Боевой 1918 год
Часть 13 из 34 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– О! Госпожа Ли! Извините, сразу не признал! А вас тут ищут давно! Федор, иди, скажи товарищу Паку, что его племянница, наконец, нашлась! Уважаемая От-ва, сейчас мы проводим вас к вашему дяде. Или, если хотите, ждите здесь! Товарищ Пак сам сюда придет.
Барышня пару раз непонимающе мигнула и неуверенно возразила:
– Никакая я не Ли.
Я возмутился:
– Что значит «не Ли»? У тебя имя спросили. Ты сказала, что тебя зовут Ли. То есть фамилия Ли, а имя От-ва. И дядя твой товарищ Пак! И глаза у тебя узкие! Мы тут весь город в поисках тебя перевернули! Нашли наконец! А она задний ход дает!
Девчонку от такого наезда, похоже, отпустило, и она, фыркнув от неожиданности, выдала:
– Ничего у меня глаза не узкие! Вот! – в доказательство вытаращив зеленые гляделки, запальчиво продолжила: – И никаких Паков я не знаю! И имя у меня вовсе не От-ва!
– Кто же ты тогда?
Барышня, наконец, выдвинулась из своего закутка и изящно, слегка склонив голову набок, представилась:
– Меня зовут Елена Георгиевна Метелина. Дочь профессора Метелина.
Тут вмешался комиссар:
– Очень приятно. Только давайте быстренько решайте, или вы здесь остаетесь, или мы вас проводим до более людного места. А то у нас очень мало времени.
В общем, девчонка думала не долго, и через минуту наш отряд двинулся дальше. А когда вышли из переулков, то Елена Георгиевна, показав небольшой особнячок и сказав, что живет там, очередной раз всех поблагодарила и рванула домой.
Вскоре и мы подошли к строению, которое Лапин обозначил как место обитания товарища Жилина. Не особо крупное. Перед входом торчал боец с винтовкой. Пока Михалыч с ним говорил, я пытался понять, что же меня удивило в этом часовом. А потом дошло – звездочка на папахе! На всех остальных советских (кого я видел) на папахах были красные ленты наискосок. И красные же банты на груди или нарукавные повязки. Ну, это понятно. Форма-то всех сторон конфликта одинакова и как-то идентифицироваться нужно. А вот у этого парня бант присутствовал, но вместо ленты была звезда. И вовсе не та, какую можно было предполагать увидеть. Не с закругленными лучами и плугом-молотом внутри, а самая что ни на есть современная мне. Прямые лучи. Внутри серп и молот. Размер только крупнее обычной. Ну, это, наверное, потому что на шапку, а не на фуражку.
Пока я разглядывал бойца, комиссар договорился, и мы вошли внутрь. В здании нашу группу разделили. Моим бойцам предложили пройти куда-то по коридору, а нас с Лапиным подтянутый парень в кожанке пригласил на второй этаж. Там, перед массивной дверью, за столом сидел еще один «кожаный». Поздоровавшись, поинтересовался целью визита, после чего пошел докладывать. Потом нас пригласили зайти.
Ну что, кабинет как кабинет. Большой стол с лежащей на нем картой. Солидный кожаный диван. Даже какой-то фикус в крупной кадке присутствует. Ну и сам хозяин кабинета, который шел к нам с улыбкой, протягивая руку:
– Очень рад, товарищ Лапин, что вы вернулись.
Ну, показывайте…
По мере приближения он вглядывался в мою физиономию, улыбка вяла, а на лице все больше и больше появлялось выражение ошарашенности. Да и я с каждой секундой начинал понимать, что этот человек мне знаком. «Седой»! Сильно помолодевший. Похудевший. С темно-русой шевелюрой и стальным взглядом серых глаз. Но это именно тот человек, с которым я под землей сидел. И он не остался в «ванне»! Не перенесся к динозаврам! Вот он – передо мной!
Жилин же опять нацепил улыбку и, ухватив ладонь Михалыча, бодро выдал:
– Очень… Да, очень неожиданно! Ну, товарищ Лапин, это действительно сюрприз!
При этом, чуть повернувшись ко мне, сделал «страшные» глаза. Я слегка кивнул. Понятно, не дурак. Иван свою легенду вскрывать не хочет. Значит, при посторонних молчим. Комиссар тонкости момента не всосал и радостно сказал:
– Вот, товарищ Чур! Я про него вам телеграфировал!
Иван, все так же улыбаясь, ответил:
– Я понял. Очень вам благодарен, что вы его сюда привели. И да – мне действительно знаком этот человек. Сколько времени не виделись… Э-э-э, Кузьма Михайлович, может, вы нас наедине оставите? Все-таки такая встреча!
Михалыч понятливо кивнул и, пихнув меня в бок, радостно поинтересовался:
– Ну а ты-то как? Вспомнил?
Неуверенно улыбаясь, я покачал ладонью, намекая, что и рад бы вспомнить, но пока что-то не очень получается.
– Ничего! Теперь все нормально будет! Если знакомого встретил, то глядишь, и память вернется!
После чего, распрощавшись, удалился. А мы с Иваном принялись разглядывать друг друга. Первым не выдержал Жилин:
– Да-а… Ты сильно изменился. Прямо не узнать.
– Да и ты бодрячком. Только я не понял, почему мне Кузьма говорил, что тебя с четырнадцатого знает? Ты в какой год попал?
Собеседник усмехнулся:
– Знает он меня с пятнадцатого. А попал я в начало двенадцатого. Но давай сделаем так – сначала ты свою эпопею расскажешь. Насколько я понял, ты совсем недавно сюда провалился. Поэтому и рассказ короче будет. А я пока буду прикидывать, как снивелировать несуразности, которые ты, возможно, успел наворотить. Лапин говорил, что ты из контрразведки сбежал? Там о своем иновременном происхождении рассказывал?
– Я тогда вообще не говорящий был. Мог лишь мычать. Поэтому получил на орехи и был сунут в камеру.
Иван поразился:
– Так тебя что – в первый же день сцапали?
– Ха! В первую же минуту! Ладно, слушай…
И я принялся рассказывать свою эпопею. Жилин слушал, кивал, удивленно крутил головой, а когда рассказ закончился, подытожил:
– Ты прямо Рэмбо. Но все сложилось очень хорошо! Можно даже сказать – замечательно! Нигде не прокололся. А история про бабку-экстрасенса и потерю памяти полностью снимает все вопросы! Сейчас и не такое прокатывает. Я же тебе такую «легенду» сделаю – пальчики оближешь!
Побарабанив пальцами по столу, я ненавязчиво поинтересовался:
– И зачем мне это надо? Ты, «товарищ из ЦК», эту легенду для себя в первую очередь делать будешь. Мне и беспамятным не очень дуло. – И, постепенно закипая, повысил голос: – Гляжу, за это время высоко взлетел. Только вот непонятно, почему тогда вокруг весь этот бардак творится?
Жилин заледенел взглядом:
– «Бардак», это ты про революцию, или?..
– Именно что «или»! С тобой или без тебя, революция бы произошла. А вот что стало твориться после нее? Ты же вроде в школе учился и должен быть помнить, что было потом! Ведь ничего не поменялось, хренов ты попаданец!
Иван после моего наезда даже как-то оттаял и безразлично пояснил:
– Ты про то, почему не предотвратил гражданскую? Вот как сказать… Готовился. Нужных людей подбирал. Встречи проводил. А потом, когда собрался запускать весь механизм в действие, меня почти убили. Двумя пулями в грудь и одной в голову.
Демонстративно оглядев собеседника, я недоверчиво сказал:
– На вид очень даже живой.
Жилин вздохнул:
– А теперь ты меня слушай.
Начал он с того, что я в своем рассказе упустил. То есть с ванн. Он там слышал голос. Также вначале ничего не понимал. Потом врубился. Также беседовал с Сатихаарли.
Тут он прервался и уточнил, было ли у меня такое? Я кивнул, и собеседник продолжил. В него так же началась загрузка исправлений. Только голос постоянно причитал, что приоритет отдан первому объекту. Тут я навострил уши, так как мне про первый объект ничего не говорилось. Наоборот, все улучшения заливались нескончаемым потоком. Иногда Сатихаарли лишь сожалела, что что-то приходится синтезировать на месте и из-за этого изменения будут растянуты по времени. Но на вопрос Ивана соврал, что, дескать, и у меня та же история была. Даже выразил предположение, что первый объектом была самая крайняя, пустая ванна. И она работала вхолостую, в ущерб нам.
Почему соврал? Да потому что жизнь приучила – если умеешь считать до десяти, то остановись на семи. Лишним не будет. А про себя прикинул, похоже, мне был отдан приоритет лишь потому, что я в эту ванну раньше завалился. И уже сквозь сон слышал, как седой еще не лег и шебуршался снаружи.
Собеседник тем временем говорил о полосах загрузки. В отличие от меня, у него всего несколько полос загрузились полностью. А все остальные не радовали глаз разной степенью пустоты. Ну а потом вспышка – и он, голый как пупс, стоит на проселочной дороге возле какой-то деревни.
После была полиция (с жалобой на потерю памяти). Там к пожилому человеку отнеслись вполне благожелательно и передали в больницу. Из больницы пришлось бежать, так как неконтролируемое омоложение пациента могло ввести доктора в ступор. В больнице же из канцелярии получилось умыкнуть документы какого-то крестьянского мужика. Уже имея сформировавшуюся цель, пошел подсобным рабочим на завод. В этот момент Иван отвлекся:
– Ты не представляешь, какой это ужас! Рабочий день двенадцать-четырнадцать часов. Упахиваешься, словно лошадь! У меня еще хоть регенерация повышенная, а остальные… – он только махнул рукой. – Платят копейки. Вот только чтобы ноги не протянуть. Чахотка в порядке вещей.
Я удивился:
– А ты что, про это не знал?
– Знал. Но одно дело знать, а совсем другое в это самому окунуться.
– Угу. Именно после этого ты и воспылал пролетарской ненавистью к буржуям?
Жилин на подколку не повелся:
– Нет. Я же на завод с определенной целью устроился. Чтобы выйти на ячейку социалистов да в стачке какой-нибудь засветиться.
– Получилось?
– Еще как!
Судя по дальнейшему рассказу, получилось действительно удачно. Три привода в полицию. Беседы с жандармами. Два месяца тюрьмы. Выход на свободу. Во время очередной стачки драка с казаками и полицией. Арест. Суд, и как итог – вожделенная ссылка. Вот там наш человек и развернулся вовсю, заведя более интересные, чем в «крытке», знакомства. То есть встал на путь профессионального революционера. Потом побег из ссылки. Участие в эксах. Подпольная работа. С каждым шагом поднимаясь все выше и выше. А летом четырнадцатого знакомство с Ильичом. Тот только вышел из австрийской тюрьмы и, быстренько перебравшись в Швейцарию, на собрании большевиков-эмигрантов заявил, что перестал быть социал-демократом и стал коммунистом. Вот здесь его Жилин и подловил.
– Ты бы видел его физиономию, когда я его поддержал, а после собрания, в личной беседе, стал оперировать его же мыслями из еще ненаписанных статей!
– Погоди. Так он не всегда коммунистом был?
Иван снисходительно посмотрел на меня:
– Нет. Это его так впечатлило, что немецкие социал-демократы в полном составе единогласно проголосовали за военный бюджет. Кстати… – тут собеседник прервался. – Насчет войны. А ты в курсе, что это НЕ НАШ МИР?
Я опешил:
– Это как?
– Вот так! В нашем мире Первая мировая началась двадцать восьмого июля четырнадцатого года. А в этом мире – четырнадцатого июля. Но даже не это главное. Ты помнишь, как звали мальчишку, наследника престола?
– М-м… Алексей?
– Угу. Это у нас. А здесь его зовут Андрей. Да и имена дочерей и их количество тоже не бьются. Вместо Ольги – Ирина. Татьяны же нет вообще. И таких вот вещей огромное количество. Это еще из того, что я помню. А сколько всего не помню?
Барышня пару раз непонимающе мигнула и неуверенно возразила:
– Никакая я не Ли.
Я возмутился:
– Что значит «не Ли»? У тебя имя спросили. Ты сказала, что тебя зовут Ли. То есть фамилия Ли, а имя От-ва. И дядя твой товарищ Пак! И глаза у тебя узкие! Мы тут весь город в поисках тебя перевернули! Нашли наконец! А она задний ход дает!
Девчонку от такого наезда, похоже, отпустило, и она, фыркнув от неожиданности, выдала:
– Ничего у меня глаза не узкие! Вот! – в доказательство вытаращив зеленые гляделки, запальчиво продолжила: – И никаких Паков я не знаю! И имя у меня вовсе не От-ва!
– Кто же ты тогда?
Барышня, наконец, выдвинулась из своего закутка и изящно, слегка склонив голову набок, представилась:
– Меня зовут Елена Георгиевна Метелина. Дочь профессора Метелина.
Тут вмешался комиссар:
– Очень приятно. Только давайте быстренько решайте, или вы здесь остаетесь, или мы вас проводим до более людного места. А то у нас очень мало времени.
В общем, девчонка думала не долго, и через минуту наш отряд двинулся дальше. А когда вышли из переулков, то Елена Георгиевна, показав небольшой особнячок и сказав, что живет там, очередной раз всех поблагодарила и рванула домой.
Вскоре и мы подошли к строению, которое Лапин обозначил как место обитания товарища Жилина. Не особо крупное. Перед входом торчал боец с винтовкой. Пока Михалыч с ним говорил, я пытался понять, что же меня удивило в этом часовом. А потом дошло – звездочка на папахе! На всех остальных советских (кого я видел) на папахах были красные ленты наискосок. И красные же банты на груди или нарукавные повязки. Ну, это понятно. Форма-то всех сторон конфликта одинакова и как-то идентифицироваться нужно. А вот у этого парня бант присутствовал, но вместо ленты была звезда. И вовсе не та, какую можно было предполагать увидеть. Не с закругленными лучами и плугом-молотом внутри, а самая что ни на есть современная мне. Прямые лучи. Внутри серп и молот. Размер только крупнее обычной. Ну, это, наверное, потому что на шапку, а не на фуражку.
Пока я разглядывал бойца, комиссар договорился, и мы вошли внутрь. В здании нашу группу разделили. Моим бойцам предложили пройти куда-то по коридору, а нас с Лапиным подтянутый парень в кожанке пригласил на второй этаж. Там, перед массивной дверью, за столом сидел еще один «кожаный». Поздоровавшись, поинтересовался целью визита, после чего пошел докладывать. Потом нас пригласили зайти.
Ну что, кабинет как кабинет. Большой стол с лежащей на нем картой. Солидный кожаный диван. Даже какой-то фикус в крупной кадке присутствует. Ну и сам хозяин кабинета, который шел к нам с улыбкой, протягивая руку:
– Очень рад, товарищ Лапин, что вы вернулись.
Ну, показывайте…
По мере приближения он вглядывался в мою физиономию, улыбка вяла, а на лице все больше и больше появлялось выражение ошарашенности. Да и я с каждой секундой начинал понимать, что этот человек мне знаком. «Седой»! Сильно помолодевший. Похудевший. С темно-русой шевелюрой и стальным взглядом серых глаз. Но это именно тот человек, с которым я под землей сидел. И он не остался в «ванне»! Не перенесся к динозаврам! Вот он – передо мной!
Жилин же опять нацепил улыбку и, ухватив ладонь Михалыча, бодро выдал:
– Очень… Да, очень неожиданно! Ну, товарищ Лапин, это действительно сюрприз!
При этом, чуть повернувшись ко мне, сделал «страшные» глаза. Я слегка кивнул. Понятно, не дурак. Иван свою легенду вскрывать не хочет. Значит, при посторонних молчим. Комиссар тонкости момента не всосал и радостно сказал:
– Вот, товарищ Чур! Я про него вам телеграфировал!
Иван, все так же улыбаясь, ответил:
– Я понял. Очень вам благодарен, что вы его сюда привели. И да – мне действительно знаком этот человек. Сколько времени не виделись… Э-э-э, Кузьма Михайлович, может, вы нас наедине оставите? Все-таки такая встреча!
Михалыч понятливо кивнул и, пихнув меня в бок, радостно поинтересовался:
– Ну а ты-то как? Вспомнил?
Неуверенно улыбаясь, я покачал ладонью, намекая, что и рад бы вспомнить, но пока что-то не очень получается.
– Ничего! Теперь все нормально будет! Если знакомого встретил, то глядишь, и память вернется!
После чего, распрощавшись, удалился. А мы с Иваном принялись разглядывать друг друга. Первым не выдержал Жилин:
– Да-а… Ты сильно изменился. Прямо не узнать.
– Да и ты бодрячком. Только я не понял, почему мне Кузьма говорил, что тебя с четырнадцатого знает? Ты в какой год попал?
Собеседник усмехнулся:
– Знает он меня с пятнадцатого. А попал я в начало двенадцатого. Но давай сделаем так – сначала ты свою эпопею расскажешь. Насколько я понял, ты совсем недавно сюда провалился. Поэтому и рассказ короче будет. А я пока буду прикидывать, как снивелировать несуразности, которые ты, возможно, успел наворотить. Лапин говорил, что ты из контрразведки сбежал? Там о своем иновременном происхождении рассказывал?
– Я тогда вообще не говорящий был. Мог лишь мычать. Поэтому получил на орехи и был сунут в камеру.
Иван поразился:
– Так тебя что – в первый же день сцапали?
– Ха! В первую же минуту! Ладно, слушай…
И я принялся рассказывать свою эпопею. Жилин слушал, кивал, удивленно крутил головой, а когда рассказ закончился, подытожил:
– Ты прямо Рэмбо. Но все сложилось очень хорошо! Можно даже сказать – замечательно! Нигде не прокололся. А история про бабку-экстрасенса и потерю памяти полностью снимает все вопросы! Сейчас и не такое прокатывает. Я же тебе такую «легенду» сделаю – пальчики оближешь!
Побарабанив пальцами по столу, я ненавязчиво поинтересовался:
– И зачем мне это надо? Ты, «товарищ из ЦК», эту легенду для себя в первую очередь делать будешь. Мне и беспамятным не очень дуло. – И, постепенно закипая, повысил голос: – Гляжу, за это время высоко взлетел. Только вот непонятно, почему тогда вокруг весь этот бардак творится?
Жилин заледенел взглядом:
– «Бардак», это ты про революцию, или?..
– Именно что «или»! С тобой или без тебя, революция бы произошла. А вот что стало твориться после нее? Ты же вроде в школе учился и должен быть помнить, что было потом! Ведь ничего не поменялось, хренов ты попаданец!
Иван после моего наезда даже как-то оттаял и безразлично пояснил:
– Ты про то, почему не предотвратил гражданскую? Вот как сказать… Готовился. Нужных людей подбирал. Встречи проводил. А потом, когда собрался запускать весь механизм в действие, меня почти убили. Двумя пулями в грудь и одной в голову.
Демонстративно оглядев собеседника, я недоверчиво сказал:
– На вид очень даже живой.
Жилин вздохнул:
– А теперь ты меня слушай.
Начал он с того, что я в своем рассказе упустил. То есть с ванн. Он там слышал голос. Также вначале ничего не понимал. Потом врубился. Также беседовал с Сатихаарли.
Тут он прервался и уточнил, было ли у меня такое? Я кивнул, и собеседник продолжил. В него так же началась загрузка исправлений. Только голос постоянно причитал, что приоритет отдан первому объекту. Тут я навострил уши, так как мне про первый объект ничего не говорилось. Наоборот, все улучшения заливались нескончаемым потоком. Иногда Сатихаарли лишь сожалела, что что-то приходится синтезировать на месте и из-за этого изменения будут растянуты по времени. Но на вопрос Ивана соврал, что, дескать, и у меня та же история была. Даже выразил предположение, что первый объектом была самая крайняя, пустая ванна. И она работала вхолостую, в ущерб нам.
Почему соврал? Да потому что жизнь приучила – если умеешь считать до десяти, то остановись на семи. Лишним не будет. А про себя прикинул, похоже, мне был отдан приоритет лишь потому, что я в эту ванну раньше завалился. И уже сквозь сон слышал, как седой еще не лег и шебуршался снаружи.
Собеседник тем временем говорил о полосах загрузки. В отличие от меня, у него всего несколько полос загрузились полностью. А все остальные не радовали глаз разной степенью пустоты. Ну а потом вспышка – и он, голый как пупс, стоит на проселочной дороге возле какой-то деревни.
После была полиция (с жалобой на потерю памяти). Там к пожилому человеку отнеслись вполне благожелательно и передали в больницу. Из больницы пришлось бежать, так как неконтролируемое омоложение пациента могло ввести доктора в ступор. В больнице же из канцелярии получилось умыкнуть документы какого-то крестьянского мужика. Уже имея сформировавшуюся цель, пошел подсобным рабочим на завод. В этот момент Иван отвлекся:
– Ты не представляешь, какой это ужас! Рабочий день двенадцать-четырнадцать часов. Упахиваешься, словно лошадь! У меня еще хоть регенерация повышенная, а остальные… – он только махнул рукой. – Платят копейки. Вот только чтобы ноги не протянуть. Чахотка в порядке вещей.
Я удивился:
– А ты что, про это не знал?
– Знал. Но одно дело знать, а совсем другое в это самому окунуться.
– Угу. Именно после этого ты и воспылал пролетарской ненавистью к буржуям?
Жилин на подколку не повелся:
– Нет. Я же на завод с определенной целью устроился. Чтобы выйти на ячейку социалистов да в стачке какой-нибудь засветиться.
– Получилось?
– Еще как!
Судя по дальнейшему рассказу, получилось действительно удачно. Три привода в полицию. Беседы с жандармами. Два месяца тюрьмы. Выход на свободу. Во время очередной стачки драка с казаками и полицией. Арест. Суд, и как итог – вожделенная ссылка. Вот там наш человек и развернулся вовсю, заведя более интересные, чем в «крытке», знакомства. То есть встал на путь профессионального революционера. Потом побег из ссылки. Участие в эксах. Подпольная работа. С каждым шагом поднимаясь все выше и выше. А летом четырнадцатого знакомство с Ильичом. Тот только вышел из австрийской тюрьмы и, быстренько перебравшись в Швейцарию, на собрании большевиков-эмигрантов заявил, что перестал быть социал-демократом и стал коммунистом. Вот здесь его Жилин и подловил.
– Ты бы видел его физиономию, когда я его поддержал, а после собрания, в личной беседе, стал оперировать его же мыслями из еще ненаписанных статей!
– Погоди. Так он не всегда коммунистом был?
Иван снисходительно посмотрел на меня:
– Нет. Это его так впечатлило, что немецкие социал-демократы в полном составе единогласно проголосовали за военный бюджет. Кстати… – тут собеседник прервался. – Насчет войны. А ты в курсе, что это НЕ НАШ МИР?
Я опешил:
– Это как?
– Вот так! В нашем мире Первая мировая началась двадцать восьмого июля четырнадцатого года. А в этом мире – четырнадцатого июля. Но даже не это главное. Ты помнишь, как звали мальчишку, наследника престола?
– М-м… Алексей?
– Угу. Это у нас. А здесь его зовут Андрей. Да и имена дочерей и их количество тоже не бьются. Вместо Ольги – Ирина. Татьяны же нет вообще. И таких вот вещей огромное количество. Это еще из того, что я помню. А сколько всего не помню?