгнать захватчиков и хочет, чтобы снова колосились хлеба, чтобы снова пели девушки на лугах и плели венки. А по голубому небу спокойно плыли белые барашки облаков. И жаворонки летали…

– Да, жаворонки, – повторил Козорез. – Ты вот что, ты меня держись. Никому не верь, только мне. А я тебе поверю. Ты пойми, простая твоя душа, что сейчас нашу родину за нашей спиной делят. И немцы, и Польша, и Англия. Все хотят кусок урвать, все хотят тут хозяевами быть. Не мы с тобой, а они. А задание такое: нужно наведаться на станцию Журавка и выяснить, есть ли там на складах оружие и боеприпасы, взрывчатка. Нас опять используют, и я боюсь, в этот раз нас обманут, а это смерть, браток. По договоренности с нацистами они отходить будут, когда Красная армия начнет наступление. Это оружие и боеприпасы для нас, для таких, как мы с тобой, чтобы мы им воспользовались и громили советские тылы. Они хотят нашими руками и нашими жизнями замедлить продвижение Красной армии на запад.

– Понятно, – кивнул Буторин. – Они не хотят, чтобы Красная армия в Польшу вошла, а мы для этого должны умирать тут. Не за Украину, не за свой дом, а ради их интересов. Так получается? Ладно, но когда я вернусь, мы вместе поедем докладывать результаты разведки твоему руководству. Договорились?

– А ты дров там не наломаешь? Не кинешься мстить и наказывать?

– Я с голыми руками под танк не бросаюсь, – возразил Буторин. – Посмотреть хочу на этих людей, запомнить их, чтобы потом, когда победа за нами будет, спросить с них, с каждого из них. Возьмешь?

– Возьму, чего не взять, – пожал плечами Козорез. – Иди, собирайся. Людей тебе дам, сколько скажешь.

– Двоих дай. Якубу и Бондаря. Я их в деле знаю, знаю, как себя поведут и чего от них ждать.

Это была обычная железнодорожная станция. Пассажирская платформа для пригородных поездов. Вон в паре километров и остатки дачного поселка, и деревушка с одноименным названием на берегу большого пруда. Разъездных путей аж шесть, это значит, что здесь есть и складское хозяйство, имеется и ремонтная база. Дорога-то к станции подходит. Не зря ее делали в свое время. И идет она к нескольким населенным пунктам районного масштаба и шести предприятиям. Вот и не зря тут такую станцию в советское время устроили.

– Вон лабазы. – Якуба опустил бинокль и показал Буторину вправо.