Блик

Рядом кто-то фыркает. Кег решает не обращать внимания.

Я смотрю на блестящую гармошку.

– Ты сам ее сделал?

– Нет, мой дед. Он же меня и научил.

– Красивая, – говорю, заметив вырезанное изображение, напоминающее зерна пшеницы.

– Хочешь попробовать? – предлагает он и протягивает гармошку.

Я качаю головой.

– Я умею только на арфе.

Он громко присвистывает.

– На арфе? Вот это изыски, девочка из замка!

Не стану говорить ему, что моя арфа была из чистого золота.

– Может, однажды я услышу, как ты играешь, – опустив руку, говорит он. – И раз уж ты пришла не ради еды и музыки, чему тогда я обязан таким удовольствием?

– Хотела спросить, не мог бы ты кое в чем мне подсобить.

В глазах Кега загорается любопытство.

– Интересненько.

– Насколько сложно раздобыть здесь нечто вроде ванны?

Кег приподнимает черные брови и перекидывает за плечо крученые волосы.

– Ванну? В военном лагере?

Я пожимаю плечами.

– Ты обладатель самой большой кастрюли для супа, вот и подумалось, что если кто-то и сможет мне помочь, так это ты.

Кег задумчиво постукивает пальцем по губам, прежде чем вскочить на ноги.

– Вообще-то, есть у меня одна мысль. Пойдем.

Взволнованно улыбаясь, я иду за ним по лагерю, а Кег ведет меня к палатке, которую установили специально для стирки. Ступив под брезент, оглядываюсь и вижу огромные тазы. Они довольно глубокие, чтобы в них сумел поместиться человек невысокого роста, и, если согнуть ноги в коленях, могут даже показаться достаточно длинными. Я улыбаюсь.

– Кег, да ты гений.

– Повар, музыкант, гений, – перечисляет он. – Достоинств у меня становится все больше.

На нас таращатся солдаты, стирающие белье. Кег щелкает пальцами.

– Эй, вы! – Он показывает на двоих. – Нам нужно это корыто.

Солдаты хмурятся, но вытаскивают мокрую, еще мыльную одежду и бросают ее в рядом стоящий таз.

– Хорошо, а теперь нам нужно помочь его отнести, – говорит Кег.

Солдаты недоуменно переглядываются.

– Куда отнести?

Кег смотрит на меня.

– О, эм, я покажу.

Солдаты медлят в нерешительности, но, когда Кег снова щелкает пальцами, переворачивают огромный жестяной таз и выливают воду за пределы палатки. Когда он освобождается, вместе поднимают.

– Веди, Золотце, – говорит Кег.

Улыбнувшись, я беру с земли горсть кубиков мыла и запихиваю их в карман. Потом поспешно выхожу вместе с Кегом, а солдаты послушно следуют за нами.

Уже давно выучив дорогу, выбираю самый короткий путь. Кег хмурится.


– Мы что, идем не в твою палатку? – спрашивает он.

Покачав головой, отвечаю:

– Эта ванна не для меня.

Он растерянно на меня смотрит, но больше ничего не говорит. Я веду нас через весь лагерь и останавливаюсь, только когда мы подходим к палатке наложниц.

Показываю на землю возле потрескивающего костра.

– Поставьте, пожалуйста, здесь.

Охраняющие наложниц солдаты бросают на нас удивленные взгяды.

– А это еще зачем?

Мои помощники опускают таз на землю, пожимают плечами и уходят. Стражники поворачиваются ко мне и Кегу за объяснениями.

– Это для наложниц. Чтобы они приняли нормальную ванну, постирали одежду, вымыли волосы… – говорю я.

Стражники качают головами.

– Нельзя.

– Это ванна, – возражаю я. – Они не преступницы. Единственный их проступок – что они сначала попались Красным бандитам, а теперь вам. Они ютятся в этой тесной палатке, а для умывания у них только тряпки и снег, – непреклонно продолжаю я. – Так что вы, двое, поможете мне наполнить таз снегом, дадите ему растаять у костра, а потом отнесете ванну наложницам, чтобы они спокойно помылись.

Не знаю, кто сильнее потрясен моим приказом – стражники, Кег или я сама.

Мужчины продолжают молча глядеть на меня, но я не сдаюсь. Упрямо смотрю в ответ, не отступая от своего решения.

Кег наклоняется и зачерпывает пригоршню снега, после чего бросает его в ванну.

– Вы слышали эту женщину, – ухмыльнувшись, говорит он стражникам. – Подтягивайтесь, а иначе я вам надаю по заднице. И пусть один из вас разведет огонь, или вся ночь уйдет на то, чтобы этот снег растаял.

Услышав распоряжения Кега, солдаты энергично принимаются за дело, и вскоре мы уже вчетвером по очереди забрасываем снег в ванну. Кег к тому же бросает туда несколько раскаленных на огне камней, отчего снег шипит и начинает быстрее таять быстрее.

Когда таз наполняется доверху, руки у меня немеют, перчатки промокли насквозь, но я довольна. Я засовываю перчатки в карман пальто, и мы вчетвером осматриваем результат нашего труда.

Заметив какое-то движение, я оглядываюсь и вижу, что Полли и Рисса выглянули из палатки и глазеют на меня. Я иду прямо к ним и, порывшись в кармане и вытащив мыло, бросаю кубики в руку Риссы.

– Тут на всех хватит, – говорю я.

Девушки только молча смотрят на мыло, потом на таз, костер и стражников.

Рисса поджимает губы.

– Если ждешь, что мы упадем перед тобой ниц и будем целовать ноги, то ты глупее, чем кажешься.

– Мне ничего не нужно, – искренне говорю я ей, потому что так и есть.

Я не жду от них благодарности. Даже перемирия не жду. Просто захотелось хоть чем-то их порадовать, потому что в случившемся нет их вины. Им наши злоключения тоже дались нелегко.

Это меньшее, что я могу сделать, чтобы хотя быь немного облегчить их тяготы. У меня есть свобода и удобства, каким бы странным это ни казалось. Они тоже этого достойны, поэтому я и делюсь с ними.

– Приятного купания, – говорю я и, развернувшись, ухожу.

Когда возвращаюсь к своей палатке, Кег меня нагоняет.

– Очень добрый поступок с твоей стороны, – замечает он.

– Ты как будто удивлен.

– Эта армия – кучка сплетников. Я слышал, что недавно эти женщины тебя прогнали.

От стыда горят кончики ушей.

– О. – И без того было плохо, что свидетелями нашей стычки с Полли оказались двое стражников, но теперь, когда слух об этом разлетелся по всему лагерю, стало еще хуже.

– Некоторые бы сказали, что они не заслуживают твоей доброты, – намекает Кег.

Я качаю головой, смотря себе под ноги.

– Доброту не нужно заслуживать. Она должна дароваться просто так.

Кег тихо смеется.