Боевой 1918 год

– Сегодня, после полудня.

– По количеству что можешь сказать?

– Не знаю. Может, трое, может, пятеро. – Тут комиссар несколько встряхнулся и подозрительно спросил: – А тебе зачем их количество знать? Не думаешь же ты…

Я ощерился:

– Все расклады и вид со стороны этим «уважаемым товарищам» мы предоставим. Но если они закусятся и решат нас завиноватить, осудив скорым революционным судом, то я их в уста сахарные лобзать не стану.

Михалыч от моего пассажа схватился за лоб, сбив фуражку на затылок, и застыл. А потом неуверенно предложил:

– Может, вы просто из поселка на пару дней уйдете? И ты, и эти башибузуки… Где ты их вообще нашел?! А я уж сам как-нибудь разберусь.

– Отвечаю по пунктам. Это не башибузуки, а обычные сознательные граждане, которые, сидя на вокзале, в ожидании поезда, всю вчерашнюю мерзость наблюдали. Ну а сегодня решили помочь. Это первое. А второе состоит в том, что так как ты здесь ответственный, то на тебя всё и повесят, если захотят. Или не повесят, если действительно вздумают разобраться. Будем мы здесь или нет, никакой роли не сыграет. Просто в первом случае тебя шлепнут, а вот если мы будем рядом, то поостерегутся.

Лапин задумался, но потом, упершись взглядом в Мартына, ворчливо спросил:

– Сознательные люди, сознательные люди… А пулемет у них откуда?

– Что за женские вопросы? Оттуда! И вообще – тяжело в деревне без нагана… Ладно, ты пока думай, что с оставшимися анархистами делать, а я с ребятами переговорю.

Дембеля все это время стояли в сторонке, с интересом следя за нашими перемещениями. Подойдя к ним, поблагодарил мужиков еще раз и поинтересовался дальнейшими планами. Нет, то, что они до дома собрались, это понятно. Но вот дальше какие планы? Выслушав ответ, что часть решили зацепиться в городе (ага, без какой-либо квалификации), часть собирается осесть на земле (благо землицу крестьянам предоставили), я только вздохнул и, пользуясь послезнанием, начал описывать их ближайшие перспективы. Вспомнил и о наделах, и о кулаках, и о продотрядах. Рассказал о маячившей в будущем коллективизации.

Мужики сильно озадачились. Федор даже сгоряча предположил:

– Дык что же теперь? Белым идтить помогать, чтобы такой недоли не приключилось?

Я ухмыльнулся:

– Думаешь, там по-другому будет? Продотряды такие же. Кулаки те же. Только что землицы убавится, да помещиков добавится. Ну и вместо комиссара будет какое-нибудь благородие.

Мартын скривился:

– Не… этих держиморд мы уже натерпелись во, – он провел по горлу ладонью и, прищурившись, спросил: – А ты-то откеля все энто знаешь? Можа все не так страшно будет?

– Сам-то веришь в то, что сказал? Оглянись вокруг. Видал, чего творится? Еще и страшнее будет. Когда года через три голод массовый начнется, из-за войны да разрухи.

Парни снова призадумались, и тут голос подал обычно молчаливый Демид:

– Слухай, паря. Вот ты нам энти страсти рассказал с каким-то умыслом? Так ведь? Чегой-то предложить хочешь?

Унтер смотрел в корень, но я поначалу пошел в отказ:

– Рассказал, чтобы вы знали, к чему готовиться. А насчет «предложить»… Я сам пока никто, чтобы вам чего-то предлагать.

Демид не согласился:

– Как это – «никто»! У тебя мандат есть. Цельного полномошного агитатора. И комиссара тутошнего ты по матушке крыл, а он даже и не мявкнул в ответ.

Тут уж задумался я, пытаясь сформулировать мысль. С этими ребятами еще вчера болтал и заметил интересную штуку. Нет, домой они все рвутся. Но для чего? С родными повидаться. По деревне гоголем пройтись. Может даже, повезет вдову какую тайно оприходовать. И что дальше? Людям, которые три-четыре года назад на войну попали и под смертью ходили, опять возвращаться под руку отца? Ведь недаром говорят, что служивый сын отрезанный ломоть. То есть родителей он, конечно, уважает, но и свое мнение имеет. Которое уже не станет замалчивать. Конфликты внутри семьи пойдут. И как оно получится? Куда вывезет? Мужики это понимают. А если учесть, что кроме кровных родственников, их там семеро по лавкам не ждут (все в основном средние сыновья, которых оженить в свое время не успели), то сейчас служивые напряженно ждали моего ответа.

Если полчаса назад я бы, может быть, и сомневался, что им сказать, то сейчас уже нет. А все в основном потому, что когда проводил осмотр своих жмуриков, то удивился тяжести полевой сумки белесого прибалта. Еще подумал: «Патроны он там, что ли, хранит?» Но в сумке оказались не патроны, а четыре колбаски из плотной синей бумаги. Три потоньше, одна потолще. Ковырнул бумагу и охренел – три банковские упаковки золотых десятирублевок и одна монетами по пятнадцать рублей. Еще был мешочек. Тоже с желтыми кругляшами и какими-то цацками. То есть лабус где-то очень неплохо разжился. Ну а сейчас, через него, и я. Тогда еще мелькнула шутливая мысль, что теперь можно заделаться батькой-атаманом. Это без золотого запаса не атаман, а фуфло. А с финансами – полноценный атаман.

Я не знаю еще, что мне предложит комиссар (в смысле на какое довольствие поставит), но зато я знаю, что лично могу предложить людям, которые последуют за мной. Вот и сказал ребятам, что, дескать, на гражданке сейчас перспектив не вижу. Поэтому решил собрать свой отряд. Да, так получилось, что под эгидой красных. Нет, революционным пламенем не горю и на фронт не рвусь. В жизни, конечно, всяко может быть, и если придется, то и повоюю. Но не рвусь. А они мне показались. Поэтому сейчас разговоры веду. Что и как конкретно будет у красных, не знаю, но от себя могу сказать, что голодными они точно не останутся и в рванине ходить не будут. После чего дал время на размышления, отойдя в сторону и закурив.

В общем, что сказать? Невзирая на очень неясные перспективы, согласились почти все. Только двое рядовых решили идти домой и там пытать счастья. А весь командный состав (три унтера и один ефрейтор) двинул со мной. Единственно, обговорили то, что я при первой возможности организую им побывку домой. Пообещав сделать все от меня зависящие, пошел к Лапину, который к этому времени проявился на крыльце здания санчасти. Вид комиссар имел несколько встрёпанный. Глядя на него, хмыкнул:

– Что? Здешний Пилюлькин требовал с тебя лекарств, денег побольше и бабу потолще?

Михалыч завис:

– Э-э… Какую бабу? Нет, баб он не просил. Просил лекарств, продуктов и людей в помощь. Черт! И ведь действительно, все это необходимо! Только где взять?

– Вот ты замороченный! Про лекарства и продукты сам думай, а насчет людей… – Я повернулся к колодцу, где тусовались остатки отряда морячка, и крикнул: – Эй, бандиты! Ходи сюда!

Опасливо поглядывая на меня, резко протрезвевшие от внезапных жизненных перипетий люди приблизились. Один даже осмелился возмущенно пробурчать:

– Чего это мы бандиты? Мы революционные бойцы!

– Ха! Смешно, мля! Особенно вчера тому священнику весело было, когда его ужратые революционные бойцы насмерть забивали! При всем честном народе! Да и сегодня тоже героически себя показали, когда убогих резать собрались! Чем вообще думали?

Тут голоса разделились. Одни начали вопить про священника: «А чего он сам первый начал? Нас матерно крыл и революцию черными словами поносил! А потом еще и проклял прилюдно!» Но вопили без души. Было видно, что теперь им несколько неудобно за свою пьяную горячность. Зато вторые были более единодушны. Щетинистый парняга, при поддержке кентов, сжимая кулаки, яростно заявил:


– Это все Вилкас, падла! Все нудил и нудил, что надо вскрывать контрреволюционный элемент без промедления! Невзирая на пол, возраст и социальное положение. Мишку, гад, с панталыку сбивал! И теперь, в глазах товарищей, мы действительно как бандиты выглядим!

Я возмутился:

– Что же вы за люди, если вас так легко с пути истинного сбить? Эдак любой офицер появится, понудит, и через час вы уже за белых выступать будете?

Тут все разорались совсем уж громогласно. Драться не полезли лишь потому, что опасались еще раз огрести. Взмахом руки прекратив базар, расставил точки над i:

– Короче. Ты, – я ткнул пальцем в щетинистого, – будешь старшим над своей командой. Скоро ваши командиры появятся, вот им и объяснишь и про «Вискаса», и про общую нестойкость. Так что идите, готовьтесь. Но сначала выдели двух человек в помощь лекарям. И смотрите, раненых не обижать!

Парень хмуро кивнул, а потом поинтересовался:

– Оружие?

– Винтари свои забирайте. И да… Тебя как зовут?

– Петр. Петр Ненашев. Боец ударного революционного отряда «Красные соколы»!

– А я – Чур. Агитатор и уполномоченный. Уполномоченный по всему…

Лапин, во время всего нашего разговора не проронивший ни слова, ошарашенно глянул на меня и влез:

– Слушай, Ненашев, у вас же продукты есть? Вот и хорошо. Надо бы лекарям хоть немного подкинуть. Сделаешь? Ну и славно.

Кому-то это может показаться диким и странным. Ведь еще полчаса назад бой был. Мы положили их товарищей. А теперь вот так легко вручаем оружие назад? Ну да… со стороны выглядит действительно странновато. Но я слушал, что они кричали нам, когда шел разговор. И главное, как они кричали. Без ненависти. Даже без какой-то затаенной злобы. Человеческая жизнь за годы мировой войны и за время начала гражданской очень сильно потеряла в цене. И выбивание своих однополчан было воспринято просто как наказание. Они накосячили? Накосячили. Вот их и наказали. Оставшимся в живых просто повезло.

Еще и представители командования приедут и тоже вставят. От этого было страшновато. Хотя с рядовых всегда были взятки гладки, а за одно и то же два раза не наказывают. Именно так они и рассуждали, когда оправдывались передо мной. Поэтому и оружие им вернул. И в санчасть двоих направил со спокойным сердцем. Им и в голову сейчас не придет хоть как-то притеснять раненых.

А потом, когда мы шли в сторону штаба, комиссар все удивлялся:

– Ну, товарищ Чур, ты и жук! Как все повернул! То есть ты пострелял людей, а упреки будут не к нам, а этим самым пострелянным! Мало того, они же еще оправдываться будут и объяснять, за что их стреляли!

Пожав плечами, ответил:

– Чего же тут мудреного, когда мы кругом правы?

А потом оповестил, что ранее одиночный Чур обзавелся еще четырьмя сподвижниками и двумя «цыганятами». В связи с этим завтрашний отъезд в Ростов подразумевает достаточно большую компанию. Михалыч лишь успокаивающе отмахнулся. Его сейчас гораздо больше занимал предстоящий разговор с «соколами». Я же по этому поводу вообще не парился. И оказался прав.

К нам приехали четверо. Трое в морских бушлатах и бескозырках и еще один весь в ремнях и с элементами военной формы. С элементами это потому, что кепка на нем была кожаная. Шинель не русская (даже не знаю чья, но покрой и цвет не наш). Френч явно английский. В общем, это, наверное, считалось высшим писком современной моды. Глядя на него, я даже подумал, что разговор у нас стрельбой может закончиться. Уж очень этот тип опереточно смотрелся. Но модник (а он и был главным) оказался вполне вменяемым парнем. Выслушал нас. Полностью оправдал наши действия. Пообщался с Ненашевым. Наехал на него, как БелАз на «Оку». Потом, узнав, что мы с Лапиным буквально завтра убываем в Ростов, посетовал, но утвердил Ненашева старшим и пообещал прислать к нему людей.

После чего было посещение лазарета. Морячки поглядели на своего бессознательного «братишку» (того уже прооперировали, но доктор не давал никаких гарантий). Мельком глянули на остальных. Потоптались. Всучили врачу несколько купюр, с наказом заботиться о болезных получше, и всей компанией убыли.

Лапин же потянул нас всех в местный штаб. Хотя что я – «штаб, штаб». Наверное, по привычке. Как еще называть место, где местное военное начальство тусуется? Реально же здесь когда-то располагалась мелкое госучреждение. Служащие разбежались, но от них осталась пишущая машинка и большой стол. Еще был сейф в углу, но от него не было ключей, поэтому железный ящик просто исполнял роль детали интерьера. Связь с внешним миром осуществлялась при помощи гражданского телеграфиста, который был на вокзале (это в двух шагах отсюда). Личного состава человек десять.

Прежде чем комиссар начал знакомить Ненашева с комендантом, я потребовал у Лапина выписать еще один документ. После чего мотнул головой, приглашая своих людей на выход. Там, расположившись на завалинке, закурили, и я, глядя на сбитые каблуки и покоцанную кожу сапог своего воинства, поинтересовался:

– А кто у нас наиболее хозяйственный и домовитый? Кто и торговаться умеет, и достать чего-нибудь интересного, даже если этого вроде как и не найти?

Личный состав переглянулся и, подумав, сознался, что хозяйственные они все, но до определенного предела. А наиболее продвинутый это Демид. Покивав, я встал и сказал:

– Тогда слушай приказ.

Тут меня удивила реакция мужиков. Вот только что они сидели на бревне с цигарками. А в следующую секунду уже выстроились короткой шеренгой. И от «козьих ног» дымка не видно. Даже студент, подавшись общему порыву, замельтешил лапками и через пару секунд пристроился замыкающим. М-да… что значит выучка. Удивленно дернув подбородком, я подошел к Носову и, протягивая ему несколько купюр, пояснил:

– В общем, так, Демид Трофимович. Как наиболее продвинутый в этом вопросе, временно назначаешься главным по снабжению. По одежке мы уже в Ростове будем думать, а сейчас надо продуктов получить на нашу группу. Ну и дополнительно прикупить на сегодня пожрать, да и в дорогу с собой взять. Постараться найти казан, чайник, кружки, ложки, миски. В общем, сам прикинь, что понадобится.

Носов ухмыльнулся:

– Ну дык, это у нас все есть. Разве что продукты не помешали бы… Или у вас посуды нетути?

Я задумался.

– У нас есть. А вот на комиссара возьми на всякий случай. И… ты грамотный? – Собеседник кивнул, даже как-то обиженно. – Ну, извини. Вот тебе бумага, по ней в штабе пайку должны выдать, на отряд Чура. Но я бы особо не рассчитывал. По-моему, у них там шаром покати, и кроме крупы ни фига нет. Поэтому и деньги дал. У торговцев что-нибудь приобрести.

Демид кивнул, и я обратился к нашему единственному ефрейтору, Поликарпу Окуневу:

– Пойдете вместе. Так… на всякий случай.

А когда добытчики удалились, я, глядя на студента, ухмыльнулся. Видно, было что-то в моей лучезарной улыбке, так как Бурцев задергался и, кажется, решился сбежать. Но поймав его за воротник, обратился к усачу:

– А тебе, Федя, самое ответственное задание. Вот видишь, молодой, необученный, – встряхнув Серегу, зримо обозначил предмет разговора. – Его необходимо привести «к нормальному бою». Недели за две-три. Захочет убежать, что же… держать не будем. Но если он с нами останется, то надо из него сделать человека.

Студент, весь в дурных предчувствиях, возопил:

– Товарищ Чур, вы что? Не надо из меня никого делать! Я и так человек!