Боевой 1918 год

Я лишь ладонью повел, показывая безнадежность пациента. Но Федор ободряюще улыбнулся и, принимая поникший груз, сипло произнес:

– Нешта… и не таких в чуйства приводили. Сделаем!

– Да, Федь, ты еще учти, что он тонкий интеллигент. Студент-юрист. Романтик-революционер. Это значит, такие завихрения в башке, что я его только чудом не удавил. Так что целиком полагаюсь на твой опыт… – и переведя взгляд на Бурцева, серьезным тоном добавил: – А ты, Сергей, понял? Ты сам захотел остаться со мной. Поэтому Потапова слушаться во всем! Единственная жалоба с его стороны – и полетишь к маме из нашего отряда. Ну, или куда захочешь, туда и полетишь! Но без нас. Сейчас времена такие, что придурь просто опасна для жизни. А ты этого не понял, даже когда нас на расстрел везли…

В общем, толкнув руководящую и направляющую речь, оставил подчинённых, а сам двинул обратно к Лапину, решать нерешенные дела.





* * *


Поезд катил настолько неторопливо, что казалось, будто побеги я рядом, то точно обгоню состав. Но лучше пускай плохо и медленно ехать, чем быстро бежать. Тем более что ехали мы вовсе даже неплохо. Да, вагоны – битком. Да, еле тянемся. Но ведь едем же? И пусть нас набилось в одно… э-э-э… как бы это назвать? Ну, пусть будет купе, девять человек. Но зато все свои. Я, пятеро моих людей, комиссар да двое не примкнувших дембелей. Так что – едем.

Плюс вокруг было много интересного. И пыхающий паром паровоз, от которого даже через закрытое окно довольно сильно воняло гарью. И сам вагон, с компоновкой типа наших плацкартных, но короче. Зато с тремя парами колес. То есть две пары по краям и одна посередине вагона. Выглядело это очень необычно. Внутри все деревянное, с вкраплениями латунных деталей. Паропанк, мля…

Панк потому что грязновато. В саже всё. Не то чтобы густо (видно, что протирали), но в саже. Самая занюханная электричка современности – это образец чистоты. Ну и пассажиры добавлению грязи активно способствуют. То есть плюнуть на пол или уронить и не подобрать мусор, это вообще в порядке вещей. Самое же смешное, что все постоянно что-то ели. Я-то думал, будет как в фильмах – народ сидит, вцепившись в чемоданы с узлами, и настороженно зыркает по сторонам. А туда-сюда по вагону ходят патрули и редкие вкрапления налетчиков. Фиг там. Люди, невзирая на пол, возраст и социальное положение, едят, общаются, спорят. В конце вагона даже гармошка пиликает. Проверяющих еще не видел. Бандитов тоже. Радует, что в вагоне курить не дают, а то бы точно задохнулись. Все культурно ходят в тамбур. Воздух, правда, от этого лучше не становится. Ну так столько народа набилось. И окно не откроешь – тут же дыма от паровоза нанесет. Да и выстудит все.

В конце концов, поерзав на жесткой лавке, я привалился к плечу соседа и начал прикемаривать, попутно обдумывая вчерашний разговор с Лапиным. Вечером мы активно общались, а когда возникла пауза, он меня подколоть, что ли, решил, спросив:

– Чего такой задумчивый стал? Заботы гложут?

Ну я, тоже в шутку, ответил:

– Забота наша такая, забота наша простая, жила бы…

И тут вдруг выпучивший глаза Кузьма подхватил:

– Жила бы страна родная, и нету других забот! И снег, и ветер, и звезд ночной полет. Меня мое сердце в тревожную даль зовет.

Тут уж я охренел, потому что считал, что эта песня годов семидесятых. Ну, максимум шестидесятых. Но никак не времен революции![5] Хотя, если ее сейчас поют, то, наверное, просто ошибаюсь.

А Михалыч, закончив солировать, принялся тыкать в меня пальцем, говоря:

– Вот! Вот! Я так и знал! Знал, что ты наш товарищ! Когда еще в степи с тобой разговаривал. Я тебя подначивал, а ты ведь все аргументы именно нашей фракции приводил! И про построение социализма в отдельно взятой стране! И про невозможность на теперешний момент мировой революции! Да и про другое тоже! А теперь еще и песня о людях будущей России!

– Стопэ, стопэ! Ты чего так перевозбудился?

– Так это же наша песня! Жилинцев! Еще с пятнадцатого года!

Тут я вообще перестал что-либо понимать:

– Погоди. Ты же говорил, что состоишь в РКП(б)? При чем здесь какой-то Жилинов… или Жилин? Там же, невзирая на коллегиальное правление, Ленин в авторитете?

Комиссар кивнул:

– Правильно! Товарищ Ленин. А товарищ Жилин является ближайшим соратником Владимира Ильича и входит в политбюро ЦК РКП(б)! Ну а мы входим в его группу. И я тебя, когда в первый раз услышал, то очень удивился. Вначале даже не озвученным мыслям, а словам и построению фраз. Такие обороты в первый раз услыхал от товарища Жилина. Ну а потом уже и мы их подхватили…

Почесав затылок, озвучил сомнения:

– Что-то не помню я никакого Жилина.

– Как ты его можешь помнить, если память потерял? А товарищ Жилин, он же Иван Николаевич Березин, это известный революционер. В партии с четырнадцатого года. Организовывал забастовки и стачки. Вел пропагандистскую работу. Писал статьи в «Правде». Занимался обеспечением подпольных типографий. Участвовал в освобождении наших товарищей с каторги. Да что там говорить – именно он убедил Владимира Ильича о необходимости начала сентябрьского переворота![6] Товарищ Ленин сильно сомневался в успехе, а Иван Николаевич тогда прямо сказал, что «вчера было рано, а завтра будет поздно»!

Странно, но я действительно не слышал ни о никаких Жилиных в большевистской верхушке. Хотя, честно говоря, я кроме Троцкого и почему-то Зиновьева с Каменевым (чем эта сладкая парочка занималась, не могу сказать, лишь сохранилось в памяти, что явно отрицательные персонажи) никого и не помню. А вот слова, насчет «сегодня рано, завтра поздно» с кучей аргументов относительно гениальности выбранного срока, помню. Но говорил их не какой-то там Жилин, а непосредственно картавенький вождь!

Михалыч же тем временем продолжал вещать:

– Что там говорить… Если бы остальные товарищи продолжили план Ивана Николаевича, то и гражданской войны возможно было избежать. Он ведь и с офицерами работу вел. И с промышленниками, и с купечеством. Даже с духовенством встречался.

Я удивился:

– А чего это ты так – в прошедшем времени о нем говоришь? Убили его?

Кузьма вздохнул:

– Почти. Ранили сильно. В семнадцатом, в конце сентября, на него было нападение. Двоих охранников насмерть, а его так изрешетили, что врачи сразу сказали – не жилец. Но товарищ Жилин выкарабкался. Уже скоро месяц, как активно работает. И сейчас он в Ростове. Вот я и хочу тебя ему показать. Вдруг он тебя вспомнит? Или что-то слышал о тебе. Ведь наш ты. Наш!

И вот теперь, слушая редкий перестук колес, я, словно тот Бунша, терзался смутными сомнениями. Этот Березин-Жилин, если исходить из рассказов Михалыча, какой-то сильно продвинутый для здешнего революционера. Плюс современные мне речевые обороты… Так что теперь моя развивающаяся не по дням, а по часам интуиция настойчиво твердила, что это жу-жу неспроста. Выходит, седой не остался в той ванне и не попал к динозаврам. Он каким-то макаром умудрился влететь туда же, куда и я, только на несколько лет раньше. Как это у него получилось? Хм… а как у меня получилось съехать по времени на сто лет назад? То-то же. Вопрос относится к разряду неразрешимых.

С другой стороны, может, это все-таки местный кадр? И это может быть. Ладно. Встретимся – разберемся.






Небольшое отступление – 3



Ретроспектива. Напоминание


Волна темпорально-пространственного переноса, усиленная энергией взрыва аккумулирующих емкостей, стремительно расширяясь, накрыла сначала красную, потом фиолетовую, а потом зеленую гелитегу. Разница между накрытием составляла крохотную долю секунды, но никто не мог точно предугадать, какой временной разброс получится на выходе…





Глава 8




Ростов – большой город. Причем не просто так город, а целая столица Донской Советской Республики. Хотя республик ныне, как блох на собаке. Ну это ладно. Проходящее. А я, оказывается, уже успел соскучиться по нормальным, крупным городам. Именно городам, а не селам, станицам или поселкам. Тут чувствовалось бурление жизни. Ну, или бурление говн. Кому как. Вон, сразу за вокзалом, мы автоматически попали на митинг. Пока обходили толпу по краю, я волей-неволей прислушивался к оратору. Как ни странно, тот топил не столько против Добровольческой армии (с которой, собственно говоря, южнее и шли бои), а в основном почему-то против кадетов. Я в первые секунды несколько удивился, думая, чем же так насолили Советской власти учащиеся средних учебных заведений. Но потом понял, что речь идет о конституционных демократах, и школьники здесь ни при чем.

А пройдя еще немного дальше, вперлись в следующий митинг. Там все было более-менее понятно. Аниматор, в гражданском пальто, но с ремнем и коробкой маузера, болтающейся сбоку, зажигал толпу призывами бороться как с Деникиным, так и с мародерством. При этом основной упор делал не на беляках или враждебных казаках, а на мародерстве. Наверное, конкретно этот зажигатель сердец является представителем местных правоохранительных органов, поэтому в своей речи делает упор на бандитизм и грабежи. Как говорится, у кого что болит…

Вообще, интересно. Я как-то раньше не задумывался, на фига вообще эти митинги нужны? Нет, ну там накачка войск перед отправкой на фронт, это понятно. Объяснение обывателям смысла решений правительства – тоже понятно. Но вот увидел пару митингов. В двух шагах друг от друга. Посвященные разным темам. И есть такое предчувствие, что этих митингов каждый день проводят чуть больше, чем до хрена. А все почему? Объяснение простое – нет сейчас телевидения. Даже радио и того толком нет! Можно, конечно, делать листовки и плакаты с новостями и призывами (что, кстати, и делается. Вон большие тумбы, все обклеены воззваниями и информационными листками), но это несколько не то. Нет, грамотных хватает, и они доносят неграмотным, что же в этих бумагах говорится. Только при этом теряется вся экспрессия!

А вот митинг другое дело. Оратор, словно ведущий ток-шоу, играет чувствами толпы, тут же отвечая на «вопросы из зала» и реагируя на настроения, как опытный дирижёр. И, судя по всему, хорошие ведущие здесь в цене, так как скучного, неостроумного и малотемпераментного толпа просто слушать не станет, разбредясь по своим делам. Ну, или в поисках более забойного аниматора…

Лапин в происходящем бардаке чувствовал себя уверенно и пер как танк, уводя нас куда-то влево от вокзала. При этом пояснив, что идти недалеко и извозчиков ловить смысла нет. Я же, крутя головой во все стороны, приглядывался, принюхивался и прислушивался к окружающей обстановке. При этом улыбка сама собой растягивала физиономию. Как же я успел соскучиться по людям! В смысле по вот такой толкучке. Правда, потом мы пошли какими-то переулками, и народу резко поубавилось.

А проскакивая один из проходных дворов, я услышал за сараями какой-то сдавленный вскрик. Детский или женский. То есть услышал его не я один. Наш куцый строй остановился без команды, и все уставились в сторону звука. Только там теперь не кричали, а шла какая-то глухая возня. Комиссар среагировал быстро. Кивнув в сторону сараев, предложил:

– Посмотрим, что там?

– Само собой. – Повернувшись к своим людям, скомандовал: – Потапов с нами, остальные на месте.

Приготовив оружие, пошли вперед. А когда завернули за остатки поленницы, увидели самую банальную картину. Судя по всему, двое, в солдатских шинелях, поймали какую-то бабенку и собрались ее оприходовать в тихом месте. Один зажимал ей рот, а второй, с растрёпанной редкой бороденкой, пытался расстегнуть пальтишко. Я хмыкнул. Они за своей возней не услышали. Пришлось кашлянуть и громко спросить:

– И чего это вы здесь делаете? А? Мои дрова воруете?!

Несостоявшиеся насильники подпрыгнули и, отпустив молодуху (которая тут же забилась в угол), развернулись к нам. Их винтовки стояли прислоненные к стене, поэтому я продолжил изгаляться:

– Поймал, наконец, татей! Половину дров у меня за зиму скапитализдили! Ну всё, гады! Гаплык вам настал!

Редкобородый растерянно промямлил:

– Э-э… дык это… Какие дрова? Мы тут, с девкой… А-а…

Видно, что солдат лихорадочно соображал, чего же ответить. За насилие могут спросить. И достаточно сурово (не зря ствол пистолета смотрит ему между глаз). Или это я из-за дров так взъярился? И прямо сейчас шлепну их на месте за то, чего они вовсе не делали?

А я завел всю эту бодягу, потому что вокзал достаточно далеко, и значит, скорее всего, эти мужики не транзитники. Значит, они из местного гарнизона. Если мы сейчас их покалечим, то потом возможны разборки. А убивать на месте пока вроде и не за что. Или все-таки шлепнуть, пока никто не видит? Не люблю насильников… Мои сомнения разрешил Лапин:

– А ну, быстро мотайте отсюда, пока живые!

Солдаты, разом кивнув, засуетились. Один потянулся забрать оружие, но я рявкнул:

– Куда грабки тянешь? Я тебе сейчас этот винтарь в задницу запихну! Бегом нах!

Мужики, опустив головы, быстро протиснулись мимо нас, на секунду остановились, увидев остальных, а потом рванули в сторону арки так, что только шинели развевались.

Послушав удаляющийся топот, перенес внимание на деваху. Точнее, не деваху, а барышню. Одета хорошо. Даже шляпка присутствует (которая сейчас валяется на подгнившей соломе, кучкой лежащей в углу). Лицо и руки чистенькие. Сапожки на небольшом каблучке. Глядя на нее, почему-то в голову приходило слово «курсистка».

Она же в ответ настороженно взирала на нас. От протянутой руки забилась еще глубже и внятно сказала:

– Отвали.

– Чего? Давай вылезай оттуда. Тебя как зовут-то, бедолага?

– От-ва-ли.

Похоже, ее заклинило. Но бросать здесь как-то жалко. Не в себе ведь, человек. Поэтому, подмигнув спутникам, наигранно-радостно произнес: