Блеск

– Надень сегодня это платье. Не перечь своим стражам. Не говори, пока к тебе не обратятся, и все будет хорошо. Ты ведь мне доверяешь? – спрашивает Мидас, зорко и непреклонно на меня глядя.

В глазах начинает пощипывать. «Раньше доверяла, – хочется сказать мне. – А сейчас я уже не уверена».

– Разве я не должна всегда тебе доверять? – вкрадчиво отвечаю я.

Мидас снова мне улыбается:

– Конечно, Драгоценная.

Он поворачивается и выходит из гардеробной, его шаги отдаются эхом, когда он покидает мою спальню. Я слышу, как закрывается дверь клетки. Стою не шелохнувшись, пока не закрывается дверь спальни, заглушая его удаляющиеся шаги.

У меня вырывается вздох, и я почти падаю в кресло перед туалетным столиком. Смотрю в зеркало невидящим взглядом, чувствуя, как от нахлынувших эмоций дрожат пальцы.

Меня раздирают такие противоречивые чувства, что желудок сжимается и я ощущаю подступающую тошноту.

– Возьми себя в руки, Аурен, – выговариваю я себе и прижимаю ладони к глазам, чтобы перестало пощипывать.

Он хочет, чтобы я хорошо себя вела. Он хочет, чтобы я ему доверяла. Разве после стольких лет Мидас не заслужил моего доверия?

Разве?

Ответом должно быть решительное «да». Ответ должен тут же прийти в голову. Проблема в том, что этого не происходит.

Стиснув зубы, я в спешке вскакиваю на ноги и, не успевая осознать свои действия, хватаю стеклянный фонарь и в гневе с силой швыряю его в зеркало.

В комнате раздается грохот, от которого я получаю истинное удовольствие. Тяжело дыша, смотрю на треснувшее зеркало и вижу, что мое тело раскололось на три отражения.

– Миледи?

Я оторопело поворачиваю голову и вижу Дигби по ту сторону клетки, который встревоженно на меня глядит. Теперь, когда фонарь потушен и его осколки лежат на полу, комната погружается во мрак, если не считать свечи в его руке. Дигби что-то говорит, но у меня звенит в ушах, да и дышу я слишком часто, чтобы расслышать.

Качаю головой, чтобы прийти в чувство:

– Что?

Он наклоняет голову и опускает глаза. Я с изумлением вторю ему и смотрю на свою руку, повернув ее ладонью вверх. До меня наконец доходит, что я обожгла ладонь, когда схватила фонарь.

Я слегка прикасаюсь к ожогу и хмурюсь от легкого покалывания. Все не так уж и плохо – просто кожа слегка обесцвечена и болит.

– Я в порядке, – говорю я Дигби.

Дигби хмыкает, но молчит.

Я опускаю руку и смотрю на него.

– Понимаю, что ты сейчас думаешь, – качаю я головой. – Бедная фаворитка устроила истерику в комнате, полной золотых предметов, – презрительно фыркнув, говорю я.

– Я этого не говорил.

Его грубоватые слова меня удивляют. Они даже… милые. Как будто резковатый старик пытается поднять мне настроение. Не успеваю я ответить, как он поворачивается и выходит из комнаты. Я продолжаю с улыбкой взирать на место, где он только что стоял.

Не проходит и минуты, как Дигби возвращается с новым фонарем. Тот больше, видимо, он принес его из библиотеки, но Дигби просовывает его в клетку и ставит на пол.

– Спасибо, – тихо благодарю я и, подойдя, поднимаю фонарь и ставлю его на стол. Теперь, когда света достаточно, немного стыжусь, какой беспорядок я устроила. Слуги, которые приходят сюда убирать, наверное, не обрадуются.

Я опускаюсь на колени, чтобы собрать разбитое стекло фонаря, но Дигби стучит костяшками пальцев по клетке, чтобы привлечь мое внимание.

– Бросьте.

Моя рука замирает на стекле.

– Но…

– Оставьте так.

Я приподнимаю бровь и вздыхаю:

– Знаешь, ты такой молчун, а любишь покомандовать.

Дигби лишь упрямо на меня смотрит.

Уступив ему, я вздыхаю и встаю:


– Ладно, ладно. Не нужно так на меня смотреть.

Дигби кивает и почесывает неряшливую седую бороду, довольный победой. Мой верный страж очень серьезно относится к моей защите. Даже когда защищает от себя самой.

– Я знала, что ты мой друг, Диг, – подшучиваю я над ним, хотя во взгляде моем улыбки нет. Притворяться приятно. В присутствии Дигби я цепляюсь за эти эмоции и насильственно откидываю в сторону мысли о случившемся с Мидасом, чтобы снова свободно дышать. – Эй, как насчет пьяной игры? – с надеждой спрашиваю я.

Дигби закатывает глаза:

– Нет.

Он поворачивается и уходит, явно довольный тем, что я не собираюсь устраивать очередную истерику и крушить комнату.

– О, брось, всего разочек? – кричу ему вслед, но Дигби продолжает идти, как я и предполагала. От этого я улыбаюсь чуточку шире.

Оставшись одна, я сажусь и вздыхаю, глядя в разбитое зеркало. Отвлекающая шутливая беседа с Дигби теряет свою силу слишком быстро. Я смотрю в три своих отражения, а потом принимаюсь за дело. Осторожно вожу лентами по ноющей коже головы, чтобы заплести волосы. Воображаю себя солдатом, надевающим латы.

Во всяком случае, я знаю, что сейчас, при дневном свете, мне ничто не угрожает. Время у меня еще есть.

Но сегодня вечером, как только сгустятся сумерки и в небе зажгутся звезды, я буду играть роль любимого питомца царя Мидаса. От меня ждут хорошего поведения.

Но один вопрос весь день не дает мне покоя. Что произойдет, если я ослушаюсь?





Глава 9




Я неторопливо расчесываю и заплетаю волосы. Делаю все нарочито медленно, словно смогу оттянуть уготованную мне долю, если буду двигаться с черепашьей скоростью. Я притворяюсь, что не пытаюсь отсрочить неизбежное.

В жизни так легко притворяться. И можно делать это так искусно, что даже начнешь верить в собственный обман. Все мы актеры, стоящие на постаменте в центре внимания, и играем роль, которая помогает нам пережить день и засыпать по ночам.

В эту минуту я совершаю привычные действия и не разрешаю себе думать о том, что ждет меня сегодня вечером. Но мое тело знает. Это ощущается по скованности в груди, по затрудненным вдохам.

Я пытаюсь чем-нибудь отвлечься, но играть на арфе да шить слишком долго не получается, потому как вскоре начнешь сходить от скуки с ума.

Наступает момент, когда меня охватывает такая тревога, что я начинаю расхаживать в клетке по кругу. Из-за решетки я, наверное, напоминаю взволнованного тигра, который мечется в своем вольере.

Светлая сторона? Ожог на руке болит уже не так сильно. Посреди ладони у меня небольшой порез, из-за которого золотистая кожа потеряла привычный холодный блеск и выглядит скорее оранжевой. Живот еще болит, но кожа головы уже нет… если только ее не трогать.

Выглянув из единственного окна в комнате, вижу только яростную вьюгу, бросающую на стекло снежное конфетти. Уже почти стемнело. Жаль, что я не могу привязать солнце к небу, но желания загадываются на звезды, и я, как ни крути, вряд ли их увижу.

Войска Фулька и Мидаса уже должны были подойти к границам Четвертого королевства. Можно сходить в библиотеку, чтобы убедиться в этом лично, но там я меньше всего хочу сегодня находиться.

Я по-прежнему считаю безумием идти в атаку на владения короля Ревингера. Мидас не только нарушает многовековой мирный договор, но и про Ревингера нельзя сказать, что он наделен великодушием и добротой. Его неспроста прозвали королем Ротом, и дело не только в его силе насылать смерть и разложение. Поговаривают, что его порочность коробит всех приближенных.

Его владения – земля губительной коррозии, но еще здесь он позволяет царить беззаконию. С помощью своей силы Ревингер может уничтожить все, что только пожелает. Урожаи, животных, землю, людей… но я считаю, что худшее зло – его не знающая границ жестокость.

Надеюсь, Мидас осознает риск, потому как опасно наживать врага вроде Ревингера. Если Мидас потерпит неудачу, богатство вряд ли поможет ему избежать последствий, и это меня пугает. Порой хочется, чтобы он не был так уверен в своей способности решить все проблемы с помощью золота.

Мидас воспринимает богатство как должное – да почему бы и нет? Стоит оглянуться, и увидишь, что каждая поверхность, каждая вещь состоит из золота. Он знает, что навеки останется богат.

Царица Малина считает меня вопиющей безвкусицей, но как насчет этого замка и всего его содержимого? Подошвы ее туфель из золотистого шелка – только ее потные ноги могут это оценить. Подземелья под дворцом для чахнущих узников тоже из чистого золота. Даже туалеты, в которые мы мочимся, позолочены.

Если мне удалось познать мудрость, так она гласит, что такое богатство… через какое-то время теряет свою ценность. Оно становится ничтожным. Можно владеть всем золотом в мире и быть лишенным того, что имеет реальную ценность.

Но возможно… возможно, подспудная причина ненависти Малины не в том, что Мидас держит меня рядом, хотя женат на ней. Может быть, царица просто желает, чтобы Мидас тоже ее позолотил. Из-за того, что собой представляет золото. Из-за того, что он называет меня своей Драгоценной.

И теперь я ловлю себя на мысли, что мне ее жаль. За бездетный брак без любви. За то, что потеряла царство еще до того, как его обрела. За то, что пришлось соревноваться с позолоченной сироткой.

Я прислоняюсь к золотым прутьям, размышляя об этом, и смотрю на снегопад за окном. Эта ревность, если это она и есть, изводила ее годами. Теперь мне ничего с этим не поделать. Что сделано, того не воротишь. Царица всегда будет смотреть на меня только с ненавистью. Просто пора это принять.

Но если Малина завидует, что Мидас ее не позолотил, то она мало что понимает. Не стану отрицать: есть преимущества в том, чтобы быть покрытой золотом… но вместе с тем присутствуют и негативные стороны.

Все замечают только металлический блеск моей кожи. Видят лишь пряди волос из чистого золота. Помимо белизны глаз и зубов я кажусь всем обычной золотой статуей. Декоративным предметом, который видят, но не слушают.

Товаром, который можно купить на одну ночь.

Дверь в спальню внезапно открывается, и я отшатываюсь от окна. Повернувшись, вижу, как в комнату входит служанка и приближается к Дигби, который стоит по стойке «смирно» у стены. Она что-то тихонько ему шепчет, а я с опаской наблюдаю за ними.

Сто́ит служанке уйти, как я подхожу к другому концу клетки и встаю напротив Дигби: